Лаборатория слова

 

 

 

 

 

Однажды Аз обернул на себя видеокамеру смартфона и сочинил рифмованное стихотворение, оставшееся видеофайлом, страница «Поэтические видеоимпровизации» на Ютубе:

 

 

Этому случайно найденному долгому кадру запечатлённого экспромта предшествовала теория литературного направления вневизм, предвосхитившего видеоимпровизацию. Вневизм – взгляд изВНЕ В мир и рождение нового ИЗМерения при нашем непосредственном участии. Ещё не заронённая в материю стиха запись – это суфле, хаос, — преображаемая единой мыслью, ритмом и рифмой видеоэкспромта в целостное произведение. Жанру сопутствует ряд парадоксов, или спираль парадоксов, связанных между собой спиралевидностью «раковины муз» (В. Набоков). В кадре предстает Я иного человека, нежели Я снимающего. Этот другой имярек на глади зеркальца амальгам — проводник, Хроникёр, лирический персонаж, актёр, находящийся в диалоге с другим и другими, с читателем, с ухом мира, с прохожими, с собой прошлым и будущим, с потусторонностью, запахами, тенями и облаками «В широкошумных дубровах»:

 

 

Это переход от одного Я в социуме к бесконечному множеству отблесков в амальгамах вечности, знаменуемых голограммой движущегося автопортрета.

 

писал Иннокентий Анненский. Вопрошание героя нового жанра происходит в пограничном пространстве психологии, философии, лингвистики, кинематографа, поэзии, декламации на ходу, заметках на манжетах.

 

 

 

Преодоление временной ограниченности, – стихотворение пишется в крайне сжатый срок, но для него почти молниеносно находятся и слова, и рифма перед ясновидящим оком. Видеокамера порождает видеокарму запечатлённого и трансформированного. «Почему мысль из головы поэта выходит уже вооружённая четырьмя рифмами, размеренная стройными однообразными стопами? – Так никто, кроме самого импровизатора, не может понять эту быстроту впечатлений, эту тесную связь между собственным вдохновением и чуждой внешней волею…», — задавался вопросом поэт Чацкий в «Египетских ночах» А. Пушкина, дивясь дару импровизатора итальянца. Стрессовое состояние импровизатора из-за цейтнота времени, нехарактерное для обычного сочинителя, пробуждает скрытые резервы.

 

 

 

Видеоимпровизация создаётся по иным канонам и на «ином» языке. Снимающий гораздо в меньшей степени скован обычными табу на неточную рифму, анжамбеманы, темноту или наоборот излишнюю для пишущего сразу на бумаге наивность стиля. Обретается иная свобода в тесных рамках, в свою очередь порождающая другие клише, которые также требуют преодоления. Архаика непосредственного рождения стихотворения в диалоге с силами природы, свойственная сочинителям древности, сочетается с использованием новейших технических средств. Некоторые стихотворения можно переложить на бумагу без изменений, и они окажутся привычным текстом, потеряв, однако, живую интонацию, которую печатный станок Гуттенберга передать не в силах. Зачастую спонтанно рождаются неологизмы. Например, слово стихаски — на котором строится стихотворение с аллюзиями на породу хаски и на мифологических псов Актеона, преследующих сочинителя стихов, слово ацтекарь – в котором едины блоковский аптекарь и некий ацтек-целитель одновременно, слово – прощаница – от  плащаницы Спасителя и его прощения свыше, слово апоколесничий – возница и глашатай Апокалипсиса, слово эфиролган — эфир умиротворения.

 

 

 

На пороге вдохновения поэт непроизвольно встраивается во внешний мир, ищет фон, ракурс и подразумевает, что окружающее пространство со звуками, нечаянно склоняющимися ветками, скачущей белкой, памятником в окружении резвящихся скейтбордистов, фигурками играющих в футбол людей в речном ландшафте и т.д. принимают очевидное видимое и акустическое участие, однако сюжет подсказывается из заочного мира и стихотворение оказывается посвященным миру вне осязаемого пространства. Также происходит прямо противоположное, когда приходят первые метафизические строки и поэт включает камеру, стихотворение задействует окружающий мир, вступая с ним в драматический конфликт, зафиксированный в словах, мимике и жестах. Ветер, холод и шум – враги видеоимпровизации.

 

 

В видеоимпровизации высказывается то, что обычно спрятано в подсознании и не может быть ясно выражено ни в бытовой речи — состоящей из штампов, где мы привыкли говорить и слушать о привычных вещах, ни в поэтической, требующей эстетизации конфликта, когда прорывается некая исповедь души перед зрачком видеокамеры и происходит долгожданный и неожиданный катарсис в случайно найденных словах.

 

 

Невозможность иногда подобрать заключительную рифму, долгое размышление сводит стихотворение на нет, и оно повисает незаконченным, происходит боязнь банальной рифмы или чересчур парадоксальной. Рифма угадывается, мерцая и предлагая слушателю свой вариант.

 

Синтез прямых смыслов и культурных аллюзий, зачастую раскрывающихся только после перенесения стихотворения на бумагу. Проступают литературные, мифологические, религиозные ассоциации на основании конкретных деталей. Шахматы любителей перерастают во вселенскую игру с вовлеченностью потусторонности, где продолжает свою партию с Турати шахматист Александр Иванович Лужин. Возглас игроков в кости — домино — «Рыба!» напоминает о деяниях Спасителя и его казни. «Нащокинский домик» вырастает из домика для кормления птиц, перенесённого на древо мира.

 

Стихотворение пишется в конкретный миг. Но лицо сочинителя или персонажа несёт отпечаток всей судьбы и даже всего рода. Однако, возможно, это чувство мнимо.

 

 

Проблема невключённой камеры при выговаривании строк, когда не нажата кнопка пуск, стихотворение уходит ввысь и растворяется в пространстве, так слагали стихи в прежние века, когда не было возможности их запечатлеть. Повторить импровизацию нельзя, это будут уже другие угли и другой треножник через мгновения вечности. Адресат стихотворения остаётся неизвестен.

 

 

Синдром Нарцисса, преодолевшего самолюбование и угадавшего свои черты в инобытии, когда происходит мучительный и в то же время предначертанный миг воссоединения разных частей Я, тогда лицо и лик встречаются на зеркале отражения, соединяя и меняя местами мир иллюзорный и привычный существующий. Нарцисс у ручья на полотне Караваджо смущён своим лицом без привычной маски арлекина.

 

 

 

Один праздный, хтонический или косой взгляд в конце аллеи способен в большей степени помешать записи видеоэкспромта, нежели запись в толпе. Люди могут представлять что угодно, кроме того, что некто сочиняет стихи. Так, меня принимали за инспектора над ЖКХ и просили заснять готовое упасть дерево. Красота не нужна Семье?

 

 

Чувство всеохватности бытия: этот чистый восторг можно поставить на первое место, ибо он побуждает вновь и вновь записывать селфи и испытывать причастность вечному обновлению творящегося мира, в котором мы принимаем участие. По Набокову, Чувствовать и видеть всё, что происходит в единой точке времени, — это «космическая синхронизация» или «многопланность мышления».

 

 

 

так описывает Пушкин восторг трудного пересотворения Я человеческого в Я пророка, которому доверен пылающий глагол.

Эта тема взгляда извне развита у Бориса Пастернака в «Темах и вариациях» по мотивам пушкинского «Пророка»:

 

 

«Отрешенность» импровизатора в «крайствовании» (термины М. Хайдеггера) и вовлечённость единовременны. Приходят ли стихи свыше, в трансовом состоянии либо медитации, как любят объяснять поэты, намекая на пророческий дар, либо это сложная работа мозга, вовлекающего в процесс сочинения весь опыт чтения и писания стихов? Поэты однозначно отвечали на этот вопрос, говоря о вдохновляющих мыслеформах и архетипах, наполнявших случайно якобы ниспосланные творцам строки и образы. Как писал Алексей Константинович Толстой,

 

Тщетно, художник, ты мнишь, что творений своих ты создатель!
Вечно носились они над землёю, незримые оку.

………………………………………………………………..

Слух же душевный сильней напрягай и душевное зренье,
И, как над пламенем грамоты тайной бесцветные строки
Вдруг выступают, так выступят вдруг пред тобою картины,
Выйдут из мрака — всё ярче цвета, осязательней формы,
Стройные слов сочетания в ясном сплетутся значенье —
Ты ж в этот миг и внимай, и гляди, притаивши дыханье,
И, созидая потом, мимолетное помни виденье!

 

Можно найти немало примеров импровизации во время вдохновения любимцев муз:

Осип Мандельштам писал в ''Четвёртой прозе'': «У меня нет почерка, потому что я никогда не пишу. Я один в России работаю с голосу… Какой я к черту писатель!»

      В статье Блока «О назначении поэта» говорится о мире не проявленной действительности, рождающем поэзию и новые слова: «На бездонных глубинах духа, где человек перестает быть человеком, на глубинах, недоступных для государства и общества, созданных цивилизацией, — катятся звуковые волны, подобные волнам эфира, объемлющим вселенную; там идут ритмические колебания, подобные процессам, образующим горы, ветры, морские течения, растительный и животный мир». Из мира непрояви рождаются ниспосланные поэтам строки, которые они соотносят с вдохновением, описывая его внезапный приход:

 

 

Вертикальное время видеоимпровизации, ощущаемое как восхождение по невидимой винтовой лестнице. Возвращение в парадоксу первому на ином витке. Все виды искусство сходятся в видеоимпровизации – музыка, живое слово, поэзия, танец (светотеней, облаков, бабочек), живопись (автопортрет на фоне природы и инобытия). Пародия на поэзию в привычном для нас виде или палимпсест в невидимом пространстве идей.

 

 

Пространство и время представляют из себя нечто иное, чем принято считать. Эта смутная догадка не оставляет записывающего экспромт видеоселфи. «Шестое чувство» (Н. Гумилёв), тревожащее в мгновения видеозаписи, говорит о непроявленных возможностях души, выраженных через вечно текущую музыкальную речь, заложниками и творцами которой мы являемся. Поэтому стоит иногда вернуться в привычную оболочку, как писал поэт Евгений Боратынский:

 

 

В электронной книге автора доклада «Видео Д`Эльфы поэзии» собраны расшифрованные стихи со ссылками на видео на Ютубе, тираж книги не ограничен. Презентация намечается.

Авторские стихи, рассказывающие о новых ощущениях сочиняющего видеоимпровизацию, отражают рефлексию над новым жанром: