Лаборатория слова

Любимое-нелюбимое

А вот еще вопрос не лишенный некоторого интереса. Оценка какого произведения (и автора) будет точнее: любимого или нелюбимого нами? Мой ответ однозначен: адекватно ценить можно только то, что ты любишь. А как же ослепление, присущее всем влюбленным? Но именно это ослепление и позволяет увидеть то, чего другие не видят. Только влюбленный может разглядеть предмет любви во всем сиянии его красоты. Да, и влюбленный может фатально заблуждаться, но «не влюбленный»  не может НЕ заблуждаться. Лучше уж держать в уме возможность ошибки, чем невозможность установить истину. Поэтому, если речь идет лично обо мне, то, например, моя оценка Достоевского должна быть точнее оценки Толстого, поскольку Достоевский мне ближе. Отсюда, если полученная мною оценка «Анны Карениной» (17.10) кому-то покажется заниженной, то я скажу, что оценка эта не взята с потолка, а получена в результате большой проделанной работы, но, вместе с тем, я вполне допускаю, что действительная оценка может быть (и даже должна быть) и выше. Я люблю «Анну Каренину» (скажем, мне особенно интересно почти все, что относится к Левину, и возможно, что роман с названием «Константин Левин» был бы одним из любимейших мною), но все же не настолько, чтобы притязать на полное понимание этого произведения.

            Но тогда, если мы утверждаем, что какое-то произведение никуда не годится, то нам могут ответить: вам оно просто не нравится, а вы сами только что признались, что нельзя адекватно ценить то, что не нравится. Да, так мы можем попасть в самый настоящий капкан. Надо провести разграничение: есть разница между тем, чтобы, признавая мастерство писателя, оставаться относительно равнодушным к его творению и тем, чтобы видеть откровенную слабость той или иной работы. Мастерство всегда заставит оценить себя. Бездарность всегда можно вывести на чистую воду. Но и тут, пожалуй, правило «любви-нелюбви» продолжает действовать - то, что никуда не годится, вызывает прямо-таки оценочное отвращение.

            Эх, нет, не все тут так просто. Достаточно вспомнить знаменитую статью Толстого «О Шекспире», в которой Лев Николаевич доказывает, что творчество «великого барда», на самом деле есть творчество барда вовсе не великого. Толстой прямо говорит об отвращении, которое вызывает у него творчество Шекспира:

«Помню то удивленье, которое я испытал при первом чтении Шекспира. Я ожидал получить большое эстетическое наслаждение. Но, прочтя одно за другим считающиеся лучшими его произведения: "Короля Лира", "Ромео и Юлию", "Гамлета", "Макбета", я не только не испытал наслаждения, но почувствовал неотразимое отвращение, скуку и недоумение о том, я ли безумен, находя ничтожными и прямо дурными произведения, которые считаются верхом совершенства всем образованным миром, или безумно то значение, которое приписывается этим образованным миром произведениям Шекспира. Недоумение мое усиливалось тем, что я всегда живо чувствовал красоты поэзии во всех ее формах; почему же признанные всем миром за гениальные художественные произведения сочинения Шекспира не только не нравились мне, но были мне отвратительны?» (Л.Н. Толстой. «О Шекспире»).

Конечно, кто-то скажет, что это просто проявление чудачества Толстого «позднего периода» и не стоит принимать подобные статьи всерьез. Но вы почитайте статью, статья  очень дельная, и Толстой совсем не голословен.  А его разбор «Короля Лира» очень близок духу того исследования, с которым вы имеете дело в настоящий момент, то есть к работе по методу КНТ. Толстой последовательно, пошагово разбирает «Короля Лира», аргументируя, почему тот или иной отрывок плох, (в случае метода КНТ – почему тот или иной отрывок «не считается»). И я вам скажу, что аргументы Толстого – не пустые слова; с венцом его аргументации (а именно – что «драма для того, чтобы иметь значение, которое ей приписывается, должна служить уяснению религиозного сознания») я категорически не согласен, а вот со многими конкретными суждениями по конкретным отрывкам – я бы сказал, что согласен[1].

            Как же быть? Кто прав: многочисленные хвалители Шекспира или его великий хулитель? Хвалители, и у них есть как минимум один железный аргумент: это «слова, слова, слова» Шекспира, все эти его многочисленные слова, так прочно прописавшиеся в анналах мировой литературы. Слова обо всем и на все случаи жизни. Толстой отвергает и этот аргумент, но отвергнуть  не значит - перебороть. Поэтому я думаю, что все же Толстой ошибается. Я бы сказал так:  Ни один гений не может быть настолько гениален, чтобы доказать, что другой гений не является гением.[2]

Скажу по секрету (только уж вы – никому!): я потому так хорошо воспринял статью Толстого, что и сам к лагерю хвалителей Шекспира не отношусь. Я ценю «Гамлета», но даже «Гамлет» не входит в число произведений, которые я бы стал перечитывать по своей собственной воле. Пробовал – знаю (правда, «Гамлета» знаешь наизусть и не перечитывая, может, в этом все дело). Мне, скажем, ближе «слова, слова, слова» Уайльда – именно он для меня тот писатель, который «сказал обо всем и на все случаи жизни». Но ведь и Уайльд восхищался Шекспиром, а Оскар был не тем человеком, которого можно было  одурманить авторитетом. Это – еще один, пусть и косвенный, но аргумент в пользу величия Шекспира. Одурманивающий авторитет Оскара в поддержку несокрушимого авторитета Уильяма.

Сила же статьи Толстого «О Шекспире» в ее честности. Нельзя любить через силу, и очень легко быть внушаемым, что ты должен любить нечто, потому что не любить это «нечто» - невозможно. Не любишь Шекспира – значит, ты необразованный человек. Не любишь «Войну и мир» - значит, ты необразованный человек. Не любишь Пушкина – значит, ты необразованный человек. Нет, нет и нет. Ни о чем это не говорит. Необразованный человек - это тот, кто отказывается думать, а не тот, кто отказывается признавать за любимое нечто нелюбимое. Да, тот, кто не любит Шекспира-Толстого-Пушкина, потому что «заумно что-то», или «слишком длинно», или еще по каким-то сходным причинам – такой человек не имеет права говорить о своей любви-нелюбви. Он отказывается думать – мы отказываемся его слушать. В остальном, нужно оставаться кристально честным с самим собой. Толстой честен. Хотя мне все же видится, что мастерству писателя почти всегда можно отдать должное, при всем неприятии того, что он пишет. А вот отдать должное бездарности можно  одним единственным образом -  назвать бездарность бездарностью.

Итак, любовь к тому или иному произведению может вводить нас в заблуждение, и отвращение тоже может вводить нас в заблуждение.  При этом и любовь, и отвращение могут быть правы. Мы можем по достоинству оценить то, что мы любим, и можем с обоснованной нетерпимостью относиться к никуда не годному материалу – а вот чаще, гарантированнее всего оценивающий  будет заблуждаться в отношении того, к чему он более или менее равнодушен. Та самая беспристрастность, которую так часто считают главным достоинством оценивающего, на практике является чуть ли не главным его недостатком. Страсть ведет нас по жизни. Отсутствие страсти ведет нас в небытие.

Пример неприятия, или «Вероника решает умереть»

Итак, теперь как раз можно показать, как метод КНТ обоснованно «изничтожает» то или иное произведение. В качестве же «того или иного» я возьму книгу Пауло Коэльо «Вероника решает умереть». Сначала я прибегну к традиционному методу аргументации в отношении того, почему это никуда не годная книга. Я скажу, что это поверхностно-фальшивая книга, затрагивающая важные, можно сказать, важнейшие вопросы (вопросы жизни и смерти; вопрос жизненного призвания, вопрос безумия и нормы). Я скажу, что Коэльо сознательно паразитирует на этих важнейших вопросах, решая важнейший вопрос для самого себя – вопрос тиража и дохода. Я скажу, что писатели-паразиты бывают двух видов: одни паразитируют на развлекательном жанре, другие – на высокой литературе. Там, где имеет место паразитирование в рамках развлекательного жанра на свет появляется литература низменная – все эти километры детективно-саспенсо-мелодраматическо-порнографической литературы.  Ну, что поделать, развлекательный жанр сам по себе изначально подразумевает некоторое паразитирование на эмоциях читателя, поэтому не стоит удивляться, что на одну хорошую книгу здесь приходится десять тысяч пустышек. Другое дело – паразитирование на жанре высоком. Это явление более редкое, хотя ничуть не редкое само по себе. Тут нужна культура, тут нужна хитрость, тут нужен более тонкий расчет. Не так-то просто продать «высокое» - куда естественнее наживаться, выдумывая какие-нибудь псевдо-головоломные преступления и распутывая их с помощью очередного штампованного якобы «шерлока холмса».  Да, «высокое» продать потруднее, но и награда выше – ведь в итоге тебя могут счесть «большим» писателем.  Так что «высокие» паразиты отнюдь не дураки – они просто высоко метят и, бывает, что достигают своей цели. Коэльо, например, вполне достиг.

            Хм, но может, это все эмоции, или я просто не люблю Коэльо, не понимаю его, а может, и страшно сказать – завидую? Что ж, обратимся к тексту. И здесь уже можно смело включать метод КНТ. Вот, например, Коэльо, на примере злосчастной (впоследствии – счастливой) Вероники затрагивает тему жизненного призвания:

Классическая ситуация – человек хочет быть творцом, а его хотят отправить на работу. Тема, которая, наверное, никогда себя не исчерпает, потому что творческий человек всегда хочет быть творцом, а его почти всегда хотят отправить на работу. Но… надо же еще и какой-то труд вложить в создание или обыгрыш этой классической ситуации? В самом деле – не считать же только что прочитанный вами отрывок какой-то творческой работой? С точки зрения творчества – это примитивное повторение очевидного для всех общего места. В итоге все вроде бы и правильно, и, так сказать, экзистенциально – ну как же, вот человек отказывается от своего призвания и платит за это непомерно высокую цену – жизнь его (ее – Вероники) лишается всяческих красок и вообще теряет смысл.  Так вот, все вроде бы правильно, но… за всем этим ничего не стоит. Пустота, поверхностность, а следовательно и - ложь.

Припомню-ка отрывок из книги Моэма «Острие бритвы», когда Ларри, молодой человек, отправившийся на поиски ответов на вечные вопросы, спорит со своей девушкой ровно по тому же самому поводу:

Да, все вроде бы то же самое – девушка хочет вернуть Ларри к реальности, а он хочет «коснуться звезд», но при этом почему-то ситуация с Ларри выглядит живой, достоверной, а ситуация с Вероникой – мертвой, искусственной. Да и не почему-то, а по вполне видимым причинам – Моэм постепенно, шаг за шагом (в одном отрывке, к сожалению, не передать этого «шаг за шагом») создает эту ситуацию, Коэльо же просто ограничивается тем, что…ну вы уже прочитали. Это не ситуация. Это вообще ничто. Но это можно продать. Это можно (не очень понимаю, почему, но по факту – можно) подать под соусом «серьезной проблематики» для неискушенного читателя. Если же мы вернемся к методу КНТ, то я, конечно, «считаю» весь отрывок, вбирающий в себя разговор Ларри и Изабеллы (причем, здесь приведен лишь отрывок из отрывка – разговор же стоит «считать» полностью), и, не менее «конечно» я не считаю отрывок, касающийся Вероники.

Но в «Веронике» вообще нечего «считать» - там все время одна и та же история – Вероника, оказываясь на границе между жизнью и смертью, в конце концов выбирает жизнь, которую она теперь хочет прожить «по-настоящему» - все это весьма похвально и ни слову из всего этого нельзя поверить: 

Мда, Коэльо и вправду лучше не вдаваться в подробности, а то он изобличает сам себя – все эти штампованные «протанцую ночь напролет и пойду в постель» как-то плохо вяжутся с ошеломляющими возможностями, которые и вправду может предоставить нам жизнь. Впрочем, и танец, конечно, может открыть перед человеком пространство свободы, но опять и опять мы возвращаемся к одному и тому же – все это еще надо показать. Моэм (на примере Ларри) показывает какой ценой приобретается свобода, и что нужно сделать, чтобы получить шанс пережить настоящее просветление. Коэльо ничего не показывает, он просто паразитирует на схожих темах. На языке же КНТ ситуация выглядит жестко наглядно: «Острие бритвы» Моэма - 12.39, «Вероника решает умереть» - ноль, беспросветный ноль.