Литературная критика

          Бесконечного тупика не бывает и быть не может. У Гегеля есть понятие «дурной бесконечности», которое Достоевский  устами Свидригайлова в «Преступлении и наказании» расшифровал как вечное пребывание в какой-то закрытой деревенской бане, по углам которой находятся пауки – ироническую антитезу аду и раю. Отсюда смысл бесконечного кружения в каком-то бесконечном циклическом лабиринте. Но тупик всегда ограничен и ясен взгляду. Если вы его увидели, надо идти назад или ломиться вперед сквозь стену. Это небольшое лирическое вступление.

Узнав о «БТ» по публикациям отрывков  в журналах и газетах начала перестройки, я внимательно прочитал то, что сразу показалось интересным. Удивился одному: и «Новый мир» и «Наш современник» сразу напечатали некоторые фрагменты, которые как бы «пришлись» по вкусу таким явно антагонистическим изданиям. И я сам в те годы, как и теперь, будучи сам литератором и критиком, был поражён этим неожиданным фактом. Хотелось узнать нечто большее.

Потом появилась информация о выходе «БТ» отдельным изданием, но, сколько ни пытался его найти – это оказалось безуспешным. В фонды

С-Петербургской публичной библиотеки эта книга в то время не поступила.

Прошло 20 лет – и вот, наконец, совершенно случайно, на мой очередной запрос ответили: да, есть такая книга, уже в другом издании.

Не буду рассусоливать, но с неослабевшим за эти годы интересом прочитал «БТ» и считаю нужным поделиться с предполагаемыми читателями своими соображениями. В первую очередь, с автором. Мне почему-то кажется, что не так много у него читателей (это ясно из самого содержания «БТ»). В своё время Борхес, узнав, что его первую книгу купили всего 47 человек, признался в своих воспоминаниях, что чуть не заплакал от умиления и был готов каждому читателю дружески пожать руку.

Текст Д. Галковского написан с расчётом «на века», точно так же, как творил его главный персонаж В.В. Розанов («Года минули, страсти улеглись,/ И высоко вознёсся ты над нами...»). Хвалить автора или его ругать я не стану. Выбираю такой вариант: подумаем вместе; кто-то будет «за», кто-то – «против», главное, чтобы возникла дискуссия, а не восторжествовало пресловутое замалчивание по принципу: «был ли мальчик? Может, мальчика-то и не было».

Взяв за основу метод, предложенный автором книги, который в свою очередь опирался на эстетику «Бледного огня» В.Набокова, я решил так и построить свои критические заметки: цитата из текста «БТ» под номером, обозначенным в тексте,  – а дальше мой комментарий. Это будет понятно всем.

 

             2.  Именно у евреев,при первобытной наивности центральной мифологемы, есть очень прочная, крепкая сказка – талмудическая ограда. У русских никакой ограды не было. Отсюда ущербная беззащитность русской культуры.

Думаю, что дело даже не в «талмудической ограде», хотя и без неё не обойтись, а в том, что первая и главная часть Ветхого Завета так и называлась: Тора, то есть Закон, а другие части –  История и Пророки – это уже во вторую очередь, как нечто менее значительное. Однако «Закон» в его ветхозаветном смысле – это вовсе не то, что считается «законом», то есть юстицией в римском и нашем современном праве. Еврейский закон – это набор мелочных регламентаций, по сути лишенный какого-либо основания, правил и установлений. Всё это перешло в Талмуд, в то, что и теперь снисходительно называют «талмудизмом». Можно то-то и то-то, нельзя того-то и того-то с поразительной назойливой буквоедской навязчивостью. Любопытно, что сам внутренний строй этого «закона» полностью перешёл в исламский шариат. Да что греха таить, и наш «Домострой» немало отсюда почерпнул. Строго указаны ничтожнейшие правила и обязанности, но во имя чего их нужно соблюдать, остается неизвестным. При чтении такого текста физически становится душно – нет воздуха.

 

             8.  Начиная с реформ Петра I  шло гниение верхов. К началу революции переродившихся даже в этническом отношении. Ведь это гротеск, что обер-прокурором Святейшего Синода стал еврей Саблер, одновременно с исполнением своих служебных обязанностей посещавший синагогу. «Случайно» такие вещи не происходят.

Евреи были на высших государственных постах ещё при Петре I задолго до того, как «двести лет вместе» (по Солженицыну). Яркий пример – один из «птенцов гнезда Петрова»  вице-канцлер  П. Шафиров. И это в то время, когда основная масса восточно-европейского еврейства ещё не вошла в состав Российской империи. А дальше – пошло само собой.

Заметим, что жена Молотова, крупная партийная дама, кандидат в члены ЦК ВКП_(б), Полина Семеновна Перл (Жемчужина) тоже захаживала в синагогу, так что есть над чем подумать в смысле исторической преемственности и при разговорах об «антисемитизме» в период сталинского режима.

 

9.  Тема двойничества, псевдонимности, подмены и измены, наконец, самозванство, достигло в русской культуре и истории размеров невероятных. (...)

Тема двойничества предусмотрена в индивидуальной судьбе каждого русского. Русский ощущает себя не совсем настоящим.

Автор считает, что «само русское государство возникло вследствие сложной сети нейтрализующих друг друга измен». Думаю, что измены, в т.ч. и государственные, присущи не только русскому обществу, а применительно к России следует говорить скорее о том, что позднее будет названо «государственной» или «революционной целесообразностью». Иначе – по Дж. Оруэллу – «двоемыслие», то есть для нас одно, а для вас – другое, что считается целесообразным. Такого у нас действительно было предостаточно. Но опять-таки, далеко не только у нас, и причины этого явления столь сложны, что на них можно только указать, но полностью раскрыть едва ли возможно.

 

25.  После революции Россия пережила опыт молодого государства. У России не было молодости. Всё началось с христианства, в его тысячелетней мудрости. А после 17-го Россия, наконец, ВЫСТРАДАЛА «не убий» и «не укради». Всё равно не удалось обмануть природу, перескочить детство, язычество.

Почему «всё началось с христианства»? Русь началась с государственности, призвания князей, Рюрика и его братьев, а христианство – уже потом. Может, именно поэтому у нас так высок авторитет как раз государственного начала, а верования могут быть любыми: то в Перуна, то в Христа, то в Ленина. А в основе российского государства лежал династический, родовой принцип, то есть приоритет кровного родства. Да, впрочем, так было и в Европе. Государство было и осталось языческим, а вера стала христианской. Но веру можно и поменять. Теперь вот какие-то принципы демократии «впаривают»... Что дальше? Может, Россия станет исламским  государством? Почему бы и нет?

 

26.Однажды знакомому писателю попалась на глаза немецкая книга «Юмор народов мира». Русский юмор там был представлен «Сказкой о рыбаке и рыбке». Знакомый долго хохотал: как! Из богатейшей сокровищницы русского юмора немецкие филистеры выбрали какую-то детскую сказку! А я потом подумал: Э-э, немцы-то не дураки! Очень русская сказочка! Хотим СВЯТУЮ РУСЬ...  

Сказочка-то, конечно, очень русская, – но вряд ли она о «Святой Руси», – скорее уж о том, что добро и зло вознаграждаются одинаково: «все в землю ляжем, всё прахом будет». Вот ещё тютчевское:

        Когда пробьёт последний час природы,

        Состав частей разрушится земных.

        Всё сущее опять покроют воды,

        И Божий лик изобразится в них.

К тому же первоисточник этой сказочки о рыбаке и рыбке в немецком фольклоре. Действительно, «не дураки немцы».

 

42. Между крупнейшими европейскими государствами постоянно шла борьба за Россию: кому воевать Россией против того или иного врага.

Причину этого интересного явления автор видит в возникновении после петровских реформ мощного, прозападнически ориентированного правящего слоя, что и привело впоследствии, как уже говорилось, к внутренней измене. Замечено очень точно. Однако тогда русские баре жили на русской земле, владели русскими крестьянами – это и было их «капиталом». А теперь эти капиталы выражены в «зелёненьких» и хранятся далеко не в России.

 

47. Буквально революция – это катастрофа. Гегель представил катастрофы в виде осмысленного элемента истории. Русские поняли так: для ускоренного развития следует создавать катастрофы, всё ломать и уничтожать.

Неужели именно русские всё так поняли? А французы, а китайцы, наконец, сами немцы?  Или всех их учение Гегеля не коснулось? Уж немцы-то знали, что делали. Может, всё немного иначе: действовали некие тёмные силы, не смогли договориться мирком да ладком – вот и начли лупцевать друг друга. Ведь и войны не начинаются просто так, из садистского желания всё поломать, да порушить... Разных катастроф всегда было достаточно – далеко не все они были революциями.

 

58. И расизм, и антирасизм – два следствия одной ошибки, а именно – недоразвития личностного начала. (...) Расизм, кроме того, может быть ситуационно оправдан (период национальных кризисов, войны); интернационализм всегда является продуктом провокации. Ибо какой же смысл возводить отсутствие существенных и принципиальных национальных различий тоже в некий существенный принцип. Поэтому интернационализм естественным быть не может.

К этим словам хочется добавить только одно: на путях создания некоего искусственного (поначалу «социалистического», теперь «демократического» общества и государства в России нас постоянно пугали опасностью «национализма». Существующая в УК РФ 282 статья, как и встарь, угрожает огромными сроками за его «разжигание». А как же быть с назойливым «разжиганием» интернационализма, превратившегося в своего рода вероучение, отступников от которого, как злостных еретиков, уже готовы сжигать на костре.

Искусственное «нарезание» из территории России 15 «братских советских республик», не говоря об автономиях, совершившееся, главным образом, во время сталинского правления, делалось с одной целью – доказать тогдашнему «мировому сообществу», а особенно «трудящимся массам», что Россия – это не русское государство, а некий конгломерат «социалистических народов». Теперь эти народы утеряли свою «социалистичность», но территорию, подаренную когда-то, очень даже прихватили. Даже миллиардер А. Прохоров задумался об этом и в своей программе предложил организовать новое территориально-административное деление хотя бы оставшихся русских земель. 

 

82. Если бы Белое движение было чёрным, то советская власть не продержалась бы и 6 месяцев. Евреи же использовали во внутрикагальной грызне обломки разрушенных Февралём монархических и черносотенных сил. Монархизм Деникина или Колчака носил декоративный, опереточный характер. Точнее, в контексте происходящих событий сами эти фигуры выглядели не совсем настоящими.

Тут что-то не совсем ясно. Ни Деникин, ни Колчак, ни Врангель монархистами не были, и всё белое движение имело своей целью восстановление деятельности Учредительного собрания, которое рассматривалось как аналог Земских соборов времён первой русской смуты. А что касается того, были ли белые вожди «настоящими», то вспомним примечание №9  автора, где он смело утверждает, что «русский ощущает себя не совсем настоящим». Вот потому-то белое дело и не совершилось. «Настоящими», то есть вполне «материальными» микробами и вирусами оказались только инородцы – «красные вожди». А духовная, не материальная Россия оказалась, главным образом в эмиграции. (Ср.: «Миссия русской эмиграции» И.А. Бунина).

 

83. Безъязычие уподобляется Достоевским онанизму. Но в целом и сам русский язык нем, следовательно, русские – это онанистическая нация.

Разберёмся. Онанизм – сугубое понятие еврейской ветхозаветной культуры и означает «не дать семени брату своему» (Быт.38:9).  По тексту Книги Бытия – стремление некоего почти что богоборца Онана «не дать семени брату своему»(Быт.38:9), т.е. отказаться продолжить род, а вовсе не какое-то рукоблудие, то есть, прежде всего «онанизм», возведённый здесь в культурно-религиозный принцип, –  это самозамкнутость, некая закрытость. Уж что-что, а такое свойство русской душе не присуще ни в коей мере! Может, автор намекает на свою «одиноковость», самоизоляцию? Тогда это его сугубо личная черта. Русские люди, напротив, текучи и бегучи, аж до Тихого океана добрались. Какой уж тут «онанизм»! От широты, да от безалаберности и вся беда-то русская пошла...

 

100. Читают лекцию по философии. Я вопросик лектору, «записку из зала». «Такого-то числа такого-то месяца и года у меня умер Отец». И подпись: «Одиноков». – Ну и что? Причем здесь это-то? О чем вы, милейший?

Действительно, о чём? А вот о чём: не просто отец умер, а  - Отец. «Бог умер». Бог-Отец. Это не просто человеческая драма. Это космическая трагедия. Если бог умер, кто же создал мир и как он может существовать после Его смерти? Ницше с ума сошёл. Ещё добавление: «Вы, Одиноков, Его и убили-с!», как говорил Порфирий Петрович Раскольникову. Как Эдип убил своего отца. А дальше что? На матери жениться, глаза себе выколоть? Может ли сын, а тем более св. Дух существовать без Отца? Как изволите-с? «Комплекс вины» замучил, что ли?..

 

108. На первом же допросе у Пугачёва вырвалась очень интересная фраза:

«Богу было угодно наказать Россию через моё окаянство» (...)

В самозваном мире он был Царь. Интересно. Что своих податаманов он переименовал в графов Воронцовых, Чернышевых, Паниных, Орловых. Ещё более характерно, что Пугачёв переименовал Бердскую слободу в Москву, деревню Каргале – в Петербург, а Сакмарский городок – в Киев. Возникла целая Псевдороссия, самозваная скоморошья империя.

О самозванцах  много чего можно сказать. Сам этот год особенный – 400 лет первой русской смуты, по крайней мере, – «освобождения» Москвы от поляков, которые её никогда и не завоёвывали...

После смерти Ленина, подчёркивая его значение для России крупнейший марксистский историк М.Н. Покровский, бессменный заместитель наркомпроса Луначарского, сравнил Ильича с Лжедмитрием первым, как первым подлинным «западником» и «освободителем» России. Эта мысль никого не удивила, тогдашнее советское общество сочло её совершенно естественной и правильной. Особенно характерно, что за границей точно такие же идеи приходили в голову деятелям русской эмиграции. Конечно, плюсы поменялись на минусы, но само существо вопроса от этого высветилось ещё ярче.

Новый царь, новая вера, новые уставы и порядки.

А что касается переименований, то сразу вспоминается строительство под Москвой храмового комплекса Новый Иерусалим. Он был спланирован и отчасти построен другим нашим реформатором-самозванцем – патриархом Никоном. Он тоже переименовал все подмосковные местечки сообразно библейским сказаниям. Местную реку, которая называется Истра, Никон переименовал в Иордан. Там появились своя гора Сион, свой Фавор, свой Гефсиманский сад, но главное, свой храм Гроба Господня – Воскресенский собор Ново-Иерусалимского монастыря.

Помимо общего «новаторского» зуда в этих процессах есть нечто очень глубокое – своего рода возврат к древней магии: как назовём, так и будет! «мы рождены, чтоб сказку сделать былью»...

 

137. Пушкин дал сюжет для «Ревизора», но Гоголь не просто использовал его, но и изобразил в Хлестакове самого Пушкина. Ведь Хлестаков – это карикатура на Пушкина, попавшего в сходную ситуацию и подарившего сюжет Тряпичкину-Гоголю. Недаром Хлестаков говорит, что он с Пушкиным на дружеской ноге.

Смысл этой, может быть, шутки гораздо глубже, чем кажется на первый взгляд. Русскому самосознанию, чуть ли не с рождения отягощённому «комплексом вины» (мы об этом уже говорили по отношению к автору и Богу-отцу), постоянно мерещится суд и возмездие за неведомые преступления. Возможно, за то, что само его существование как бы «незаконно» (Для В. Розанова незаконность его второго брака и его детей – определяющее понятие!). Здесь много библейского, ветхозаветного.

Но сразу вопрос: «А судьи кто?» Кто этот «ревизор»? Ведь он не навязывается, а просто охотно и с лёгкостью входит в ту роль, которую ему предлагают. Гоголь придал Хлестакову множество и своих собственных черт. В конце концов, ведь и он сам был с Пушкиным «на дружеской ноге». И что поразительно, под конец жизни тоже стал считать себя «ревизором» и нравственным судьёй, за что и был высмеян Достоевским («Село Степанчиково...»).

Что уж говорить о Достоевском и Толстом – самых великих и самых самонадеянных учителях и ревизорах! Вот мифология русской словесности: приходит некто – желательно, писатель (вся русская литература учительна и нравоучительна), а ему говорят: «Суди нас!», «Учи нас!», «Ты – мессия и избранник божий». И ведь народ этого хочет – то ли от Гоголя, то ли от Ленина, то ли от Путина. Сейчас стало как-то не совсем так, всё больше по магазинам бегают, но кто знает?  

 

207. Я притворяюсь немцем. Поиск формы (а у самих русских формы нет, они её «находят», как раковину рак-отшельник) привёл меня к германскому миропониманию, к германскому ощущению мира. Но это максимально не похоже на мой внутренний «где-то там» чувственный образ. И отсюда расколотость сознания, его трагическая напряженность, чувство напряжённой неестественности моей жизни.

Это ощущение не только знакомо многим русским людям, но и стало частью «русской мифологии». Ещё Чаадаев писал, что самостоятельного, творческого выражения Россия ещё не нашла, а потому являет собой как бы «пустое место», не за такие ли высказывания его объявили сумасшедшим... Но это ещё не всё: В знаменитом «Закате Европы» О. Шпенглер писал, что русский дух вынужден был принимать на себя чуждые ему азиатские и европейские формы, отбрасывая их по мере надобности. Он назвал это явление «псевдоморфозом» и при  этом с неожиданным для немца оптимизмом заключил, что Россия вся в будущем, ей ещё суждено «найти себя». Очередной, «советский» костюм сброшен, примеряется новый. Поживём-увидим.  

 

208. ...русская литература представляла собой псевдохристианскую ересь, ересь, надо признаться, достаточно сложную, совершенную и играющую огромную роль в отечественной культуре. Но, к счастью, кончившуюся. Это, разумеется, не значит, что отныне целью литературы станет увеселение читающей публики, но считать целью литературы и итогом литературного процесса явление Богочеловека уже никому в голову не придёт.

Одно из двух: или с «псевдохристианской ересью» в образе литературы нужно покончить, а бороться за «истинное» христианство, или последнее тоже невозможно и рухнет вместе со всеми ересями, т.е.  говорить о Богочеловеке просто смешно. Следует заниматься чем-то простым, полезным и нужным вроде расширения газопроводных и нефтепроводных сетей. Примерно такой вывод.

Но, смею полагать, автор всё-таки ошибается. Религия и сопутствующая ей литература зиждутся на подсознательном ощущении того, что есть иной, запредельный мир, а «мир сей» – не единственный. Кому как не русскому человеку, прирождённому мистику и богоискателю, это понимать.

Если старые формы износились,– сбросим их. Суть вопроса не в литературных жанрах или церковной обрядности, а в том для чего всё это существует. Далеко не всё ещё произошло, и не всё сказано. "Многое и другое сотворил Иисус, но если бы писать о том подробно, то, думаю, и самому миру не вместить бы написанных книг". (Иоанн. 21.25). Откровение Господне принимает разные формы (см. 207), но далеко ещё не завершено.

 

274. Национальная идея – это то общее, что объединяет всех представителей данной нации, тот, по выражению самого Бердяева, «мистический осадок», который остаётся в судьбе человека после исключения всех социальных, политических и классовых факторов.

В таком представлении национальная идея превращается в некий мешок, где находятся «все представители данной нации», у которых ампутированы все «социальные, политические и классовые» наросты. Галковский и Прохоров. Я – и Березовский. И т.д. Ничего себе «мистический осадок»! Здесь вы, г. Одиноков, превзошли даже марксистов-ленинистов. Не очень-то жалуемый вами В. Соловьёв писал: «Идея нации есть не то, что она сама думает о себе во времени, но то, что Бог думает о ней в вечности». Или, немного перефразируя немецкого мыслителя Э. Юнгера, скажем, что нация – это не что-то данное в наличности, это – судьба. Судьба тех, кто принадлежит к этой нации и разделяет её удел, который мы можем постараться разгадать, но понять окончательно едва ли сможем. Нация – это кровь, это родство, это выбор пути.

Если пока до конца не разгаданы загадки Ассирии, Египта или Рима, то что уж говорить о ныне живущих народах. «Русскую идею» Бердяев всё же чувствовал как-то интимнее, что ли. Ему тоже немало пришлось повисеть на вешалке, как и вашему alterego.

 

282. Революция носила расовый характер. Периферийная местечковая культура внезапно оказалась в центре духовной жизни государства.

Хотя, конечно, и не так уж внезапно. Процесс подготовлялся и раньше, уже шёл, но относительно медленно. Упаковывались кошельки и чемоданы, ехали из Бердичева и Жидичева в Москву, Питер. Но в столицах было много народа. Гражданская война решила и эту проблему.

 

 

И ведь везде так происходило. Почему-то центр проседает под натиском разных местечек. Нет вопроса запад-восток, а есть вопрос север-юг. Теперешняя Франция – почти арабская страна, а те, кто защищают  belleFrance, – друзья партии Национальный фронт – почти придушены либеральными тоталитаристами. Даже в США президент – негр.

 

317. Женственная природа Сталина, по своей сути, как и все грузины, грубого и бездарного педераста, сказалась в страстной любви к Ленину, которого он считал «горным орлом русской революции», джигитом. Ленин же никого не любил.

 

 

Любой разговор о Сталине все сталинисты начинают с того, что он принял Россию с сохой, а оставил с атомной бомбой. Этим проблема как бы и исчерпывалась, так как будто бы само собой ясно, что без Сталина этого и не было бы, а по «родным просторам» бродили бы немецко-фашистские захватчики. При этом русский народ ждала бы печальная участь рабов (она ещё бы усугубилась, если бы до конца истребили надсмотрщиков евреев). Этот тезис имеет характер религиозного догмата и обсуждению не подлежит так же, как вопрос о божественном происхождении Корана. Я пишу эти заметки сегодня. Чуть только где-то только намекнул кто-то на то, что пророк Магомет вроде бы и не пророк... И что началось?

А ведь Стали силён тем, что он учредил свою псевдоисламскую религию марксизма-ленинизма, в которой занял роль единственного пророка и толкователя святого марксистского пскевдокорана или псевдоталмуда, как кому нравится.

Ой, сколько здесь восточной хитрости! «Если враг не сдаётся, его уничтожают». А если сдаётся? Тоже уничтожают. Враг он и есть враг. Это не просто «противник»; это «неверный», гяур. Таким не место среди райских гурий. Был ли Сталин сторонником ЛГБТ-сообщества? Не знаю, но между педиками связь всегда налажена по-настоящему, партийно-большевистская, и страсть к шествиям и парадам у них прямо-таки шизофреническая.

 

350. Хрущёв потерял психологическую устойчивость, что и привело его к срыву. Чем больше он «разоблачал», тем больше ощущал себя отцеубийцей. Чем дальше шёл процесс обличения, тем визгливее и нервнее становился обличитель.

Об особой роли эдипова комплекса в психологии общественных деятелей мы уже говорили. Парадокс Хрущёва состоит в том, что он как раз и был «верным» сыном Сталина – Бога-отца в отличие, скажем, от Берии. Но когда стал вопрос: или – или, он вынужден был занять политическую позицию Лаврентия Павловича и объявить свою антигрузинскую позицию. Слишком много грузины пососали русской крови, надо было сковырнуть эту грузинскую сталинскую мафию. К тому же на грузинах всегда лежало партийное подозрение в «меньшевизме» – это ещё с ленинских времён. Так что всё сошло спокойно. Народ не встал стеной за Берию, Горгулова, Меркулова, Деканозова.

Уже говорилось, что все «реформы» у нас идут со стороны «охранки», т.е. КГБ – от Зубатова, Судейкина через Берию к Андропову и Путину. А Хрущёв сумел перехватить инициативу. Поэтому он и нервничал: предал и Сталина (Бога-отца), и его верную когорту (антипартийный блок Маленкова, Ворошилова и Молотова и примкнувшего к ним Шепилова). Все они всегда были готовы на любое предательство. Как говорится, нехорошо получилось. Но на Западе были довольны. Зерно покупаете (впервые при Хруще), значит, –  на коротком поводке.  Ленинская кукуруза (о ней и говорит Одиноков) не прижилась. Как ни стучи ботинком, далеко не прыгнешь. Ну и успокоились.

 

362. Борьба с народом была борьбой с фантастикой, необычностью, незаурядностью, вообще с каким-либо отличием, непохожестью. В 30-е уже уничтожали за прядь светлых волос, за родинку на щеке. Перенасыщенному раствору звериной ненависти хватило бы и мельчайшей дозы необычного. Поэтому убивали всех.

Опять восточная психология. И у горцев, и у еврейских чекистов. Чужие в чужой, враждебной и непонятной стране. Борьба за мировую революцию попритихла, значит, надо разобраться у себя дома. Первые вожди все посты между собой поделили – но ведь растут новые поколения, знаменитые сталинские соколы, –  им тоже подай кусок хлеба с маслом. Опытный кавказец Сталин знал, что только под его имя в Кремль уже поползёт огромная масса грузин. Но это были как бы прошлые христиане. А что же делать с мусульманами? Такими же психически активными кавказскими народами?

Своим отработанным кавказским нутром Сталин чувствовал, что надо решить чеченский вопрос. Чеченцев уже и тогда он начал прижимать, начиная с 20-х годов, когда он воевал вблизи этого региона. А затем и повод представился: чего, дескать, с Гитлером шашни заводите? Ну, и ссылка, репрессии и т.д. А победили, в конце концов, чеченцы. Грузин послали на три буквы – по крайней мере, в московских бандитских структурах. Вот так-то Сталин и получил по зубам, хотя и посмертно. Теперешние грузины в Москве кланяются репрессированным в прошлом чеченцам. Это норма национальной политики.

 

393. Нацистам не хватило – странно сказать – уверенности и исходящего от этого «прекраснодушия». В результате погибла прекрасная возможность альтернативной цивилизации. Немцы могли бы начать вторую реформацию.

Речь идёт о возможности построения культуры, основанной поистине на вере и судьбе, – коренных принципах, объединяющих нацию, делающих её единым и целостным организмом. Торгашеская «интернациональная» цивилизация Запада давно исчерпала свой религиозный и нравственный потенциал. Христианство, некогда двигавшее народами и государствами, иссякло и обмелело, превратившись из пламенной веры подвижников и рыцарей в религию рабов и подёнщиков. А оно и начиналось, как религия рабов, инспирированная еврейским священством.

В этих условиях апелляция к национальным ценностям становится единственной альтернативой международному масонскому режиму, об опасности установления которого много говорили О.Хаксли и Дж. Оруэлл.  

 

424. Из-за необыкновенной ПУСТОТЫ Чехова он стал удобной вешалкой для идеала.  Из-за этого и характерная для всех трёх этапов (с 1900-х до второй половины ХХ века  – Г.М.) «евреизация» чеховского образа, превращение Чехова в кумира русского еврейства. Имитация «русского писателя» легче всего проходит при использовании чеховской маски.

Чехов – протосоветский (термин Д. Белковского) писатель, основоположник советской литературы, поскольку «советская» культура складывалась ещё в начале ХХ века. Её приметы – отсутствие всяких стремлений, кроме расплывчатого «гуманизма», вялый, невзрачный стиль, более или менее обязательный «реализм», т.е житейское правдоподобие, понятное массам; примитивность языка, обилие банальностей и пошлых шуток («Многоуважаемый шкаф!» –  звучит почти как: «у вас ус отклеился»). В поэзии ту же роль играли акмеисты. Несмотря на то, что некоторые из них рискнули своей жизнью и судьбой, но они пошли по тому пути, о котором Блок сказал: «Без божества, без вдохновенья...».

Зрелое советское общество – это сожительство кастратов. Обрезанцев, которым нужно только что-нибудь вкусненькое и сладенькое. Тысячи постановок всяких «Чаек» и «Дядей Вань», организованных в рамках советской и постсоветской культуры находят своих зрителей по настоящее время. Причина ясна: они рады узнать себя.

При советской власти некоторым пришлось «продаться», кое-кто  «верил», а Чехов и так воплощал собой желанный образ человека зрелой советской эпохи: «как бы чего не вышло?». Автопортрет Чехова или теперешних властей?

 

 

501. Соловьев писал в 1891 году:

«Неужели возможно хоть на мгновение вообразить, что после всей этой славы и чудес, после стольких подвигов духа и пережитых страданий, после всей этой удивительной сорокавековой жизни Израиля ему следует бояться каких-то антисемитов!»

 Автор приводит эту цитату и оставляет её без комментариев как говорящую саму за себя. И действительно, не проходит и дня, чтобы СМИ не донесли до нас сообщения о новых ужасных выходках антисемитов, которые прокрались буквально всюду – они во власти, в прессе, в кино, на телевидении и ещё чёрт знает где. Почему-то нет их только среди рабочих и крестьян, т.е. там, где нет евреев.

Как в своё время шутил замечательный еврейский юморист Аркадий Райкин: Рекбус! Кроксворд! Большая пронблема!

А может, всё проще, да и сам Одиноков-Галковский приводит между делом суждение Бен-Гуриона, что антисемитизм – прекрасное средство для выработки еврейского национального сознания. Некий Вольтер в своё время говорил о боге: если бы его не было, то его следовало бы выдумать. Если вокруг антисемиты, тогда надо сплотиться. Как писал Э. Багрицкий:

 

                               Оглянешься – а вокруг враги;

                               Руки протянешь – и нет друзей;

                               Но если он скажет: "Солги", – солги.

                               Но если он скажет: "Убей", – убей.

 

Печально, но зато бодрит, дает боевой настрой – всегда будь готов, всегда начеку!

 

529. [Вновь обращаясь к философии В.Соловьёва, которого автор, прямо скажем, не очень-то уважает, он приводит ещё одну интересную цитату из «Трёх разговоров», в которой философом в уста Антихриста вложены такие слова:] «Христос пришёл раньше меня. Я являюсь вторым, но ведь то, что в порядке времени является после, то по существу первое. Я прихожу последним в конце истории именно потому, что я совершенный, окончательный спаситель. Тот Христос – мой предтеча. Его призвание было – предварить и подготовить моё явление».

Что и говорить, заявка сделана серьёзная. Далее Одиноков-Галковский иронически сопоставляет подстроенные словно нарочно «под Христа» биографии Чернышевского и Соловьёва, намекая, что они как бы явились чем-то вроде Антихристов.

Скорей всего, ни тот, ни другой на эту роль не тянут – и даже Ленину, пожалуй, «слабо». Между тем, Соловьёв вовсе не случайно обратился к этому интересному вопросу, поскольку совсем незадолго до этого в «Братьях Карамазовых» его старший наставник и даже личный друг Ф.М. Достоевский тоже затронул эту  тему в вошедшей в роман «Легенде о Великом Инквизиторе». Этой притче В.Розанов посвятил целую книгу, которая и сделала его знаменитым на всю Россию.

Обычно «Легенду...» трактуют так: дескать, Христос должен был сначала накормить людей, а потом и требовать от них высокой морали, но не сделал этого. Инквизитор же как раз и хочет это сделать, поэтому ему Христос как бы и не нужен. Царство благополучия можно построить и без Христа.

Однако, вопрос не так прост: ведь если Христос явился во второй раз и ничего, вопреки евангельским пророчествам,  сверхъестественного не произошло (в конце «Легенды...» Инквизитор отпускает его на все четыре стороны), значит, это и не настоящий Христос, а ... очередное явление искусителя! Так что Инквизитор вроде бы и прав, не поддавшись дьявольскому соблазну, хотя его «программа социального обеспечения» тоже выглядит подозрительно.

Соловьев откровенно ставит вопрос ещё острее: если «тот» Христос только предтеча, значит, он и не Бог, а тоже, по своему,  искуситель рода человеческого; ну, в лучшем случае, пророк, наподобие других ветхозаветных пророков. Но тогда и всё историческое христианство – фальшивка! Мы помним, что на эту тему после Розанова писали и Мережковский, и Бердяев, и Эрн, но ни к какому «окончательному» выводу не пришли.

Правда, у Соловьева еретические мысли высказывает Антихрист, а не сам автор. Но всё же, всё же, всё же...

Если вы усомнились, то всё здание веры с лёгкостью рушится, а коли так, то вообще, истинно ли христианство? Как известно, Достоевский задавался вопросом: как быть, если истина и Христос – это разные вещи? И ответил, что остался бы с Христом, а не с истиной. На такой же  вопрос английский поэт С.Т.  Кольридж ответил, что выбрал бы истину, потому что не хотел бы оставаться вместе с ложью, каким бы именем она ни прикрывалась.

 

565. Человек, занимающийся профессиональной рекламой, не должен ставить в центр рекламы рекламу самого себя. Русские писатели же, обрадовавшись попавшей в их руки волшебной палочке,  сумели убедить всю Россию, что самое важное сословие в государстве это они, писатели. Очень не умно. Я бы даже сказал, глупо. Или еще сильнее – гадко. Надо быть скромнее.

Писатель ставит в центр своей деятельности не саморекламу, а те мысли и чувства, которые ему дороги. Мережковский часто повторял: любите не меня, а моё. Было бы странно, если бы дело обстояло как-то иначе. Тогда спрашивается, а зачем же ты пишешь, если твой труд тебе недорог и неинтересен? Даже если продаёшься, всё равно ведь продаёшь что-то «своё». Проститутка ведь тоже торгует своим телом.

Сам Одиноков постоянно повторяет, что его «БТ» – вещь совершенно бесполезная и не нужная.Тем не менее, он её написал, хотя бы для «самопознания», как Бердяев. В этом, между прочим, есть тоже немалый смысл: самоанализ – это и есть пусть не очень широкий, но всё же выход из «бесконечного тупика».

 

 

632. Отечественное масонство не понимало своей реальной повседневной задачи в системе государственных отношений, а среди столь плохо окормляемой массы не выдвинулся лидер, который смог бы поставить реальную цель устранения масонства путём создания иной и вполне жизнеспособной системы селекции и подавления индивидуума...

Вот как раз потому, что масонство у нас было слабовато и не всемогуще (попросту говоря, не овладело массами), появилась такая околомасонская сила, как большевики, перенявшая у масонов буквально всё – от символики до организационных принципов и структур, но всё же масонами не являвшаяся. А уж они-то вполне нашли своё место в «системе государственных отношений», так же, как и создали «систему селекции и подавления индивидуума», да ещё какую!  

Россия была насквозь пропитана масонским духом ещё с конца ХVIII – начала ХIX века, но  организационно они были просто инфантильны (см. роман А. Писемского «Масоны»). Их влияние охватывало, в основном дворянские и интеллигентские круги, но не государственную власть.

Идейный успех масонов был обусловлен деградацией официального православия. Именно в России «историческое христианство» потерпело сокрушительный крах – кто, как не Достоевский, Толстой, Розанов,  Мережковский буквально кричали об этом.

 

671. Необходим масонский коррелят к советскому антихристианству, то есть «хорошее масонство». Тогда это будет естественное общество. Тайное эзотерическое учение, использующее социализм как оболочку.

Раз уж речь зашла об эзотерических учениях, то как не вспомнить гностицизм и теософию, розенкрейцерство и антропософию... –  но сильных организационных структур они создать не смогли, всё-таки оставшись духовным опытом очень немногих. Зато этих «немногих» как раз много,  поэтому мы переживаем сейчас период «массового сектантства», формирования и развития множества мелких групп, кружков со своими идолами и кумирами. Период «большой идеологии» всё же, вероятно, уже в прошлом, если не считать таковой постмодернизм, как раз и основанный  на переосмыслении и комментировании цитат, к чему и Галковский, и я  тоже руку приложили.

 

886.  Дальше вообще «вот-сейчас литература» станет абсолютно тем же, что и литература в других странах, тем же, чем были и в России другие виды искусства – живопись, музыка, театр. Но «классическая русская литература» ХIX – ХХ веков будет осмыслена как РЕЛИГИЯ. И, возможно, религия живая. Хотя бы как секта.

Как раз в таком ключе её и начали осмыслять Розанов, Мережковский, Бердяев и другие. С одним очень существенным дополнением. В качестве особой религии подверглась осмыслению и сама русская история. Собственно говоря, так и выявился «русский миф», феномен России как богоносного государства и общества. Но не христианского.

Вообще говоря, еврейский фольклор и история еврейского народа тоже были систематизированы в виде ключевого мифа, который назвали Библия, так что прецедент есть.

Но русский миф – нечто другое. Он должен быть осуществлён тоже как реальное прикосновение к высшему, незримому, но это будет уже не Иегова и не Христос. А что? Антихрист?  Вопрос открыт.

Автор пишет, что христианская философия на русской почве обернулась философией Антихриста (примечание 641) и что рождение Антихриста и есть высшая задача русского народа (примечание 742). Так это или не так, вопрос спорный, но то, что «русская идея» далеко вышла за рамки ортодоксального христианства – совершенно очевидно, и наша литература лишь подводит итоги этому величайшему в истории религиозному обновлению.

921. Убить отца значит самому стать отцом. Победа над идеей отца означает овладение ей. Поэтому идея разрушения Европы, чей суровый отеческий голос всегда мучил русских, вполне естественно входит в общую русскую идею.

Тут есть неувязочка. Ведь нужно не просто убить отца, нужно жениться на матери, «познать» её по-библейски. Всем известно, что есть Россия-матушка и что Родина-мать зовёт! А у Блока иначе: «О, Русь моя! Жена моя!». Кто же такой «отец» и где он? Только ли это гордый ариец, варяг, царь, генсек или, страшно сказать, президент? Мы уже говорили (в пору, подражая Д. Галковскому, делать примечания к примечаниям), что, конечно же, не только. Отец – это Бог-Отец, то есть ветхозаветный Иегова, каббалистический тетраграмматон YHVH. Кому же его убивать, как не Богу-сыну, Иисусу Христу? Если Христос метафизически «отменил» Бога-Отца, то как же быть с его словами, что не отменить Закон он пришёл, но исполнить его? Как-то не ясно. Видно, вы, г. Одиноков, явный и закоренелый еретик. К тому же сказано, что «Богородица – мать сыра земля» и «овладеть» ею, видимо, можно только в неё и погрузившись в финале пути житейского.

 

934. Человека может создать Бог, человек же может сотворить и ничто.

Прежде всего, откуда вам это известно? Кто, так сказать, шепнул на ушко?  Богословие однозначно говорит, что мир создан из «ничего», то есть «ничто» существовало (как «несуществующее»), по меньшей мере, параллельно с Богом. Если человек «может сотворить ничто», то он, как минимум, первичнее мира и «сотворец» с Богом, так как поставляет Богу «матерьялец» ( «ничто»), из которого изготавливается мир.

Более того, если мир уже сотворён, а человек продолжает творить «ничто», значит, Богу предлагается новая работа – творить ещё какие-то миры, ведь не может же «лишнее ничто» просто так болтаться неведомо где. Чистой воды гностицизм, покруче каббалистики.

Бердяев, которого вы, г. Одиноков, недолюбливаете, вообще считал, что Бог и Ничто – это равноценные сущности, и именно от Ничто человек получает свободу – высший смысл своего существования. Разумеется, православием здесь и не пахнет.

Кстати, а что значит у вас, г. Одиноков, мысль: Бог может создать человека? Только «может»? Или уже создал – или создал что-то не то, какую-то ерундовину, недочеловека, а настоящего Человека, так сказать, «матёрого Человечища», ещё только «может» создать? Этот вопрос у вас остаётся пока без ответа, как говорится, время покажет.

 

Подведём некоторые итоги. Чтобы они для читателя выглядели не надуманными, автор предлагает в самом тексте на выбор семь разных отзывов-рецензий о «БТ», пародийно якобы написанных некоторыми авторами, как представителями разных слоёв населения и разных национальностей, начиная от бдительных «советских» граждан и кончая проникновенным отзывом «немецкого» исследователя «Фон Халькофски», судя по фамилии которого, содержащим авторскую самооценку, чуть насмешливо сниженную в жанре «автошаржа». Такие шаржи очень любил рисовать типичный «розановец» А.М. Ремизов, и они у него отлично получались.

Нет смысла вдаваться в обсуждение отдельных смысловых и композиционных приёмов этой книги: кому интересно, сам прочтёт. Только кратко скажу, что и «обыгрывание» различных цитат, и «диалогический» подход к себе самому, и приёмы «мениппеи» (во всяком случае в бахтинской интерпретации), и даже намерение воплотить истину в её «самопротиворечивости» (по В.Соловьёву), так, чтобы заранее отфутболить все возражения (предварительно включив их в текст), и ещё многое другое – всё это в книге есть, и всё очень умело и по-настоящему мастерски смонтировано, как в полифонической токкате. Есть здесь и замысел, по крайней мере, предложить тезисы к религиозной реформе (об этом мы уже говорили выше), и автор не боится обвинений ни в каком еретичестве, а лишь посмеивается над возможными возражениями и протестами.

Но главное, конечно, это образ самого автора, изображение которого и является основной задачей произведения. Поэтому, я думаю, «БТ» можно  определить как «экзистенциальный роман», лишь отчасти имеющий свои первоистоки в дневнике писателя Достоевского или в цикле В.Розанова (в тексте «БТ» почему-то не упомянуты его сборники «Мимолётное» и «Смертное», но, возможно, для этого есть определённые причины). Автор книги – наш современник, человек далеко ещё не старый, и очень жаль, если такое спорное, но очень интересное создание его пера пройдёт мимо внимания читателя, хотя заранее ясно, что этих читателей много быть не может, да и не должно.

«Я начал писать эту книгу в тайной надежде, что, в конце концов, пелена одиночества будет разорвана, и пустой мир, все усложняясь и переплетаясь, постепенно обернётся реальностью. Но по мере воплощения замысла я увидел, что первоначальная задача бредова. Каков итог? Все силы ушли впустую» (примечание 946). Так завершается «БТ», но, разумеется, здесь есть обычная для автора доза кокетства. Ведь из пустоты, из «ничего» Бог создал мир, так что надежда есть.