Литературная критика

Роман Платонова, если брать во внимание сказанное выше, выбивается из строя предыдущей русской художественной литературы, как известно, стремившейся познавать человека прежде всего в пределах реального мира. Сходство этого произведения с какой-либо эстетической традицией следует искать в литературе гораздо более древней, а именно, в античной литературе, изображавшей человека на границе двух миров: настоящего и прошлого, жизни и смерти, обжитого и неведомого.

В романе «Чевенгур» обнаруживаются ярко выраженные параллели с античной мифологией и с интенсивно освоившей её античной литературой. Выявим сначала соответствия действующих лиц романа с персонажами античной мифологии.

 Писатель вводит в свой роман персонажей, лишенных многосторонних общественных или характерологических признаков. Подобного рода персонажи выступают в качестве носителя определенной функции – они необходимы для того, чтобы представлять определенный онтологический мотив.

Яркий пример – кладбищенский сторож. О его предыдущей жизни известно только одно: что «от его забот не выжили ни дети, ни жена». Больше никаких общественно и психологически значимых сведений о нем писатель не сообщает, концентрируя свое художественное внимание на  его функции в сюжете произведения. Главная и единственная функция этого образа – олицетворять время, а точнее прошлое. Подобного рода персонажами-функциями оперирует и античное мышление, закреплявшее в своих своеобразных мировоззренческих картинах – мифах – за каким-либо персонажем определенный элемент внешней действительности. Одна из ярких фигур античной мифологии – Хронос, божество времени. Образ кладбищенского сторожа, тесно связанного со стихией времени, напоминает упомянутое божество. Это соответствие можно провести на основе их четко обозначенной функции – олицетворении онтологического мотива времени.

Подобного рода параллели между персонажами Платонова и античной мифологии можно продолжить, что говорит о том, что эти соответствия скорее закономерны, чем случайны. Образ рыбака, отца главного героя «Чевенгура», выполняет функцию постигающего суть такого важного для людей онтологического явления, как смерть. Отец Александра Дванова с его влечением и интересом к смерти соответствует образу Таната, бога смерти. Как и Танат, он пребывает в пространстве смерти. Причем смерть этого персонажа не исключает его из сферы жизни, так как его сын в трудные эпизоды своей жизни часто апеллирует к его памяти и его живому образу.  Два других персонажа, Захар Павлович и старый машинист, также осуществляют определенную функцию – познают структуру машин, предметов и явлений. Эти персонажи-умельцы с их любовью и непреходящим интересом к машинам, к технике сопоставимы с другим умельцем – с античным Гефестом, богом-кузнецом. Соня Мандрова воплощает девичью чистоту. Эта героиня, неискушенная в любовных делах, соотносится с девственницей богиней Артемидой. Образ Копенкина олицетворяет верность и постоянство в любви к женщине. Копенкин, создавший в своем сознании идеальный образ своей возлюбленной – Розы Люксембург, в какой-то степени соотносим с персонажем античной мифологии – Пигмалионом, сотворившим прекрасную Галатею. Оба персонажа, Платонова и  мифологический,  влюблены в свои создания.

В античном мышлении, как известно, фигурировали не только божества и герои, но и мертвые. Древние греки почитали мертвых, что нашло отражение в их картине мира, которую невозможно представить себе без взаимодействия двух миров: мертвых и живых. Между миром живых, воплощающим настоящее, и миром мертвых, воплощающим прошлое, нет непреодолимой границы. В согласии с подобными онтологическими воззрениями, в произведениях античных авторов, в частности, у Гомера и Вергилия, Одиссей и Эней спускаются в царство мертвых, чтобы получить ответы на свои вопросы. Именно предкам известно будущее. Именно прошлое содержит правду о будущем.

Подобного рода мотивы и ситуации наблюдаются и у Платонова. Писатель, как и Гомер, всячески подчеркивает ключевую роль прошлого в жизни своих героев. Уподобляясь Гомеру, который отправил Одиссея в подземное царство мертвых, он показывает тесную связь первостепенных действующих лиц с образами умерших родственников. Александру Дванову, Копенкину, Чепурному часто снятся сны, в которых они встречаются со своими умершими матерями. Сны в романе являются формой актуализации прошлого. Образ матери символизирует первоистоки бытия. Мотив встречи Александра Дванова с отцом значим, так как акцентируется духовная преемственность поколений и непрерывность времени, в потоке которого сливаются прошлое, настоящее и будущее.

 В античной культуре утвердилась своеобразная концепция смерти. Смерть означала не прекращение жизни, а одну из форм жизни, но только в другом мире. Так, древние греки считали, что тени умерших нуждаются в пище, и потому приносили им жертву, полагая, что таким образом насыщают их. Нечто подобное наблюдается и в романе «Чевенгур». Рыбак, отец Дванова, представляет себе смерть в виде отдельной губернии. А сам Александр Дванов стремится встретиться с утонувшим отцом в водах озера Мутево, желая обрести здесь желанный покой. Таким образом, для этих двух персонажей смерть выступает желанным миром, миром гармонии и покоя.

Показывая человека на границе различных миров, стоящего на пороге неведомого, античное сознание проявляло больший интерес не к его предыстории, а к кульминационным эпизодам его биографии. В античной традиции нет внимания к развитию характера. Ее персонажи сложившиеся. В поэмах Гомера, в трагедиях Эсхила, Софокла, Еврипида, в комедиях Аристофана, у Вергилия, даже в античном романе нет биографии духа действующих лиц. Для античной литературы была важна скорее всего не тема личности,  а тема успешного ее выживания в неспокойном и часто жестоком мире.

Такого рода персонажи имеют место и в романе «Чевенгур». Александр Дванов практически не наделен историей своего духовного развития. Он изначально обладает юной и чистой душой. Уйдя из жизни молодым, он никогда не состарится. Прошка с раннего детства обнаруживает свой прагматизм, определяющий его поведение. Почти все остальные персонажи также изображены сложившимися, они наделены с первых моментов своего появления на страницах произведения завершенным внутренним миром.

Общеизвестно, что античная литература была обращена к сфере мифа, к его действующим лицам, к его проблематике, поэтому ей был присущ живой интерес к мифическому правремени. Мифическое правремя последовательно наделялось положительными характеристиками и даже идеализировалось.

В романе Платонова существенно сокращена сфера исторического времени. Мифическое правремя занимает весьма заметное место в структуре художественного времени романа и концентрируется главным образом вокруг умерших родителей главного героя, воплощающих первоистоки бытия. Первостепенные герои стараются приобщиться к первоначалам жизни. Так, Александр Дванов часто возвращается в своих снах к мифическому времени, времени его далекого детства, пытаясь обнаружить там наиболее важные для всякого человека символы, а именно, образ матери, которую он смутно помнит, а также образ утонувшего отца, к которому он тянется как к единственному родному человеку, которого он хорошо знал. Причем сюжеты его снов разворачиваются не среди реалистичного художественного пространства, а в границах неопределенного, с точки зрения правдоподобия, пространства. Так, в его снах о матери внимание акцентируется прежде всего на мотивах зыбкости и недолговечности встречи с родным человеком.

Древние греки искали устойчивые основы бытия не только в мифическом правремени, но и в ритуале. Совершая определенный ритуал, они надеялись на милости богов, надеялись, что могущественные боги сделают человеческую жизнь более стабильной, счастливой и благополучной. В античную эпоху жертвоприношения животных и даже человека составляли неотъемлемую часть ритуала. Многочисленные факты человеческих жертвоприношений отражены в мифах. В произведениях античной литературы также упоминаются случаи человеческих жертвоприношений. У Гомера Ахилл приносит Патроклу в жертву двенадцать троянских юношей. В трагедии Еврипида «Финикиянки» Менекей жертвует собой для спасения родины. Впоследствии вместо людей в жертву приносились животные. Но это не меняет сути жертвоприношения. Известный французский философ и антрополог Рене Жирар полагает, что «миф о Медее параллелен на уровне человеческого жертвоприношения мифу об Аяксе на уровне жертвоприношения животного» [1, 17]. Каково же назначение жертвоприношения? «Издавна принято определять жертвоприношение как коммуникацию между тем, кто приносит в жертву, и «божеством», – пишет Р. Жирар [1, 13]. Кроме того, «Жертвоприношение защищает сразу весь коллектив от его собственного насилия, оно обращает весь коллектив против жертв, ему посторонних»  [1, 15]. 

Платонов, постигая современную ему действительность, не мог не заметить ее жестокости и бесчеловечности. В его романе персонажи четко делятся на тех, кто совершает насилие, и тех, кто выступает в роли жертвы. Группа коммунистов, задумавшая построить коммунизм в отдельно взятом городке Чевенгуре, расстреливает группу горожан, «буржуев», по их определению, которым нет места в задуманном идеальном обществе. Таким образом, «буржуи» рассматриваются коммунистами как посторонние, поэтому именно они и приносятся в жертву новой религии. Кровавая расправа с мирными жителями является, говоря словами Р. Жирара, «учредительной жертвой», функция которой заключается в том, чтобы предотвратить насилие внутри коллектива, осуществляющего эксперимент. Новый коллектив чевенгурских коммунистов сложился на основе объединяющего фактора – зарождающейся религии. Жизни десятков горожан принесены в жертву идолам новой идеологии: Карлу Марксу, Розе Люксембург. В России после октябрьского переворота учреждалась новая религия – коммунизм, требовавшая большое количество жертв. Ленин – сначала верховный царь-жрец новой религии, а потом и вовсе один из трех главных богов коммунизма (двое остальных – Маркс и Энгельс). Эта метаморфоза – карикатурно-пародийное воплощение в жизнь мечты о человекобоге, которую исповедовали некоторые герои Достоевского.

Но эти многочисленные человеческие жертвы, принесенные на алтарь революции, не заставили чевенгурских коммунистов одуматься, раскаяться, пока не умер от голода ребенок, сын нищенки. Смерть этого невинного ребенка отвращает большевиков от дальнейших репрессивных мероприятий и вообще приводит к прекращению бессмысленного эксперимента по построению коммунизма в отдельно взятом городе. Таким образом, смерть ребенка является заместительной жертвой, значение которой заключается в том, что она заставила чевенгурских коммунистов отказаться от дальнейшего продолжения бесчеловечного эксперимента.

А.Ф. Лосев в связи с принятым в античном обществе институтом человеческого жертвоприношения писал: «Здесь полная подчиненность человеческого «я» окружающему «не-я». «Я» обладает здесь настолько ничтожной ценностью, что мало чем отличается от природы вообще» [2, 83]. Сказанное можно распространить и на персонажей «Чевенгура», которые не способны ценить жизнь людей, подчиняясь идее классовой борьбы.

Теперь, когда выявлено сходство античной литературы и романа «Чевенгур», следует ответить на вопрос, чем же это можно объяснить?

Очевидно, что кризисная эпоха рубежа веков обнажила исконные основы человеческого бытия, и сразу мир античности и современность обнаружили свое глубинное сходство, скрытое за внешними цивилизационными формами.

Платонов сумел раскрыть устойчивые структуры поведения человека, не зависящие от хода времени. Он показал, что человек не есть культурная и характерологическая целостность, что человек скорее всего какая-то определенная онтологическая функция. Писатель полагал также, что человек пребывает на границе реального и ирреального, настоящего и прошлого, жизни и смерти.

Сказанное убеждает, что Платонов отошел от традиции русского реалистического романа с его апофеозом многосторонней целостности человека.

 

  

Литература

 

1  Жирар Рене. Насилие и священное. – М.: Новое литературное обозрение, 2000. – 400 с.

2 Лосев А.Ф. Мифология греков и римлян. – М.: Мысль,1996. – 975с.