Комментарий | 0

КНТ (8)

Антон Рай

 

 

 

О серьезной и увлекательной литературе

Кстати говоря, все последние рассуждения автоматически приводят нас к теме великой литературной дихотомии, а именно к теме разделения литературы на два необъятных лагеря: литературы «серьезной» и литературы развлекательной. Правомерно ли это разделение, может ли «серьезная» литература похвастаться каким-то реальным преимуществом над литературой, которая и называется-то развлекательной с некоторой долей презрения? Ну, что касается презрения, то я его не разделяю, и я бы, кстати, предложил называть развлекательной низший пласт литературы, а вот всякую приключенческую и детективную литературу предложил бы назвать не развлекательной, а увлекательной. Итак, есть литература серьезная, а есть литература увлекательная.

Но мы еще не ответили на вопрос: есть или нет? Пожалуй, всякий скажет, что Бальзак или Гюго – авторы серьезные, а Дюма – автор увлекательный. Что Артур Конан Дойль и Агата Кристи – авторы увлекательные, а вот Достоевский и Уайльд – авторы серьезные (хотя Уайльду и вряд ли бы понравилось, если бы его назвали серьезным). Что в целом жанр приключенческого романа или детектива (или сегодня – триллера) – жанры развлекательно-увлекательные, а вот скажем драма или психологический роман – жанры серьезные. Итак, всякий скажет, но всякий ли сможет пояснить свою мысль? Как можно четко определить основание, по которому литература может или не может считаться серьезной?

Массовость успеха не может считаться надежным основанием. Да, тот, кто развлекает имеет больше шансов на то, чтобы ему поклонялись массы; но вместе с тем и серьезные авторы зачастую имеют оглушительный успех.  Вспомним хотя бы историю с Сэлинджером – она слишком показательна, чтобы не вспомнить о ней. Вот уж действительно, человек, абсолютно чуждый всякому стремлению к дешевому успеху, и вместе с тем умудрившийся стать, наверно, самым известным автором своего времени (в  Америке). Может быть, это стало своего рода наказанием за нарочитое стремление уйти в тень, впрочем, это уже другая тема.

Но, очевидно, речь должна идти о качестве текста. И мы должны исходить из того, что качество «серьезного» текста выше. Однако и тут есть проблемы. В исторической перспективе качество текста определяется его «живучестью», его претензией на то, чтобы остаться в анналах истории литературы. Но если мы возьмем все того же Дюма, то я думаю, нет никаких сомнений в том, что его место в истории ничуть не менее прочно и главное законно, чем место того же Достоевского. Да и Шерлок Холмс такой же неотъемлемый персонаж истории литературы (как и собственно литературный персонаж), как скажем, Раскольников. 

И тут я думаю, нам и может помочь метод КНТ. Согласно этому методу серьезной литературой следовало бы считать ту, которая заставляет себя обсуждать, которая порождает словно бы шлейф из рассуждений. Серьезная литература – та, что заставляет задуматься, а метод КНТ делает процесс «задумчивости» наглядным, показывает, что это значит практически – задуматься над прочитанным. В свою очередь, этот же метод подсказывает, что чисто развлекательная литература неспособна вызвать к себе подлинно «задумчивый» интерес. Литература  увлекательная преимущественно запоминается, а не обсуждается.     

 

О сопоставимости

Возможно, с этого тезиса и стоило начать разговор о проблемах метода КНТ, и тезис этот прозвучит так: главными проблемами метода КНТ являются проблемы погрешности и сопоставимости получаемых результатов. Иначе говоря, не совсем понятно, насколько 10 больше чем, скажем, 9 и далеко не всегда понятно, может ли 10 (условная цифра) в одном случае считаться равным 10 в другом.

Рассмотрим различные примеры. Сначала возьмем два произведения одного автора. Ну, скажем, «Преступление и наказание» (21.00)  сравним с «Бесами» (22.77). Позволяют ли полученные результаты говорить об однозначности оценочного преимущества «Бесов» над «Преступлением и наказанием»? Ответ положительный – позволяют. Конечно, мы всегда должны удерживать в уме возможную погрешность подсчета, но, если разница в оценках переваливает за единицу, и при этом мы не считаем получаемый результат однозначно более высоким, тогда метод теряет свою значимость. Да, именно так я решаю проблему погрешности – это решение нельзя назвать математически точным, но вместе с тем, мне кажется, более точного решения все равно не найти. Просто нам надо условиться в отношении того, какую погрешность мы допускаем. Но откуда все-таки взялась именно единица? Не с потолка же она упала, должно же быть хоть какое-то обоснование возникновения именно этой цифры? Спешу успокоить вас – обоснование есть, и это обоснование практическое. Я все-таки не одну неделю потратил на самого различного рода подсчеты, а потому отдаю отчет в том, сколько массива текста надо «посчитать-не посчитать», чтобы результат поколебался в пределах изменения КНТ равном, скажем, 0.5 (ведь стоит учитывать погрешность двух произведений и допускать, что одно произведение окажется переоцененным, а другое – недооцененным). И единицу я беру именно потому, что случайные колебания КНТ при добросовестном подсчете не будут превышать какое-то число меньшее, чем 0.5[1], а раз так, то единица в разнице между двумя произведениями – это уже достаточно надежная гарантия[2].

Это что касается погрешности. А вот проблемы сопоставимости здесь, пожалуй, нет. Нет причин сомневаться, что «Бесы» и «Преступление и наказание» - произведения примерно одного масштаба, так сказать.

Но здесь мы должны понять и тот момент, что ведь сама оценка говорит и о масштабе. Иначе говоря, чем оценка выше, тем и произведение значимее. Таким образом, мы и получаем право сопоставлять произведения разных авторов, считая их по одному стандарту… Нет, так не пойдет. Если все так просто, тогда вообще ни к чему было говорить о проблеме сопоставимости. Надо сказать как-то по-другому.

И вот что можно сказать: есть только один уровень, на котором получаемые оценочные результаты являются несомненно сопоставимыми – это уровень литературной Вечности. Мы имеем право сравнивать «Преступление и наказание» с «Бесами» не потому (не только потому), что это – произведения одного автора, но потому  что тексты эти принадлежат Вечности. Отсюда и произведения двух авторов мы можем сопоставлять в том случае, если считаем тексты этих авторов принадлежащих Вечности. Вечность – вот стандарт соизмеримости. Вечность – вот гарантия сопоставимости. Отсюда, всем работающим с текстом по методу КНТ я бы дал три совета:

 

Три главных совета для тех, кто подсчитывает КНТ:

Оставляя какой-то из отрывков, считайте, что вы оставляете его в литературной Вечности. То есть считаете таким отрывком, без которого мировая литература не может существовать. (1)

Каждый раз пытайтесь внятно ответить на вопрос: почему я считаю, что данный отрывок должен быть посчитан?  Без ответа на этот вопрос решение о том, чтобы «считать» какой-то отрывок неизбежно будет половинчатым. (2)

 

Если вы достаточно долго колеблетесь – считать или не считать какой-то отрывок, то лучше НЕ считайте его. Собственно это требование строгости отбора, которое вполне применимо и к писателям. Писатель должен выбросить из текста все, что только можно и оставить только то, что никак нельзя не оставить. Вот и наша задача – посчитать только то, что ну никак нельзя проигнорировать. Совершенно невозможно. (3)

 

В конечном счете все 3 пункта (и всякие другие, которые, наверное, можно было бы сформулировать) сводятся к одному, а именно к (1) – считая КНТ, окунайте текст в Вечность.

 

КНТ и память

Хорошее стихотворение – это такое стихотворение, которое хочется выучить наизусть. Хорошая книга – это такая книга, которую хочется раз за разом перечитывать, а что такое перечитывание –  как не все та же попытка прочно, навечно поместить роман в память, то есть опять-таки выучить наизусть? Хорошая книга – это книга, которую вы запоминаете с первой и до последней строчки.

Да, скажете вы, но ведь у одних людей память работает лучше, а у других хуже, а есть и такие люди, которые просто запоминают все, что видят и читают. Но для меня  ведь это не технический вопрос – то есть вопрос технического запоминания. С чисто технической точки зрения ничто не мешает выучить наизусть и нелюбимое стихотворение. Здесь вопрос в мотивации. Хорошее стихотворение ХОЧЕТСЯ выучить наизусть. Хороший роман ХОЧЕТСЯ перечитывать, хочется к нему обращаться.

Или вот еще соображение. Представьте себе, что вы прочли книгу, или посмотрели фильм, и через некоторое время вас спрашивают: «Ну как вам прочитанная книга-посмотренный фильм?», а вы и отвечаете: «Не знаю, они совершенно стерлись из моей памяти». Вот, это и есть худшая из возможных оценок произведения искусства – сказать, что оно совершенно стерлось из памяти. Предлагаемый же здесь метод как раз и направлен на то, чтобы выделить ту часть текста, которую можно назвать неизгладимо-памятной. «Остается-выделяется» то, что уж никак не забудешь[3].

 

О длине или «Принцесса на горошине»

Вот еще одна проблема. Попробуйте посчитать КНТ сказки Ганса Христиана Андерсена «Принцесса на горошине». Я думаю, что проблематичность подобного рода подсчета должна быть автоматически очевидной – сказка-то очень короткая, и что, собственно, там можно «не считать». Впрочем, освежим эту сказку в памяти: 
 
«Жил-был принц, он хотел взять себе в жены принцессу, да только настоящую принцессу. Вот он и объехал весь свет, искал такую, да повсюду было что-то не то: принцесс было полно, а вот настоящие ли они, этого он никак не мог распознать до конца, всегда с ними было что-то не в порядке. Вот и воротился он домой и очень горевал: уж так ему хотелось настоящую принцессу.
Как-то к вечеру разыгралась страшная буря; сверкала молния, гремел гром, дождь лил как из ведра, ужас что такое! И вдруг в городские ворота постучали, и старый король пошел отворять.
У ворот стояла принцесса. Боже мой, на кого она была похожа от дождя и непогоды! Вода стекала с ее волос и платья, стекала прямо в носки башмаков и вытекала из пяток, а она говорила, что она настоящая принцесса.
«Ну, это мы разузнаем!» — подумала старая королева, но ничего не сказала, а пошла в опочивальню, сняла с кровати все тюфяки и подушки и положила на доски горошину, а потом взяла двадцать тюфяков и положила их на горошину, а на тюфяки еще двадцать перин из гагачьего пуха.
На этой постели и уложили на ночь принцессу.
Утром ее спросили, как ей спалось.
— Ах, ужасно плохо! — отвечала принцесса. — Я всю ночь не сомкнула глаз. Бог знает, что там у меня было в постели! Я лежала на чем-то твердом, и теперь у меня все тело в синяках! Это просто ужас что такое!
Тут все поняли, что перед ними настоящая принцесса. Еще бы, она почувствовала горошину через двадцать тюфяков и двадцать перин из гагачьего пуха! Такой нежной может быть только настоящая принцесса.
Принц взял ее в жены, ведь теперь-то он знал, что берет за себя настоящую принцессу, а горошина попала в кунсткамеру, где ее можно видеть и поныне, если только никто ее не стащил.
Знайте, что это правдивая история!»

 

Пожалуй, «не считать» можно два отрывочка. Первый:

«Как-то к вечеру разыгралась страшная буря; сверкала молния, гремел гром, дождь лил как из ведра, ужас что такое! И вдруг в городские ворота постучали, и старый король пошел отворять. У ворот стояла принцесса».

Рискну предположить, что в данном отрывке нет ничего кроме информативности, а потому рискну и не считать его. Если же кто скажет, что буря необходима, так как она «подмочила» репутацию предполагаемой принцессы, то несложно заметить, что следующий абзац («Боже мой, на кого она была похожа от дождя и непогоды! Вода стекала с ее волос и платья, стекала прямо в носки башмаков и вытекала из пяток, а она говорила, что она настоящая принцесса») вполне исчерпывающ в плане содержательной необходимости. Ну и отрывок номер два – завершающий сказку:

«Принц взял ее в жены, ведь теперь-то он знал, что берет за себя настоящую принцессу, а горошина попала в кунсткамеру, где ее можно видеть и поныне, если только никто ее не стащил.
Знайте, что это правдивая история!».

Думаю, впрочем, многие не согласятся с тем, что можно не считать отрывок, в котором принц женится на принцессе! Как же так? Особенно женщины могут тут попросту возмутиться, ведь в чем и состоит вся соль любой сказки, да и жизни вообще: да в том, чтобы принц и принцесса поженились. Но здесь как раз прячется и контраргумент – это, собственно, такая избитая концовка, что я не вижу оснований специально «выделять» ее. Итак, за вычетом того, что я посчитал возможным вычесть, получается:

Всего: 1432 Выделено: 1078

КНТ Принцесса на горошине: 107800 / 1432 = 75.28

Запредельно высокий КНТ, как видим. Причем при желании, мы могли бы посчитать КНТ данной сказки равным ста. Впрочем нет, я все же убежден, что дело тут не в одной только моей зловредности. В любом тексте да есть какая-то чисто информативная составляющая, которую можно «вычесть», «не считать». Собственно, раз она есть даже и в «Принцессе на горошине», то должна быть и в любом тексте.  Но это не решает проблемы. Суть же проблемы состоит, как видно, в том, что дальше мне не остается ничего другого, кроме как объявить «Принцессу на горошине» неоспоримо величайшим произведением мировой литературы. КНТ равный 75!!! С хвостиком!

            Не то, чтобы я сильно возражал против первенства «Принцессы», но… Но дело в другом. Дело в том, что каждое произведение, очевидно, должно быть рассматриваемо в своей «весовой» категории, причем «вес» должен пониматься вполне буквально как длина. Рассказы лучше сравнивать с рассказами, повести с повестями, романы с романами, романы-эпопеи с романами-эпопеями. Дальше, можно предположить наличие тенденции, при которой чем текст «весомее», то есть длиннее, тем КНТ потенциально меньше. Иначе говоря, эту тенденцию можно точнее выразить так: при равном писательском мастерстве (как заданном условии) в менее длинном тексте проще добиться более высокой насыщенности.

Приведу пример, хорошо иллюстрирующий эту тенденцию, и опять обращусь, да простят мне это читатели, к Гоголю.  Вот посчитанные мною КНТ Петербургский повестей:

КНТ Портрет = 46072 00 / 95821 = 48.08

КНТ Невский Проспект = 2316700 / 60635 = 38.21

КНТ Нос = 9731 00 / 41275 = 23.58

КНТ Записки Сумасшедшего = 12909 00 / 33833 = 38.16

КНТ Шинель = 21897 00 / 55029 = 39.79

 

КНТ же «Мертвых душ», как мы помним, равен 27.53. При этом совершенно очевидно, что мастерство Гоголя, что в случае «Мертвых душ», что в случае «Петербургских повестей» - это примерно одно  и то же мастерство, раз уж речь идет о вершинах творчества писателя. И уж, конечно, я бы не стал утверждать, что «Мертвые души» хуже «Невского проспекта», хотя КНТ  «Невского проспекта» и «Шинели» значительно выше. «Портрет», правда, по любому стоит особняком, даже среди «Петербургских повестей». Убежден – среди всех пиков творчества Гоголя – это Эверест. Предел запредельности.

            При этом, следуя такой логике, мы могли бы утверждать, что «Невский проспект» лучше, насыщеннее «Записок сумасшедшего», хотя их КНТ и приблизительно равны. Но «Невский проспект» значительно длиннее (почти вдвое), а, - да простят меня заранее все ценители грамматики, - при равенстве КНТ более длинная длина говорит в пользу более длинного произведения (!). В тенденции[4].

            Пожалуй, требуется еще немного эмпирики по теме рассказов и предоставит нам ее… Тут логично обратиться к мастеру рассказа, например, к Чехову. Вот я к нему и обратился и получил еще кое-какие цифры:

КНТ Дама с собачкой = 891300 / 25705 = 34.67

КНТ Ионыч = 8518 00 / 27978 = 30.45

КНТ Человек в футляре = 1102100 / 20657 = 53.35

Тенденция, как видим, подтверждается. Рассказы очень даже просто[5] перешагивают через барьер тридцати, который для романов оказывается  непреодолимым. Более того, как видим, рассказы (или короткие произведения) могут преодолевать барьер и сорока, и пятидесяти, и, как мы видели раньше, и семидесяти. Конечно, вовсе не все рассказы, но для нас сейчас принципиально то, что это в принципе возможно. В случае же романов, как уже отмечалось, весь мой опыт подсчетов говорит, что в принципе невозможно перепрыгнуть и рубеж 30. Правда, это не закон. Не так давно считалось, что спринтерам на стометровке не по силам выбежать из 9.70, но пришел Усейн Болт, и вот уже мировой рекорд равен 9.58. Это, разумеется, вечный рекорд. Лет на десять точно.

            Но вернемся к рассказам. Стоит еще отметить, что точность получаемого результата в случае работы с короткими произведениями падает. Всякий посчитанный-непосчитанный отрывок может изменять полученный результат на несколько единиц. Подрывает ли это репутацию рассматриваемого здесь метода? Не знаю. Просто отмечаю факт.

         Также несложно предположить, что КНТ - не самый удобный метод для работы с романами-эпопеями. Да, у меня вполне хватило сил и терпения, чтобы посчитать КНТ «Анны Карениной», но вот браться за «Войну и мир» меня, уж извините, совсем не тянет. И не потому, что я не люблю это произведение, более того, я на память могу припомнить десятка два эпизодов, которые бы обязательно были «посчитаны» мною. И все-таки  считать КНТ «Войны и мир» чисто «физически» проблематично. Есть в этом какой-то перебор. По моим подсчетам на подсчет КНТ «Войны и мира»   уйдет что-то около двух недель, и то, если ничем кроме этого подсчета не заниматься. Да, но мне могут заметить, что и на работу со многими другими романами будет уходить не менее недели. Верно, да и сам я это уже отмечал. Повторюсь: если вы любите книги, вас не должно пугать, что с той или иной книгой придется провести безвылазную недельку. Но где одна неделя, там и две? Почему же тогда «Анне Карениной» - да, а «Войне и мир» - нет. Но никакого строгого «нет» тут нет, я опять-таки делюсь своим личным опытом подсчетов. Признаюсь-таки, что и «Анну Каренину» я «добил» с трудом, добравшись до некоторого рабочего предела.  Таков мой опыт, может, у вас он будет другим.

 

Краткость – сестра таланта

Мимоходом сделаю замечание относительно преимущества краткости над пространностью. В литературе существует  достаточное количество великих романов – отсюда краткость мы никак не можем считать единственной законной сестрой таланта. Мое исследование данного вопроса, как видите, было предельно талантливым, то есть кратким.

 

КНТ и выборы

Можно задать еще и следующий вопрос: а зачем собственно надо прорабатывать весь массив текста? Неужели, скажем, четверть или половина произведения писателя не дает достаточно точного приближения в отношении получаемого результата? Но, во-первых, все же КНТ может достаточно сильно варьироваться по главам и частям, это вы легко увидите, обратившись к эмпирической части данного исследования. Это раз. Но принципиально другое – принципиален сам принцип! Тут как с выборами: на выборах должны быть посчитаны все голоса, хотя бы и результат уже был, в общем, ясен. Так и тут – принципиально важно прочесть весь текст; до тех пор, пока весь текст  не будет прочитан-обработан  до последнего слова, подсчет не может считаться состоявшимся. Пока не посчитан последний отрывок-голос итоги подсчета-голосования можно смело считать сфальсифицированными.

 

О необычных результатах

Всякий человек, работающий по методу КНТ, будет время от времени получать неожиданные и даже прямо странные результаты. Какие-то признанные всеми шедевры будут иметь у него низкий КНТ (относительно других произведений, а может и низкий вообще, то есть, скажем, меньше пяти), какие-то другие произведения, вроде бы не пользующиеся репутацией «классики», наоборот, взлетят достаточно или даже очень высоко. Я бы сказал, что тот, у кого не бывает странных результатов, просто лукавит и пытается подогнать КНТ под репутацию того или иного произведения. Вообще, пожалуй, именно с этим оценивающему и приходится сражаться наиболее решительно – с попыткой непроизвольно подогнать результат под заранее предполагающуюся оценку. Я тоже сталкивался с этой проблемой: бывало, что КНТ того или иного произведения, как мне казалось, получается слишком низким, или, напротив, слишком высоким. Непроизвольно начинаешь думать: тут надо считать больше, тут меньше. Но получается не больше и не меньше, а получается, что тут и методу конец. Пока считаешь, надо сделать все, чтобы абстрагироваться от получаемого в конце результата. Что получится – станет ясно само собой по завершении подсчета. Потом уже можно и нужно думать, что означает полученная цифра; но только по завершении работы - иначе и работать придется с чем-то химерическим.

         По традиции приведу конкретные примеры.  КНТ «Госпожа Бовари» Флобера получился у меня равным 10.61  (54 923 00 / 517 670 = 10.61). Конечно, нельзя сказать, что это плохой результат, но, учитывая, какая роль отводится этому произведению в истории мировой литературы, оценка выглядит несколько странной, особенно в сравнении с некоторыми другими произведениями. Вот и «Гордость и предубеждение» Джейн Остин по моим подсчетам имеет КНТ равный  11.32 (67286 00 / 594477 = 11.32) – здесь, тоже, наверное, многие ожидали бы на порядок более высокого результата, сопоставимого, к примеру, с КНТ «Джен Эйр». Но – получилось именно то, что получилось, а не то, что должно бы получиться, если исходить из каких-то внешних посылок. Если же я возьму  любимую мною в свое время книгу «Похождения бравого солдата Швейка» Ярослава Гашека, то результат получится и вовсе обескураживающим. КНТ первой части этой книги оказался равен 6.08 (18723 00 / 307 800 = 6.08), дальнейшие подсчеты я остановил из милосердия к данной книге, потому как речь шла только о снижении этой цифры. И, кстати, уровень любимости (да простят мне и такое словосочетание) «Швейка» понизился именно после того, как я стал производить подсчет – все-таки в книге многовато воды, хотя, конечно, множество фраз и сценок из «Швейка» ни за что не выбросить из всемирной летописи литературы[6].

 

 

[1] Пример: я взял и выбросил из «считаемой части» «Преступления и наказания» два произвольных отрывка: один - большой, другой поменьше. В итоге КНT стал равен 20.75, то есть уменьшился на 0.25. Каждый желающий может провести сходные эксперименты с получившимися у него результатами и составить адекватное представление о степени погрешности метода.

[2] Еще примеры однозначных сравнений:

Сравним, к примеру, авторов-женщин, и, думаю, что лучшего примера, чем сестры Бронте нам не найти. И вот что получается (получается по моим подсчетам – всегда не лишне произнести эту фразу): преимущество «Джен Эйр» (17.07) Шарлотты Бронте над «Грозовым перевалом» (13.16) Эмили Бронте и тем более над «Незнакомкой из Уайлдфелл-Холла» Энн Бронте (9.23) таково, что позволяет говорить о том, что это произведение однозначно лучше. Я уже вижу возмущение многих поклонников и поклонниц «Грозового перевала», да, я вижу это возмущение, но от своих слов не отступлюсь.

Теперь перейдем к примеру неоднозначного сравнения. Посмотрим, что получается (что у меня получилось) при сравнении двух романов Моэма: «Луна и грош» и «Острие бритвы».

КНТ Луна и Грош = 37 186 00 / 318412 = 11.68

КНТ Острие Бритвы = 62 556 00 / 504816 = 12.39

Получилось примерное равенство, при этом «Острие бритвы» все же «лучше», но разница такова, что нельзя утверждать эту «лучшесть» однозначно.  Тут интересны некоторые нюансы. Дело в том, что мне-то лично хотелось бы, чтобы роман «Острие бритвы» победил более уверенно, так как я считаю это произведение вершиной творчества Моэма. Наряду с «Луной», да. Но «Луна и грош» написана в каком-то легковесном тоне, слишком светском что ли, так что местами от этого тона коробит (особенно на фоне основной темы – жизни художника, решительно презревшего свет). При этом Стрикленд мне лично ближе, чем Ларри (главный герой «Острия бритвы»), так как Ларри - Богоискатель, а Стрикленд – Художник, а художники мне интереснее. А вот как человек Ларри несомненно симпатичнее, тут я думаю, все согласятся. Но метод КНТ все эти нюансы, можно сказать, «уравнивает». А на тон писателя вообще не обращает внимания (то же, что коробит, естественно попросту «не считается»). Вот и получается, что по насыщенности романы приблизительно равны, и Стрикленд стоит Ларри. Оба ушли от мира, чтобы погрузиться в глубины собственного духа. Оба нашли свою землю обетованную; Ларри – в Индии, Стрикленд – на Таити. Оба совершенно чужды всякой светскости, хотя Ларри иногда и может поиграть в светского человека. Итог: два замечательно-равноценных романа о духовной жизни человека, - о бескомпромиссности, которой требует такая жизнь. Около 12 процентов насыщенности «на брата».  Независимо от моих пожеланий, чтобы «Острие бритвы» уверенно выиграл.

[3] Здесь вполне уместны слова, которые были сказаны (на страницах одной книги) относительно поэзии:  «Похоже, что здесь не имело значения ни кто сочиняет стихотворение, ни какова его тема, представляет ли оно собой восхваление какого-либо бога или героя, длинное историческое повествование, любовную песню, горестный плач или добродушную шутку. Не принимались также в расчет и пол, возраст, богатство, знатность, заслуги, образование или опыт сочинителя. В поэзии важно другое: стихотворение или есть, или его нет. После того как оно слагается, стихотворение или запечатлевается в памяти, или забывается так быстро, словно никогда и не появлялось на свет». (Гэри Дженнингс. «Ацтек». Quarta Pars).

[4] Отсюда нельзя однозначно утверждать, что, скажем, «Портрет Дориана Грея» Уайльда сильнее, чем «Преступление и наказание», несмотря на то, что КНТ «Портрета» значительно превосходит КНТ «Преступления» (23.16 против 21.00). Однако, «вес» произведений несопоставим (377 285 у «Портрета» и 894 905 у «Преступления»), следовательно, критерии сравнения размываются. А вот скажем, «Мастер и Маргарита» получается, что однозначно сильнее, чем, например, «Над пропастью во ржи», несмотря на то, что преимущество это измеряется расстоянием меньшим, чем единица (25.70 против 25.05). Откуда же тогда берется однозначность? Благодаря «весу» произведения, а «Мастер» чисто «физически» значительно тяжелее.  Здесь же мы можем вернуться к сравнению двух романов Моэма («Острие бритвы» и «Луна и грош») и увидеть, что позиции романа «Острие бритвы» в свете данных рассуждений еще более упрочились, так как и оно находится в более «тяжелой» весовой категории. Острие Бритвы -  504816 знаков; Луна и Грош -  318412. Так что и тут я бы все же рискнул утверждать однозначность преимущества одного из произведений.

[5] «Вы напрасно говорите «и очень просто» – это очень не просто». М.А. Булгаков. «Собачье сердце». Гл.6.

[6] Два эпизода для примера: «На военной службе должна быть дисциплина — без неё никто бы и пальцем для дела не пошевельнул. Наш обер-лейтенант Маковец всегда говорил: «Дисциплина, болваны, необходима. Не будь дисциплины, вы бы, как обезьяны, по деревьям лазили. Военная служба из вас, дураки безмозглые, людей сделает!» Ну, разве это не так? Вообразите себе сквер, скажем, на Карловой площади, и на каждом дереве сидит по одному солдату без всякой дисциплины. Это меня ужасно пугает». (Ярослав Гашек. «Похождения бравого солдата Швейка». Ч.1. гл.I. (стр. 29).  М.: Гос. изд-во. художественной литературы, 1956). Ну и второй:

« — Какие оскорбления наносятся государю императору спьяна? — переспросил Швейк. — Всякие. Напейтесь, велите сыграть вам австрийский гимн, и сами увидите, сколько наговорите. Столько насочините о государе императоре, что, если бы лишь половина была правда, хватило бы ему позору на всю жизнь». (Ярослав Гашек. «Похождения бравого солдата Швейка». Ч.1. гл.I. (стр. 31).  М.: Гос. изд-во. художественной литературы, 1956). И третий еще - но нет, надо держать себя в руках; и так с цитатами выходит перебор, но такова уж специфика исследования.

[7] Например, Толстой очень интересно сравнивает дошекспировского «Короля Лира» с собственно шекспировским, показывая, как Шекспир, переписывая, «портит» старый текст, превращая естественные сцены в неестественные. Мне, например, концовка «Короля Лира» тоже всегда казалось дикой и совершенно «притянутой за уши». Как будто, Шекспир, раз уж он пишет драму, решил все нарочито драматизировать, нагородив гору совершенно излишних трупов. (В «Гамлете» такого чувства нет, в Гамлете то, что «все умерли» – закономерно, в «Короле Лире» - я, как минимум, не уверен). Но в старом «Короле Лире» все не так, и я согласен с Толстым – концовка, когда король воссоединяется со своей дочерью – понятнее, естественнее, лучше.

[8] А Толстой именно что пытается самолично вычеркнуть Шекспира из ряда великих, что вполне последовательно с его стороны, учитывая  уверенность Толстого в том, что и ввел Шекспира в ряд великих вполне конкретный человек – Гете: «Во главе кружка стоял Гете, бывший в то время диктатором общественного мнения в вопросах эстетических. И он-то, вследствие отчасти желания разрушить обаяние ложного французского искусства, отчасти вследствие желания дать больший простор своей драматической деятельности, главное же вследствие совпадения своего миросозерцания с миросозерцанием Шекспира, провозгласил Шекспира великим поэтом. Когда же эта неправда была провозглашена авторитетным Гете, на нее, как вороны на падаль, набросились все те эстетические критики, которые не понимают искусства, и стали отыскивать в Шекспире несуществующие красоты и восхвалять их». Ну что ж, если один диктатор общественного мнения мог ввести, почему бы другому диктатору общественного мнения не смочь вывести? У Толстого не получилось, потому что и у Гете не получилось бы.   

(Продолжение следует)

Необходимо зарегистрироваться, чтобы иметь возможность оставлять комментарии и подписываться на материалы

Поделись
X
Загрузка