Проза

Каждое утро, ровно в шесть, когда детишки дрыхнут, а поэтические
психи только ложатся в постель, мой приемник взрывается
музыкой. Могучая и торжественная до тошноты она ударяется в стены,
отскакивает от потолка и глушит остатки сна, как динамит
глушит рыбу. Надтреснутый голосок Михалкова-старшего поет о
какой-то стране, о какой-то партии, о прекрасном будущем и
прочей фигне. Это называется Гимн. Он извещает, он требует:
вставай, поднимайся, тащись в туалет, ссы, сри, чисти зубы!
Опорожняя кишечник, приятно думать о вечном. Но Гимн кончается.
Я смываю.

Далее – процедура побудки отца – самое сложное в утреннем ритуале.
Да здравствует фейерверк! Я запускаю к бате петарду и жду.
Секунд через десять из комнаты доносится вопль. Значит –
проснулся.

Чайник уже кипит на плите, и ломти колбасы отслаиваются от похожей
на батин член целокупности. Когда отец перестает сморкаться,
газ выключен, чайник снят, тишина, наступившая на мгновенье,
свертывается в шарик прозрачного хрусталя. Прохладный и
чистый. Я несу его бережно к замороженному окну и раскрываю
форточку. Всё. Тишина разбита. Дворник внизу скребет по
асфальту еще один Гимн предрассветному утру.

- Ты спалишь когда-нибудь и квартиру, и дом, – заявляет отец.

- Если вместе с тобой, я согласен.

- Придурок.

- Будешь чай?

- А пиво осталось?

- Посмотри в холодильнике.

- Дай закурить.

- Ты же бросил.

- Не ори на меня.

- Сигареты – на подоконнике.

Отец кряхтит и садится к окну. Закуривает и тянет – медленными
глоточками – "Балтику". В такие минуты я всегда ощущаю одно и то
же – любовь. Бог обволакивает сердце нежностью, ангелы,
напевая Гимн радости, кружат прозрачной стайкой у меня за ушами.
Мне тоже хочется петь. А еще – подойти к отцу и погладить
лысину. А еще – расчесать седеющие волосики и лицом самого
близкого человека разбить окно. Это было бы замечательно! Но
мне лень. Кто-то из великих сказал, что лень – самый страшный
грех перед Господом. Страшнее – только бездействие.