Искусство

8.

 

Следующие два дня Фотина прожила на автопилоте, просыпаясь утром по будильнику, готовя завтрак сыну, являясь вовремя на работу, выполняя все свои обязанности, и не отвечая на вопросы Миранды – помимо того, что дело улажено, спасибо ей огромное, Миранде, и ее подруге, и особенно юристу Леониду Штурману. Миранда вела себя на удивление тактично. А опытный Ахмед выразился так:

- Спуталась с кем-то, а он ее бросил, вот и сохнет теперь, чмо тупое.

Смутные надежды. Многие женщины живут смутными надеждами. То есть, представляют себе примерно, чего они хотят, но выразить это словами затрудняются, боясь, что, озвученные, надежды покажутся глупыми и несбыточными.

А на третий день пришло письмо, в коем сообщалось, что в связи с неуплатой штрафа в размере шестисот тысяч условных единиц назначен суд через четыре дня, и в случае неявки выписан будет ордер на арест Плевако, Фотины Олеговны, что и будет, возможно, сопряжено с дополнительным наказанием.

Фотина обмерла, не стала подниматься в квартиру, а вышла снова на улицу и пошла к метро. Дойдя до метро, она сообразила, что не знает толком, куда ехать. Дом на реке. Личный дом. Частный дом. (Слово «особняк» Фотина никак не могла вспомнить). Река – не Нева, Нева шире. Какие еще есть реки в Петербурге? Фонтанка. «Чижик-пыжик, где ты был». А еще какие? Яуза. Нет, Яуза – это в Москве, вроде бы.

Она посмотрела по сторонам. У тротуара припарковался таксист, и стоял возле своего таксомотора, перекуривая. Фотина пошла к нему.

- Здравствуйте.

- Здравствуй.

- Мне нужно найти дом, я не знаю точного адреса. Большой такой дом, на реке.

- На какой реке?

- Я думаю, что на Фонтанке.

- Сколько этажей?

- Вроде бы три. А спереди колонны. И еще треугольник такой над колоннами, знаете?

- Фронтон, - подсказал культурный таксист.

- Да, наверное. Колонны белые такие.

- Дом Пашковых, - определил таксист.

- Да, возможно. Отвезете?

- Конечно отвезу, никаких проблем, садись.
Без всякого сожаления.

И они поехали, дамы и господа, на набережную Фонтанки. Дом Пашковых похож был на давешний особняк, но не очень, оказался крупнее, массивнее, а эркер над проходной аркой и вовсе лишний был – никаких эркеров на особняке Сергея Витте Фотина не помнила.

- Это не то, но это где-то здесь, - сказала Фотина. – Можете проехать чуть дальше?

И вдруг увидела его – особняк – совсем неподалеку.

- Остановите, - попросила она.

- Все-таки этот?

- Да, да . . . – рассеянно пробормотала Фотина, доставая из сумочки кошелек. Денег оказалось строго в обрез.

Все верно, и дерево растет в нужном месте, и вода плещется, и ограда знакомая. И вот, значит, дом.

И калитка почему-то не заперта.

Сердце застучало быстро. Фотина прошла за ограду и поднялась по супеням. Дверь, высокая, тяжелая, оказалась, в отличие от ограды, запертой, но был звонок, и она позвонила, и раздался гулкий звон внутри помещений. Она позвонила еще раз. Послышались шаги.

Дверь открыл молодой дворецкий-телепат.

- Здравствуйте, - сказала Фотина. – Мне . . .

- Забыл запереть калитку, стало быть, - сказал дворецкий, глядя поверх ее головы. – Подожди, помолчи . . .

Он достал из кармана пульт дистанционного управления, надавил кнопку, отодвинул Фотину, нацелил пульт на калитку, снова надавил, и сказал:

- Нет, просто батарейки сели. Тебе что нужно-то?

 – Мне необходимо видеть Сергея . . . хозяина. Он дома?

- Опоздала, - сказал дворецкий, глядя поверх ее головы на противоположный берег реки. – Уехал он сегодня. В двенадцать часов. – И посмотрел, наконец, на нее. – С женой и детьми.

- А когда вернется?

- Уж и не знаю. Не очень скоро, я думаю.

- А куда они уехали?

- В Милан. Потом скорее всего на Ривьеру заглянут. Тебе деньги, что ли, нужны?

- Нет, мне не нужно . . . не знаю.

- Тысяч десять могу дать, - неожиданно сказал дворецкий. – Вскружил он тебе голову, наш Сергеюшко. Ты вот что, красавица, ты больше здесь не показывася, ладно? А то конфуз сделается, неприятно будет. Тебе. А денег на, возьми. – Он сунул руку в карман, вытащил бумажник, и протянул Фотине купюры. – Бери, бери. И всё. И не приходи больше. Ну, пока.

- Но . . . я не . . .

Дверь закрылась, и Фотина осталась стоять на ступенях с купюрами.

Пересчитала. Одиннадцать тысяч.

 

 

9.

 

На следующий день Фотина, придя на работу вовремя, показала Миранде письмо. Миранда ужаснулась, схватила письмо, перечла, и стала звонить подруге. Подруга стала звонить юристу. Фотина вспомнила, что у нее есть визитка юриста, нашла ее, и тоже стала ему звонить. Юрист оказался неимоверно занят, о чем и сообщила им его секретарша.

Позвали Ахмеда. Ахмед некоторое время входил в положение, а потом сказал, что за определенную мзду может организовать паспорт на другое имя и билет в какую-нибудь отдаленную точку на планете, где людей не облагают почем зря штрафами и не тащат в суд и не сажают в тюрьму не только за неуплату долгов, но даже за грабеж и убийство. А в России, как всегда, свобода только на словах, иллюзия одна.

А Миранда предложила обратиться к ясновидящей.

Фотина сказала, что хотела бы уйти пораньше. Ахмед снова вошел в положение, и сказал, что уйти она может хоть сейчас, и не приходить завтра, и даже вообще никогда больше не приходить, потому что с русскими женщинами одни проблемы, а толку очень мало, да и клиенты беспокоятся, когда видят в химчистке русскую – думают, что что-то здесь не так. Миранда стала на него кричать истошным голосом, давать чувствам своим абхазским отвагу, а Фотина накинула куртку и вышла.

Оставалась Марина Владиславовна. Фотина поймала таксомотор – пригодились купюры телепата – и велела шоферу ехать на улицу Чайковского. Приехали. Внутри было, как и в предыдущий приход, много растерянного и спешащего народу, и много подозрительных типов. Миранда нашла мужчину, который не очень спешил и вид имел такой, будто он здесь работает.

- Я ищу главу отдела Марину Владиславовну, - объяснила она ему.

- Тю, - сказал мужчина – средних лет, в очках, при гластуке, с кривым ртом. – Вчера укатила в отпуск. Теперь застрянет в Лондоне на месяц. Заместитель остался, но он такая сволочь, каких свет не видывал. Вы к нему не ходите, нахамит только, и ничего не сделает. Вы из «РосПримочек»?

- Нет.

- А откуда?

- Я . . . сама . . .

- Сама? Адвокат у вас есть?

- Есть, но он не занимается государственными учреждениями.

- Ну, тогда вам здесь ловить нечего. Вы мне поверьте, я опытный. Будь вы покрасивее, может, и были бы шансы.

- Я по делу «Комиссии по распределени фондов для матерей-одиночек». Мне от них письмо пришло . . .

- О! – мужчина хохотнул. – «Комиссия»? Они вчера все дела заморозили на месяц. Ничего не добъетесь. Они на автопилоте, разгружаются, а то перебор с делами. Бюджетный сезон у них. Если задолжали им – мой совет, заплатите. Не связывайтесь. Они хуже налоговой. Пристанут – на всю жизнь вам загрузка и расстройство.

Фотина почти физически почувствовала, как сгустились тучи над ее головой, непроглядные, черные, и вот-вот должны шарахнуть молнией.

Она пошла к выходу. На улице постояла немного, думая, что бы предпринять.

Помимо ясновидящих, колдунов, ворожей, и прочих представителей оккультного предпринимательства, специализирующихся на давании советов тем, у кого не осталось способов решить проблему в рамках материализма, есть ведь еще и церковь, которая, как известно, Дом Божий. И там, в церкви, говорят, можно обратиться непосредственно к Самому Главному Начальнику. Можно и без церкви к Нему обратиться, если знаешь, как. Фотина думала, что знает, а на поверку вышло, что не очень, не до конца, и не совсем. Вообще не знает. Нужно молиться – а как? Фотину воспитывали в лучших традициях русского дарвинизма, согласно которым выживают приспосабливающиеся, человек произошел от общего с обезьянами предка, а разум в конце концов всех победит, и благодаря постепенным достижениям науки наступит на земле для всех совершеннейшее радостное благополучие.

А как нужно молиться ее не научили. Просто просить мысленно? Мол, видишь, в какой я переплет залетела, не благоволишь ли исправить?

 

 

Следуя по Каменноостровскому («солдатским шагом», с грустью вспомнила она), увидела Фотина некрасивую, несколько нелепого вида, церковь с колокольней. И решила, что нужно попробовать.

Внутри крепко пахло каким-то церковным дымом, и было пусто, только у самого алтаря стоял толстый поп в рясе, с огромной бородой, прикрывая правым рукавом рясы нижнюю часть лица. Может, он курил марихуану – Фотина не знала. Она остановилась по центру кафоликона. Ей хотелось присесть, но в русских церквах нет скамеек. Поп обернулся к ней, посмотрел сердито, пожал плечами, и подошел.

- Здравствуйте, - сказал он. Не очень молодой, с простым, не очень добрым лицом. – Мне нужно уходить, к сожалению, времени мало. Вечерней службы у нас сегодня нет, завтра. Чем могу служить?

- Я попала в беду, - призналась Фотина. – И не знаю, что делать.

- Исповедаться пришли? Лучше завтра. А то я спешу, а в спешке, сами понимаете, ничего путного не выйдет.

- Я в беду попала. Мне помощь нужна.

- Нужна так придет. Вы первый раз в нашей церкви?

- Да.

- Живете недалеко?

- Далеко.

- Хмм. Позвольте. Вы православная?

- Наверное. Не знаю точно.

- Как это – не знаете? В детстве вас крестили?

- Да. Наверное. Да.

Попа раздражали такие вот – истеричные, порывистые, только о себе думающие. Прихожанки из них никакие, зайдут пару раз и всё, денег на приход не пожертвуют. Только морока с ними, и других прихожан смущают. Хорошо еще не во время службы пришла, а то бы, небось, на пол начала бы кидаться, и выкрикивать что-нибудь. Помощь ей нужна, видите ли. Тут и с обычными прихожанами устаешь. Да и голова болит – невыносимо. Эка мучение.

Выгнать нельзя, из церкви не гонят. Поп вздохнул и напряг мысль. И еще ее напряг. И сказал:

- Меня зовут отец Владимир.

- Да.

Вот, подумал поп, она еще и тупая, а не просто истеричная. Видя, что она продолжает молчать и ждет, когда он еще что-нибудь скажет, он спросил чуть насмешливо:

- А вас как зовут?

- Фотина. Простите. Фотина.

Поп нахмурился. Фотина. Фотина? . . . Фотина . . . Э . . . В голове что-то завертелось мутно, и он сделал умозаключение неверное, и подумал – только этого не хватало.

- Вы мусульманка?

- Нет.

- Родители не мусульмане?

- Нет.

- Почему ж Фотина?

- Имя такое. – И вспомнив, Фотина добавила: - Греческое.

- А! – сообразил поп. – А ведь и правда – греческое имя! Тфу ты! Фотина. Ну, конечно, да . . .

- В старину называли Фетиния или Фетинья, - компетентно добавила Фотина.

- Родители ваши национальности какой?

- Русские. – Чуть подумав, она добавила: - Насколько мне известно.

- Насколько известно . . . А зачем? Все хотят быть оригинальными . . .Мало, что ли, русских имен на свете? Столько имен, красивых. Ирина, например. Или Елена. Так нет же . . . греческое им подавай . . . Ладно. Исповедоваться будете?

- Мне, отец Владимир, помощь нужна. И вот я пришла о ней просить.

- Кого просить?

- Э . . . Всевышнего.

- Так. Ага. Понятно. Исповедаться не хотите?

- Не знаю. А это как?

- Душу облегчить. Рассказать о грехах своих.

- А, о грехах . . . Да, это важно, наверное . . . Кому рассказать?

- Мне, например.

- Да, но это потом как-нибудь. Мне нужно срочно. Помощь срочная.

Она замолчала, а поп на нее смотрел, смотрел, бормотал ворчливо «потом как-нибудь», после чего сказал безнадежным голосом:

- Епитрахиль, стало быть, не нужно нести?

Фотина не знала, что это такое, и честно сказала:

- Не знаю. Помощь мне нужна. Посадят меня ни за что, сын будет без меня расти. Может, в детский дом попадет. Я хотела попросить . . .  у Всевышнего . . .

- Помолиться.

- Ну и помолиться тоже.

Поп вздохнул и покачал головой. И спросил, опять же безнадежным голосом:

- Скажите, вы Писание читали когда-нибудь? Я просто из любопытства спрашиваю.

- Что? Писание? Не помню. Может и читала.

- Библию, - сердито сказал поп.

- А, Библию. Да, читала. Не всю.

- Не увлекло? – ехидно спросил поп.

- Нет, не в этом дело. Читала части какие-то.

- Какие же?

- Ну, про Апокалипсис читала. И про Иисуса Христа еще.

Она хотела добавить, что где-то читала или слышала про иудеев в Египте, у берегов священных Нила, и про их предводителя Моисея, но не была уверена, что это из Библии. Может, просто из фильма какого-то, реклама для привлечения русских туристов. Евреи русским ближе, чем египтяне. Также, совсем недавно, Фотина видела краем глаза по телевизору части проповеди скандального священника Андрея Кураева, что-то о прелюбодеянии. Прелюбодеяние – это когда спят с кем попало, замужние с неженатыми, или наоборот, или все вместе, и что это против того, что Бог велит христианам делать и думать. Но может это тоже не из Библии, а просто личные соображения самого Кураева. Нет, не самого, а скорее всего такая установка . . . (Фотина знала когда-то слово «доктрина», но сейчас не вспомнила). Но вообще-то она и до этого слышала, что прелюбодеяние противно Богу. Что, наверное, в принципе правильно. А также, вроде бы, Бог не любит лицемерие.

Поп смотрел на нее, полуприкрыв глаза, соображая что-то, и вдруг понял. И сказал:

- Вы молиться не умеете?

Фотина отрицательно покачала головой.

- Ни одной молитвы не знаете?

Фотина снова помотала головой. Поп еще подумал.

- Помощь, стало быть.

- Посадят меня, отец Владимир. Через неделю.

Он кивнул, вздохнул, и сказал:

- Повернитесь к алтарю. К алтарю. Вон алтарь. За иконостасом. Повторяйте за мной.

Фотина послушно повторила сперва молитву Святому Духу, потом ко Пресвятой Троице, и затем Молитву Господню. И спросила:

- И всё?

- Приходите завтра на службу, - велел поп. – Кроме того, у нас тут есть специальные курсы для таких . . . э . . . как вы. Для взрослых. Которые не знают ничего.

- Мне сейчас не нужны курсы. Мне нужна помощь. Какие курсы, у меня через неделю суд. Я повторяла за вами, но ни слова не сказала о том, что именно мне нужно. Какая именно помощь.

- Бог знает что вам нужно лучше, чем вы сами, - устало объяснил поп.

- Но я ведь Ему не сказала.

- А Он все равно знает. Все, что с вами происходит, он видит и слышит. Понимаете?

- И поможет?

- Ну, если вы душой чистая и верите в Него, не грешили против его Заповедей, открыты к Нему, любите Его, тогда да, поможет. На службу приходите завтра.

- А можно просто помолиться, без заученных слов? Просто сказать Ему, какая мне помощь нужна?

- Если хотите. Мне нужно идти.

- Я все-таки хотела бы попросить его . . . наедине.

- Вот и хорошо. Я пойду переодеваться, а вы останьтесь, и просите Его, о чем хотите.

Раздраженный поп ушел в соседнее помещение, а Фотина подошла поближе к иконостасу, потом еще ближе, глаза обратила на крест, подумала, и сказала тихо:

- Вот видишь, мне помощь нужна очень. Меня могут в тюрьму посадить, сын останется один. Не один, с бабушкой, но толку от этой бабушки, как от индюка пряников. А за что меня? Что я такого сделала, чем Тебя рассердила?

Тут она вспомнила, что буквально на днях переспала с женатым мужчиной, а прелюбодеяние Богу противно, и покраснела густо. Что значит – не виновата? Кольцо на пальце видела? Смутно надеялась отбить мужчину у жены? Было такое? Было или не было?

- Ну, хорошо, неправильно это, не дело это. И кольцо видела с самого начала, не отрицаю. Но ведь это уже после было. После писем и штрафов. Да и не ради себя одной я это делала, а ради сына тоже.

Она поняла, что это лицемерие, и испугалась.

- Нет, Ты меня только . . . на слове не лови . . . Ты знаешь, что я хочу сказать. Ведь знаешь, да? Ты всё видишь и знаешь. Я ведь в душе не злая, не плохая. И ведь Тебе об этом известно. Иногда хочется счастья обыкновенного, бабьего. Я знаю, что прелюбодеяние – это худо. Знаю. Ну, прости меня. Пожалуйста. И сделай так, чтобы все обошлось. Чтобы не посадили меня. И чтобы квартиру не отобрали. Она не на меня, она на мать записана. То есть, она материна. Но я там живу, с сыном. Сына Колька зовут. Он хороший и умный, хоть и коварный. Поможешь? А этих, которые . . . Васю, Леонида . . . я их не виню, но они ничего не умеют. Или не могут. Может, Брянцев что-нибудь сделает?

Она задумалась. Фамилия Брянцев именно сейчас почему-то всплыла в памяти. А что? Он напутал – он и поправит. И хотя Вася Мережковский уверял ее, что всему свой срок, и в ее теперешнем положении даже Брянцев не сможет ничем помочь, поскольку главный штраф, шестьсот тысяч, уже прибыл – а вдруг?

А вдруг, подумала она, просветляясь лицом, это Он меня только что надоумил? Сам? Пойти к Брянцеву. Пойду, скажу – так и так, за что губите? Может, ему нужно только кнопку нажать. Или позвонить кому-нибудь.

Я обязательно прочту Библию, если так. Обязательно. И . . . эта . . . прелюбодействовать больше не буду, а буду ждать прекрасного принца, неженатого, готового взять под опеку мать-одиночку с малолетним сыном. И с тещей. И пусть он будет хоть водопроводчик, хоть гастарбайтер, хоть татарин.

По выходу из церкви Фотина столкнулась с молодым нетрезвым человеком в спортивном костюме – вернее, он на нее наскочил, и сам же придержал, не дал ей упасть, и упал возле.

- Пьянь, - сказала Фотина без особого раздражения.

- Нет . . . ты меня не обижай! – велел ей мужчина. - Я от своих отстал. Мы альпинисты. Послезавтра едем в Альпы . . . э . . . альпинировать.

Он засмеялся пьяно.

- Альпинировать, поняла? Вот. А ты ругаешься. Ты злая. А ты будь добрей. Это ведь не сложно.

- Отойдите, мне некогда.

- Ну и отойду, ну и подумаешь. Хочешь сигару? Кубинскую?

Он вытащил из кармана сигару и протянул ей. Фотина осторожно его обошла и направилась к стоянке такси неподалеку.