Искусство

 

 

 

 

 

 

 

                                                        О.Л.

 

Молчаливо-взаимное чтенье стихов.

Менуэт.

Двое в джинсах, несхожие связки грехов.

Разность лет.

Но в наличии госпиталь, Стикс и Матисс

(пусть Боннар...).

Современная форма «охоты на лис»?

Дым сигар,

дым лесов, дым разлук и торфяников дым

не вернуть.

Блекнут строки пособия быть молодым.

Век по грудь.

Но азартно поет чуть гнусавый гобой

в полный зал.

«Хоть концерты Корелли и Баха с тобой», –

я сказал.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Солнце уже ослепительно низко,

трудно машину вести.

В бимере крутится Баха прописка –  

с Гульдом, Настасья, прости...

 

Зелень и птицы – вот южная осень;

золото – в дальнем краю.

В шелковых травах пригорок у сосен.

Тает над крышами бледная просинь.

Песни морские пою:

ту, что и ночью, и днем на просторе,

сталью на пенной волне,

ту, что в церковном светящемся хоре

с детства запомнилась мне.

 

 

 

 

 

***

 

 

 

О музыкальной эпохе барокко можно говорить бесконечно. Она простерлась от музыки позднего Возрождения до истоков классицизма, от Монтеверди и ранней итальянской оперы, через бурный расцвет в концертах Корелли, Альбиниони, Вивальди, к шедеврам зрелого барокко в произведениях Баха, Генделя, Доменико Скарлатти. Отвергнутое и полузабытое в последующую эпоху классицизма, музыкальное барокко было «переоткрыто» лишь в начале 19 века. Сейчас кажется невероятным, что И.С.Бах, которого многие считают величайшим композитором всех времен, и Г.Ф.Гендель, автор «гармонического кузнеца» «музыки на воде» и 42 опер, были забыты почти на столетие и возвращены европейскому слушателю молодым Мендельсоном, который сочетал гений композитора-романтика с даром симфонического дирижера.

 

 

 

 

 

Прохладные воды барокко,

услада обедов и рощ,

и три одногодка-пророка,

и Баха небесная мощь.

 

Царит контрапункта наука,

эпоха глядится в трюмо.

Как странно, что гением Глюка

был вытеснен гений Рамо.

 

 

 

2. три одногодка-пророка – И.С.Бах, Г.Ф.Гендель и Доменико Скарлатти (сын другого знаменитого композитора Алессандро Скарлатти) родились в один год, 1685.

3. Царит контрапункта наука – контрапункт (одновременное сочетание двух или более самостоятельных мелодических голосов) и полифония (многоголосие) достигли высшего расцвета в эпоху барокко.

4. гением Глюка / был вытеснен гений Рамо – французский композитор Рамо, «последний великий композитор эпохи барокко», был быстро оттеснен на музыкальную периферию и полузабыт с приходом Глюка, одного из предтеч музыки классицизма.

 

 

 

Несколько лет назад нам посчастливилось услышать (и увидеть) в калифорнийском Беркли полную сценическую постановку оперы-балета Рамо «Замок славы» знаменитым в наших краях камерным ансамблем Philharmonia Baroque (Филармония Барокко). Это была первая полная постановка «Замка» в США, обязанная своим появлением, помимо прочих причин, тем, что авторская партитура произведения хранится в библиотеке Университета Беркли. Либретто к опере-балету написал сам Вольтер, который на премьере безуспешно пытался шутить с Людовиком XV. «Замок славы» – великолепное и нравоучительное зрелище с замечательной музыкой. Надо сказать, что неудачно сложившаяся судьба последнего великого композитора эпохи барокко сторицей воздается Рамо в наше время. Об этом два следующие стихотворения, написанные «с натуры» во время вечерних прогулок в окрестностях нашего дома в калифорнийском Сан-Хосе.

 

 

 

 

 

Подъездов подсвеченных ниши

ладони купают во тьме.

Кто первым их песню услышит

и что у нее на уме?

 

- Что ночью распахнуты входы

на лестницы южных домов

и слышат фонтанные воды,

как в окнах играют Рамо?

 

- Иль что-нибудь глуше и тише:

как ночи безмерный барак

забился под темные крыши

и мысли уводит во мрак?

 

 

 

 

 

 

 

В аллеях сырая прохлада.

Ещё новогодний убор

местами горит на фасадах

и елки блестят из-за штор.

 

Простерлись под облаком бурым,

теснящим закатную даль,

безлиственной рощи фигуры,

верхушек прутковая сталь.

 

Меж тучами месяц трепещет,

секвойи сбиваются в скит,

вечерним пейзажем зловещим

округа со мной говорит.

 

А пряностей запах восточный

балконы на ужин зовет,

и в воздухе тает непрочный,

Рамо сочиненный гавот.

 

 

 

***

 

 

 

 

Мы с сыном – пожизненные шубертианцы и недавно слушали на летнем камерном фестивале «Музыка в Менло» (по имени города Менло-Парк в Калифорнии) трагический, предсмертный песенный цикл Шуберта «Зимний путь» в исполнении прекрасного российского баритона Николая Борчева под аккомпанемент отличной пианистки и главного организатора фестиваля Ву Хань.

 

Следующее стихотворение посвящено Шуберту и его знаменитому произведению. Как-то утром я вел машину по шоссе («хайвею») 101, направляясь на прием к врачу. Восходящее солнце светило сквозь рощи на обочине и играло тенями на проезжей части. По радио, на местной классической станции KDFC (недавно признанной лучшей в США радиостанцией классической музыки, мои российские друзья слушают ее через интернет), передавали антракт из «Розамунды», музыки к пьесе Гельмины фон Чези, впоследствии превращенной Шубертом в сюиту. Ряд музыковедов считает антракты из «Розамунды» эскизами третьей и четвертой части главного симфонического произведения Шуберта, Неоконченной 8-й симфонии… Потом в музыку вмешался навигатор и сообщил мне, что пора выходить с шоссе.

 

 

 

 

 

Теней рассветное легато,

деревья в утреннем огне.

Сквозь «Розамунду» навигатор

подсказывает выход мне.

 

И я прощаюсь с магистралью

в сплетенье улиц и забот,

пронизанный простой печалью

пропавших шубертовских нот.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Здесь улицы пустынны вечерами.

Навстречу приближающимся снам

ступают тротуары в темной раме

из молодых секвой по сторонам.

 

Глухими и неспешными шагами

пересекаю свет и темноту,

где строятся фигурки оригами

и Шуберта четыре импромпту.

 

 

 

 

 

***

 

 

Многие из нас с детства слушали «Венгерские танцы» Брамса и в фортепианных, и в оркестровых переложениях. В чьих только интерпретациях ни довелось их услышать… И одно из самых глубоких, незабываемых впечатлений оставило случайно найденное на YouTube в какой-то счастливый вечер исполнение всех (21) Танцев американским пианистом Юлиусом Катченом (Julius Katchen), потомком варшавских музыкантов. Катчен прожил значительную часть своей короткой жизни в Париже и до сих пор считается, по мнению многих знатоков, непревзойденным интерпретатором Брамса.

 

 

 

 

 

 

Когда пианист незнакомый

Венгерские танцы играл,

слетались пернатые к дому

в притихший полуночный зал,

 

во тьме расцветали катрены

и толпы незримые шли

в Париж, Калифорнию, Вену

с единой прекрасной Земли.

 

 

 

 

***

 

 

Следующее стихотворение – о замечательном концерте памяти Страдивари, который мы с сыном слушали 18 декабря 2013 г. в Вашингтоне, в Библиотеке Конгресса. Известный Паркер-квартет играл на инструментах Страдивари из коллекции библиотеки. В программке была описана «биография» каждого инструмента с момента его создания и первых исполнений (еще в эпоху барокко) и до наших дней – пять захватывающих исторических романов. В стихотворении речь идет об одном из исполнявшихся произведений, Струнном квинтете №3 Дворжака для двух скрипок, двух альтов и виолончели, написанном в штате Айова в 1893 г. (в исполнении участвовал альтист из Токио-квартета, тоже игравший на «Страдивари из Библиотеки Конгресса»). Во время концерта прозвучали также квартеты Мендельсона и Шостаковича.

 

 

 

 

 

 

И альт, и скрипка пели в паре,

Виолончель - анахорет:

Пять инструментов Страдивари

Играли Дворжака квинтет.

 

И словно новый смысл вибраций

И благозвучия предел

В веках барокко и оваций

Я ненароком разглядел,

 

Где на славянские просторы

Струится желтый шелк луны

И Аппалачинские горы

С Монблана явственно видны.

 

 

 

 

¨ Аппалачинские горы / С Монблана явственно видны – глубоко европейский композитор по складу натуры, творчеству и судьбе, друг Брамса, который уговорил его написать Славянские танцы (вторящие Венгерским танцам Брамса), Дворжак прожил в США около трех лет (1892-1895) в качестве директора Национальной консерватории в Нью-Йорке. Он написал за это время, помимо замечательных камерных сочинений, знаменитую Симфонию №9 «Из Нового света». В Штатах Дворжака почитают не только как крупнейшего композитора-романтика, но и за использование мотивов американской музыки в своих произведениях и за работу и советы молодым американским композиторам.

 

 

 

 

***

 

 

Ноктюрн из второго струнного квартета Бородина – проникновенное лирическое произведение, которое обожают играть и квартеты, и сольные исполнители, и оркестры всего мира.

 

 

 

Тихий майский день поник,

шелестит прохладный камень,

лунный радужный рушник

породнился с облаками.

 

Тишина, как целина,

до утра умолкли птицы.

Мне ноктюрн Бородина

вновь сегодня будет сниться.

 

 

 

 

***

 

 

Мы с сыном – горячие приверженцы музыки и опер Рихарда Вагнера. Для обоих «Валькирия» – любимая опера мирового репертуара, а сам цикл из четырех опер «Кольца нибелунга» недостижимо возвышается над остальными оперными (и не только оперными) произведениями. Нам очень нравится – и представляется оправданным – взгляд на творчество Вагнера ряда музыкальных критиков, которые считают все четыре оперы Кольца, общей протяженностью примерно в 17 часов, единым и поэтому самым крупным произведением симфонической (да и вообще – классической) музыки. Мы слушали и смотрели Кольцо в десятках исполнений и с дисков, и в видеозаписях, и «живьем» в оперных театрах, причем сын меня переплюнул, съездив в нынешнем 2019 г. в Нью-Йорк и послушав Кольцо в Метрополитен-опера – для него это было, кажется, шестое «реальное» прослушивание. О музыкальных, вокальных и драматургических открытиях, а также об исполнениях и постановках вагнеровских опер и самого Кольца можно говорить месяцами. Вот несколько стихов, где появляются мифологические сюжеты Кольца.

 

 

 

 

 

 

Прозрачных колосьев узор

колеблется бежевой кромкой.

Внезапно запахло грозой

и птицы судачат негромко.

 

Цветение, запах, пыльца,

газонов и клумб вернисажи.

И, словно у норн из Кольца,

оборвана времени пряжа.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Зеленые камни уральских времен -

нефрит, малахит, изумруд -

сегодня украсили лиственный трон

и в раннее детство зовут.

 

Воздушные арки событий и лет,

сполохи любви вдалеке,

и оперной драмы король и валет,

и пепел Валгаллы в реке.

 

В заботах и числах бухгалтерский быт,

бессонниц колючая дрожь,

где тех, кто, казалось, бесследно забыт,

забившимся сердцем найдешь.

 

 

 

 

 

 

В следующем стихотворении вагнеровские и германско-скандинавские мифологические темы смешаны с музыкой последователя Вагнера и предшественника Густава Малера, крупнейшего австрийского композитора Антона Брукнера. Вагнер высоко ценил Брукнера, писал ему, что со времен Бетховена никто не достиг такого симфонического совершенства и мощи. Вагнер даже предлагал в знаменитой «тройке БББ», образованной первыми буквами имен величайших композиторов, которая к тому времени уже прочно обозначала «Бах–Бетховен–Брамс» (в начале пути этого сокращения, введенного в 1854 г., на месте Брамса был Берлиоз, ибо Брамс был тогда еще юношей), заменить ненавидимого им Брамса на Брукнера. Девять грандиозных, космических симфоний Брукнера возвышаются над музыкой эпохи позднего романтизма.

 

 

 

 

 

 

В медно-струнной сценической зоне

приоткрылось Вселенной лицо –  

там, где Брукнера девять симфоний

и над пеплом сомкнулось Кольцо,

 

где в зловещем свеченье простора

ищет Одина Фенрир-злодей

и неверного времени створы

направляют богов и людей.

 

 

 

 

 

***

 

 

 

 

В следующем стихотворении описывается осеннее открытие оперно-концертного сезона в Сан-Франциско и его окрестностях. К этому времени у нас обычно куплены билеты на все интересующие нас оперы сезона, а билеты на концерты мы покупаем «по мере поступления».

 

 

 

 

 

 

Четыре пятницы подряд

огни концертные горят,

буклетов оперных страницы,

 

и заплетаются хитро

судьба Роберто Деверо

и оперение Жар-птицы.

 

А в остальном? А в остальном –

работа, магазины, дом,

простерлось будней мелководье,

 

и дальний тающий портрет

заполнил под коростой лет

бессонниц душные угодья.

 

И старомодным языком,

как будто с рэпом незнаком,

следя за рифмой и за метром,

 

садясь в вагон иль на паром –

пишу то кистью, то пером

под серым и лазурным ветром.

 

 

 

 

 

***

 

 

 

 

Тройным отражением люстры

гордится большое окно.

Из дома звучит «Заратустра»

и тянется туч волокно.

 

Последним разливом прохлады

омыта вечерняя клеть,

назавтра готовиться надо

под сорок жарищу терпеть.

 

Затишье в подсвеченных кронах

и вышка секвойи немой

застыла под звездной попоной.

Пора возвращаться домой.

 

 

 

 

 

***

 

 

 

 

 

 

 

В ночные аллеи со звоном продеты

гирлянды и нити фонарного света,

и тусклых созвездий невнятные ноты -

хоралы для спутников и самолетов.

 

Подъезды домов, освещенные ниши -

здесь каждый мелодию может услышать,

когда под ногами то листьев потоки,

то бурые иглы хрустят, одиноки.

 

Канцоны крылец отдаются в балконах,

и шелест в полночных желтеющих кронах.