Литературная критика

 

И.Н. Крамской. Николай Алексеевич Некрасов. Портрет 1877 г.

 

 

1

Годы, не говоря века, своим течением меняют всё – психологию, нравы, деньги, еду, одежду, оружие, даже внешность людей, но не меняется проклятая константа: жить на Руси хорошо доводится только небольшой группе людей.

В чём тут дело?

Некрасов в глобальной своей, классической поэме, не стремится сыскать ответа: давая скорбную констатацию как широкую панораму русской жизни: с дремучей нищетой, дьявольской несправедливостью, свинцом реальности – в определённом смысле растянутой на века.

Некрасову в большей мере, чем кому бы то ни было из классиков поэзии, было присуще сострадание: недаром так пел первый его перл:

 

Кристально-прозрачный, совершенный стих, текущий скорбью, как кровью, косвенно призывающий к изменениям жизни…

 Космос Некрасова обширен и многозвучен; взмывы его поднимаются до звёзд не воплотившейся мечты, касаясь лучами общественного идеала; и музыка некрасовских созвучий никогда не  изменяет основной формуле звука: даже и страдания живописуя, она сладка, как ключевая вода в жаркий полдень.

 Каков пейзаж, рисуемый стихом!

С ним хочется соприкоснуться, войти в него – столь он великолепен, так ощущаешь его:

 

 

Разумеется, «Железная дорога» не сосредоточена на показе природных картин, столь богатых на Руси, иной пафос движет стихом, и вечное, русское:

 

 

Сквозь высоты музыки отзывается извечной же болью…

…снова разойдётся «Мороз, Красный нос», поражая великолепием: зачарованные стоят леса, как великолепные музеи природного могущества; лежат мощные льды, зачехлившие реки; и, только вступишь в зимний, русский лес – слышится:

 

 

И какою силой, какою верой в бесконечную творческую мощь народа звучит хрестоматийный «Школьник»…

 Сострадание Некрасовской музы – ко всем, попавшим в жизнь, вынужденным в ней искать себя, да так, чтобы не слишком утеснять других – велико, как велика и вера в замечательное грядущее; и если со вторым нам удаётся соприкоснуться мало, всё время наступая на пресловутые грабли, первого нам так не хватает! И как знать? Возможно второе неразрывно и связано с недостатком первого?

И думается – тут вдумчивое чтение А. Некрасова может помочь.

 

2.

 

Страшно начинается, страшно длится, врезается в сознание:

 

 

Жёсткие, морозом скреплённые картины; а музыка, волшебная музыка мороза, всё равно звучит величественно: вечным…

Но – жизнь лучше не будет: есть, как есть – не поверить, что когда-то настанет другое время:

 

Привычная дума поэта
Вперед забежать ей спешит:
Как саваном, снегом одета,
Избушка в деревне стоит…

 

Патриархальность, сходящаяся с трагедией; трагедия, отрицающая нужность оной патриархальности…

 Речь пойдёт о крестьянской жизни, являвшейся вариантом креста на Руси на протяжении многих и многих веков.

Речь польётся, живописуя драмы, которые перекусывают жизни людские, и речь эта – будет музыкой жизни, с которой… ничего, казалось, не сделать.

Но – она будет изменена, однако, даже круто, даже сильно!

 …и всё равно – Мороз-воевода обойдёт свои владения, и будет трещать и стрелять великолепный, синеватый, снежный пласт…

Будут громоздиться красоты снежного, отливающим розовым, серебра, будет природная мудрость; хоть панорамы, развёрнутые в поэме, отрицают мудрое устройство общества.

Тогдашнего.

Но и теперь особо нечем гордиться.

 

3.

…мы сталкивались с дедушкой Мазаем с ранних лет, поэма входила в детский мир священным образом доброты, и зайцы – эти милые зверушки, всегда ассоциирующиеся с детством, – представали своеобразным символом: знаком помощи, необходимой всем.

 В естественности некрасовского стиха есть своя, особая гармония плавности, напевности: его хочется именно пропевать, а не читать.

 …кажется, в конце жизни Некрасов изверился в словах:

 

 

Возможно, так оно и было, ибо даже въедаясь в сознанье народное, стихи не способны менять действительность; но, насыщая волнами сострадания – и любви! – пространство – Некрасов в большей мере, чем кто-либо другой из поэтов, готовил перемены, а что они необходимы, следовало из общего хода жизни.

 Честность и честь, определявшие путь Некрасова-поэта, не подлежат разрыву:

 

 

Тут только одна ошибка: не «долго», а «никогда»…

 

4.

…он был новатором – Некрасов: он вводил в поэтический оборот речения купеческие, простонародные, разные, совершая в поэзии работу, аналогичную той, что в прозе вершил Достоевский, сшибая самые различные языковые пласты.

 

Какова ёмкость строки, дающей полную картину существования определённых людских пространств!

Разойдутся «Коробейники»:

 

«Ситцы есть у нас богатые,
Есть миткаль, кумач и плис.
Есть у нас мыла пахучие —
По две гривны за кусок,
Есть румяна нелинючие —
Молодись за пятачок!"
 

Ленты перечислений, густые, многоцветные наполняют стихи, что короба; слово пенится, играет, вспыхивает самоцветно…

 И всё – русское, раздольное, мрачное, страшное…

Да, да – ибо вечно смешано у нас многое, ибо позорное крепостное право длилось долго и отменено было поздно; ибо крестьянское бытие, так плотно и полно описанное Некрасовым, было кошмарно…

Его метафизика – это постижение русского мира: с жаждою изменений: назревших, насущных.

 

Поэтические формулы поэта входили в коллективное сознание, меняя его: если уж стихи не способны менять реальность…

Из пантеона русской классики, три поэта, думается, наиболее соответствуют понятию «народный»: Пушкин, Некрасов, Есенин; но именно в Некрасове сила сострадания проявлена с наибольшею полнотой.

 

5.

Вольное дыхание некрасовской строки, продиктованное честностью и величием его музы.

У каждого великого поэта она своя, и некрасовская, диктующая: Славная осень… – слишком знает русский воздух, и красоту пейзажа…

 Никому на Руси жить хорошо не будет! Ибо и власть имеющие, и в усадьбах сидящие почувствуют бездну, грозящую им.

Никому не будет хорошо – и закружившийся хоровод, о котором Некрасов не знал ничего, не мог предчувствовать, поднимая массы людские, принесёт столько жертв, что страшно станет.

Некрасову было страшно от несправедливости мира: "Вчерашний день, часу в шестом",  – стихотворение, сделавшее Некрасова поэтом, ярко свидетельствует об этом.

Некрасов вырубал стигмат сострадания на душах читателей, ибо без него они – души – мертвы.

 Некрасов видел Мороз-красный-нос – во всём его великолепии, что могло бы открыться только детям, свято верившим в Деда Мороза…

Стеклянные своды зимы заиграют тонкой сканью, великолепно переливаясь и играя всерьёз.

Будущий школьник, отправляющийся учиться, узнает, как может стать великим архангельский мужик.

 Некрасов ввёл столько новых речений в поэзию – чиновничьих, купецких – что новаторство его стиха становится очевидным.

 Световое море, открытое над нами, передано поэтом с умною силою и добрым мастерством (а оно бывает разное); и жизнь поэтического свода Некрасова столь полно растворилась в русском космосе, что грядущее не может корчится в безъязыкости и отсутствие сострадания, как сейчас, когда, вероятно, мы проходим дорогами ложного грядущего…

 

6.

И трауром, и светом пронизано стихотворение «Памяти Добролюбова», заучивавшееся некогда в школах; дававшееся блестящим образцом поэтического шедевра…

 Рано умерший критик и публицист представал молодым мудрецом, настолько владевшим собой, что не верилось в подобные возможности в раннем возрасте.

 Подчинение страстей рассудку есть дар, или достижение самодисциплины?

Возможно, Некрасов перехватывал, выдавая желаемое за действительное; но, воспевая добродетели Добролюбова, был последователен в изложение своей точки зрения на добродетель вообще.

 Выработка характера, используя который можно достичь цели, сколь бы сложна она ни была.

 Отказ от мирских наслаждений (которым вряд ли был чужд сам поэт) в пользу чистоты: столь же мало реальной в человеческом сообществе, сколь и привлекательной для многих здравых умов.

 Любовь к родине, которой отдаются труды, надежды, помышленья.

Образ Добролюбова – с вещим пером, так рано выпавшим из рук, рисуется ярко и остро, тут словно использована тушь: техника рисования которой требует особой сосредоточенности и мастерства…

 И стихотворение – высеченное в пространстве, чтобы не погасли его строчки-линии – вспыхивает и сегодня: примером, призывом, умной силой…

 

 7.

Обороты наращивались, популярность росла: Некрасов, совместно с писателем и журналистом Панаевым берёт в аренду у Плетнёва журнал «Современник», основанный ещё Пушкиным…

 Литературная молодёжь, на которую всегда возлагаются избыточные надежды, переходит к Некрасову, распрощавшись с Краевским; также поступает и В. Белинский, передающий Некрасову часть материалов для несостоявшегося, задуманного им издания с грозным названием «Левиафан».

 «Современник» бурлит.

Он представляет лучшее, что есть в литературе: и многое из него уходит через современность в будущее: и далее – в гипотетическую вечность.

Сколько энергии в человеке!

Кажется, и в карты Некрасов играл с тем же неистовством, что писал и занимался издательской деятельностью.

Бесплатные приложения к журналу также добавляют ему популярности; однако, грядёт «мрачное семилетие»: правительство Николая I, напуганное событиями французской революции, начинает преследовать передовую журналистику, мешать бытованию лучшей литературы.

 В дальнейшем редакция «Современника» оказывается расколотой на поборников умеренности и радикально настроенных последователей Гоголя.

 Умирает Добролюбов, ссылают в Сибирь Чернышевского и Михайлова.

 Удары тяжелы.

 Острая некрасовская сатира «Газетная», высмеивающая цензуру, добавляет неприязни в мутный котёл правительственного неприятия «Современника»; через какое-то время журнал закрывают.

 Издательская деятельность Некрасова, как линия ответвления литературного дара: столь же высокого, сколь и смелого: как смелым был журнал, как заострённые, метались копья сатиры в вечно не так устроенное общество.

 

8

…талант варит сатиру, как бальзам, необходимый для излечения язв общества: их достаточно в любом: порою они собираются в гроздья, практически деформируя тело социума настолько, что мало кто поймёт, каким оно должно быть в реальности; сатирические струи промывали творчество Некрасова с 40-х годов: и были связаны с обострённой чувствительностью и воспалённой совестью, не дававшими мириться с предложенным вариантом мироустройства; в 60-70 годы Некрасов создаёт целые, сияющие пласты сатиры, изобретая новые жанры, подобно тому, как стихи и поэмы насыщал новыми, ранее не привычными языковыми богатствами: Некрасов пишет стихотворные памфлеты, поэмы-обозрения, клубные сатиры; он высмеивает, заливая кислотой сарказма, цензуру, он не верит в благотворность отмены крепостного права, полагая в нём уловку…

…лирическое начало теряется, возникает стихотворный фельетон, близкий к полям водевиля, наконец, появляется большая поэма «Современники», где гротеск чередуется с иронией, а шары фарса лопаются над пиками сарказма; таким образом, проявляется новая эпоха русской сатирической поэзии: означенная и начатая Некрасовым.