Литературная критика

Но я знаю, любимый, совершенно точно день и час, когда я всей душой и навек отдалась тебе.

                                                                                                                                                 Стефан Цвейг

Есть один автор в истории зарубежных литератур, который писал о любви так, что во все времена и эпохи читатели замирали от переполняющего их восторга, нежности даже не к персонажам этих дивных новелл и романов, а к тому чувству любви, во всех проявлениях, которое этот автор так удивительно описывает, воссоздавая все грани человеческих взаимоотношений, тонкие, пронзительные моменты личных биографий, трогательные эпизоды проявления влюбленности и самоотречения. Писатель этот родился и долго жил в Австрии, сочинял в начале XX века. Зовут его Стефан Цвейг.

Если сравнивать творчество Цвейга с другими авторами, сталкиваешься с трудностью, которую можно определить, как невозможность до конца объяснить, что именно завораживает так в его прозе. Конечно, описание сильных и сильнейших чувств, их досконально проработанная спектрограмма – не может не тронуть. Нет в тексте других проявлений любви, христианских чувств, или материнских. По большей части, главная тема новелл и романов Стефана Цвейга – страсть, обжигающая, часто уничтожающая, тотальная.

Говорить о морали в связи с прозой Цвейга – сложно. Невозможно и глупо, с одной стороны, потому что он – сверхморален. И непросто, с другой, потому что Цвейг всегда пишет о сильных чувствах и – о страсти. Лев Толстой в романе «Анна Каренина» показал силу страсти, которую может испытывать женщина. А Стефан Цвейг, занимаясь как раз этой самой темой, пишет о Льве Толстом статью, досконально и подробно анализируя и мастерство Толстого, и губительные чувства Анны Карениной. С другой стороны, Стефан Цвейг изучает работы Фридриха Ницше (пишет о нём статью), как будто бы напоминая нам, что жил он в эпоху «стыка времен», «конца века», когда бушевали страсти, целые государства и материки жили в предчувствии революций и войн, а любовь или страсть в личных отношениях, их необузданность, возможный потенциал чувства, ставился примером, культивировался, всячески позиционировался как идеал.

Речь идет об Эросе, то есть любви сильнейшей, любви – жизнеутверждающей и ее порождающей, любви, которая, собственно, и дает возможность жить, сподвигает человека двигаться вперед. Греки различали несколько типов любви, от агапэ (любви к Богу, иногда очень сильной), до любви – филия (любви-дружбы). Эрос в этих различных проявлениях любви принадлежит, как считается, к самому желанному проявлению божественных возможностей у человека, и к самому опасному, так как, направленное исключительно на объект, или тем более «один единственный объект», может стать (и часто становится) совершенно разрушительным. Поэты и писатели, испытывавшие это чувство (если говорить не в общем, а о том времени), старались направлять его исключительно на собственное творчество, даже не столько на человека, которого любили.  

Естественно, в реальной жизни такое проявление чувства любви во взаимоотношениях между мужчиной и женщиной становилось (и, конечно, часто становится) – самоценным, так как в нем, в этом чувстве, заключается вся тайна мира, все ее таинства (здесь будет уместно упомянуть книгу Владимира Соловьева «Смысл любви», опубликованную в 1892-1894-х годах, которую я в какой-то момент буду цитировать, и которая была очень популярной во времена серебряного века и «конца века»).

Оставив за кадром судьбу самого Стефана Цвейга, (которая безумно интересна, так как он родился в Вене, жил в Лондоне, в Нью-Йорке и умер в Бразилии, общался с известными представителями писательских и артистических кругов), можно перейти сразу к любимым текстам, которые, конечно, до сих пор являются образцом определенного учебника жизни и книги воспитания чувств, если такие могут существовать.

Новелла «Письмо незнакомки» (1922) начинается с того, что молодой человек получает письмо от девушки, которую на момент чтения письма уже нет в живых. Она рассказывает о том, что после смерти единственного близкого для нее человека, она уже не могла жить дальше, наложила на себя руки. А потом, минуту за минутой, воссоздает в письме свою жизнь, в которой было лишь одно – любовь к человеку, который держит сейчас ее письмо в руках и его читает. Он силится вспомнить каждую из пяти или шести встреч с ним, которые она описывает, но не может. Сначала она виделась с ним, когда они жили на одной лестнице, затем – когда она встретила его случайно в театре, вместе со своим спутником, и сразу ушла с ним, к нему домой, бросив шубу в гардеробе. Еще одна – когда приходила к нему, как одна из миллиона других женщин, которых он даже не помнил в лицо:

«Но я знаю, любимый, совершенно точно день и час, когда я всей душой и навек отдалась тебе. Возвратившись с прогулки, я и моя школьная подруга, болтая, стояли у подъезда. В это время подъехал автомобиль, и не успел он остановиться, как ты, со свойственной тебе быстротой и гибкостью движений, которые и сейчас еще пленяют меня, соскочил с подножки. Невольно я бросилась к двери, чтобы открыть ее для тебя, и мы чуть не столкнулись. Ты взглянул на меня теплым, мягким, обволакивающим взглядом и ласково улыбнулся мне – да, именно ласково улыбнулся мне и негромко сказал дружеским тоном: "Большое спасибо, фройлейн".

Вот и все, любимый; но с той самой минуты, как я почувствовала на себе твой мягкий, ласковый взгляд, я была твоя. Позже, и даже очень скоро, я узнала, что ты даришь этот обнимающий, зовущий, обволакивающий и в то же время раздевающий взгляд, взгляд прирожденного соблазнителя, каждой женщине, которая проходит мимо тебя, каждой продавщице в лавке, каждой горничной, которая открывает тебе дверь, – узнала, что этот взгляд не зависит от твоей воли и не выражает никаких чувств, а лишь неизменно сам собой становится теплым и ласковым, когда ты обращаешь его на женщин. Но я, тринадцатилетний ребенок, этого не подозревала, – меня точно огнем опалило. Я думала, что эта ласка только для меня, для меня одной, и в этот миг во мне, подростке, проснулась женщина, и она навек стала твоей».

«Ты был для меня – как объяснить тебе? любое сравнение, взятое в отдельности, слишком узко, – ты был именно всем для меня, всей моей жизнью. Все существовало лишь постольку, поскольку имело отношение к тебе, все в моей жизни лишь в том случае приобретало смысл, если было связано с тобой. Ты изменил всю мою жизнь. До тех пор равнодушная и посредственная ученица, я неожиданно стала первой в классе; я читала сотни книг, читала до глубокой ночи, потому что знала, что ты любишь книги; к удивлению матери, я вдруг начала с неистовым усердием упражняться в игре на рояле, так как предполагала, что ты любишь музыку. Я чистила и чинила свои платья, чтобы не попасться тебе на глаза неряшливо одетой, и я ужасно страдала от четырехугольной заплатки на моем школьном переднике, перешитом из старого платья матери. Я боялась, что ты заметишь эту заплатку и станешь меня презирать, поэтому, взбегая по лестнице, я всегда прижимала к левому боку сумку с книгами и тряслась от страха, как бы ты все-таки не увидел этого изъяна. Но как смешон был мой страх – ведь ты никогда, почти никогда на меня не смотрел»!

Нет и не может быть теоретически возможных интерпретаций, которые могли бы прийти в голову, чтобы морализировать этот текст. Почему девушка, а затем уже женщина так откровенно отдает себя человеку, который ее не то, чтобы не любит, не замечает. Не является ли странным тот факт, что, находясь и с другими мужчинами, она ни на одну секунду не забывает о нем, фактически живет от одной их встречи к другой, а затем даже рождается ребенок?

Эти все возможные вопросы звучат как кощунство, потому что способность любви этой женщины, ее безмерная, страстная, необыкновенная любовь, очевидная для любого читателя, и становится основной темы новеллы. Нет, странными такие чувства не являются. Любимый человек, что Бог. Не случайно, героиня так и пишет: «Но я знаю, любимый, совершенно точно день и час, когда я всей душой и навек отдалась тебе».

Всей душой.

Далее следует заметить еще один очень важный момент. Любовь и чувства, в принципе, не поддаются структуризации, они не имеют структуры и логики, поэтому любые объяснения потерпят очевидный крах. Цвейга нельзя сравнивать даже с Львом Толстым и его четким представлением о добре и зле. Здесь, скорее всего, ницшеанская идея «за гранью добра и зла», вне разграничений того, что хорошо, а что плохо. Марина Цветаева писала о любви, «это когда все в огонь и все – задаром», и, пожалуй, общее настроение новелл Цвейга именно такое.

Вот, например, такой параграф, где главная героиня пишет своему избраннику:

«Нужно ли говорить тебе, куда лежал мой первый путь, когда в туманный осенний вечер – наконец-то, наконец! – я очутилась в Вене? Оставив чемоданы на вокзале, я вскочила в трамвай, – мне казалось, что он ползет, каждая остановка выводила меня из себя, – и бросилась к нашему старому дому. В твоих окнах был свет, сердце пело у меня в груди. Лишь теперь ожил для меня город, встретивший меня так холодно и оглушивший бессмысленным шумом, лишь теперь ожила я сама, ощущая твою близость, тебя, мою немеркнущую мечту. Я ведь не сознавала, что равно чужда тебе вдали, за горами, долами и реками, и теперь, когда только тонкое освещенное стекло в твоем окне отделяло тебя от моего сияющего взгляда. Я все стояла и смотрела вверх; там был свет, родной дом, ты, весь мой мир. Два года я мечтала об этом часе, и вот он был мне дарован. Я простояла под твоими окнами весь долгий, теплый, мглистый вечер, пока не погас свет. Тогда лишь отправилась я искать свое новое жилье. Каждый вечер простаивала я так под твоими окнами».

В данном случае, совершенно очевидно, что такая любовь не нуждается во взаимности, она совершенна и самоценна, и равняется любви божественной. Так любит только Бог. Говорить о язычестве (как о противоположности христианского отношения) тоже не приходится. Женщина в этой любви есть совершенство мира. Ей дарована способность полного самоотречения.

В общем-то, конечно, Цвейг правильно расставляет акценты, и героиня должна неминуемо погибнуть под конец книги, потому что нельзя человека любить как Бога. За это должно быть наказание. Несмотря на подобный исход, такая страсть вызывает у читателя непомерное уважение.

Хочется сказать, что в жизни такие ситуации почему-то тоже случаются. Об этом, естественно,смешно говорить в рамках литературоведения, но я позволю себе заметить, что они обычно вызывают в современную эпоху или смех, или отторжение. Причина, наверное, в том, что подобные чувства действительно даются человеку редко, они не могут быть взаимны, и вопрос, конечно, насколько человек (один или другой, испытывающий или на кого направлен шквал эмоций), зрел для того, чтобы с ними справиться.  

Вот что пишет русский философ Владимир Соловьев о любви: «Задача любви состоит в том, чтобы оправдать на деле тот смысл любви, который сначала дан только в чувстве; требуется такое сочетание двух данных ограниченных существ, которое создало бы из них одну абсолютную идеальную личность... Но истинный человек в полноте своей идеальной личности, очевидно, не может быть только мужчиной или только женщиной, а должен быть высшим единством обоих. Осуществить это единство, или создать истинного человека, как свободное единство мужского и женского начала, сохраняющих свою формальную обособленность, но преодолевших свою существенную рознь и распадение, – это и есть собственная ближайшая задача любви».

В общем-то, одна из идей Владимира Соловьева в том, что «полное осуществление любви между мужчиной и женщиной ещё не имело место в истории». Оно невозможно. И далее в тексте Владимира Соловьева: «Если неизбежно и невольно присущая любви идеализация показывает нам сквозь эмпирическую видимость далекий идеальный образ любимого предмета, то, конечно, не затем, чтобы мы им только любовались, а затем, чтобы мы силой истинной веры, действующего воображения и реального творчества преобразовали по этому истинному образцу не соответствующую ему действительность, воплотили его в реальном явлении» ...

Цвейг не пишет о философии любви, Цвейг показывает, как она, эта любовь, действует и реализуется, как обожествление человека может повлиять …. На кого? На того, кто с ней соприкоснулся. Цвейг в данном случае не моралист, он глубоко чувствующий автор, который не объясняет законы мира, примеряя их к своему мировоззрению. Он ощущает полный спектр радости, счастья, божественности и опасности этого мира.

Еще две новеллы, которые были в свое время не просто популярны, а невероятно важны. Одна из них «Двадцать четыре часа из жизни женщины» (1927), где описаны взаимоотношения женщины и мужчины на протяжении 24 часов, его страсть к картам, необузданная страсть во всех ее проявлениях, которая также, как и в предыдущей новелле – гибельна. А другой рассказ – «Амок» (1922). На момент публикации термин «амок» не был общеупотребительным и был  характерен лишь для восточной культуры. Считалось, что это состояние бешенства, вызванное наркотическим опьянением. Однако, в более широком значении, это психическое заболевание, возникающее в результате расстройства сознания. 1912 год. Пароход отплывает в Европу. Ночью на борту встречаются двое мужчин. Между ними происходит откровенная беседа, в которой один из них пытается рассказать случай, недавно приключившийся с ним.

Он рассказывает о том, как он покинул Голландию и поехал в отдаленную тропическую деревушку на врачебную практику. Находясь долгое время на чужбине, он впал в отчаяние. Однажды к нему пришла одна знатная особа и попросила тайно прервать ее беременность. Однако, в порыве обуревавших его чувств, он отказывается от денег и требует еще одной встречи с ней.  Женщина выбегает из комнаты, униженная. Раскаявшись в своем поступке, врач бросается за ней, но не успевает ее догнать. 

Позже он узнает, что она – жена крупного коммерсанта и происходит из знатного английского рода. Муж долгое время находится в Америке и в скором времени должен вернуться. Долгое время он пребывает в состоянии одержимости, преследует ее везде, пытаясь исправить свою ошибку и помочь ей скрыть неверность мужу. Однако, женщина еще больше остерегается его. В конце концов, выясняется, что она обратилась к местному лекарю, чтобы избежать огласки. Врач находит ее в тот момент, когда она пребывает в агонии, и дает ей слово утаить случившееся от общества во что бы то ни стало.

И снова очень сложно придумывать какие-либо теоретические обоснования. Наверное, в этой новелле – один из самых сильных гимнов любви женщине. Женщина – Бог. Женщина как бог. Женщина как совершенный организм, созданный Богом. Такой хрупкий, такой ранимый, жаждущий защиты.

Стефан Цвейг для меня, конечно, очень австриец. Он весь пронизан этой философией немецкой, глубинной, романтичной. Женщина для такой философии, конечно, не Бог, но такая женщина, какая нарисована в новелле Цвейга, должна иметь своего настоящего мужчину, своего защитника, иначе она гибнет. Но она его и имеет, в лице автора.  Уважение к такой женщине со стороны автора – невероятно и глубинно. Когда я читала рассказы на схожую тему в современном исполнении, в виде «Где-то под Гроссето» М.Степновой, например, или смотрела фильм «Нимфоманка» любимого фон Триера, меня всегда преследовало чувство брезгливости. У Цвейга – описано – одно, а смысл – совершенно другой, иной. Женщина – планета, женщина – произведение искусства, женщина – воплощение достоинства. Мир мужчин, мир в целом – ничто рядом и по сравнению с ее способностью любить.

Ну, и, конечно, же роман «Нетерпение  сердца» (1938). Не о страсти, а о ложной любви и о настоящей, истинной. Действие романа начинается в 1913 году в небольшом городке неподалёку от Вены. Однажды Антона приглашают на ужин в замок господина фон Кекешфальвы. Там он знакомится с двумя очаровательными молодыми девушками: с единственной дочерью хозяина — Эдит — и с её кузиной Илоной. Антон и Илона быстро находят общие темы для разговора, весело проводят время, много танцуют. Антон, чуть не забывший о дочери хозяина, пригласил Эдит на вальс, но в ответ девушка разрыдалась. Не понимая, что происходит, Антон обращается за разъяснениями к Илоне, которая рассказывает ему, что Эдит не может ходить. Всю ночь его мучает совесть, он жалеет Эдит. На следующее утро Антон покупает огромный букет алых роз и посылает их Эдит вместе с запиской с извинениями и начинает проводить всё свободное время в замке. Тем временем туда приезжает доктор Кондор и рассказывает Антону о своей слепой жене — бывшей пациентке — на которой доктор женился после того, как понял, что не сможет её вылечить, тем самым взяв на себя ответственность за другого человека. Кондор пытается дать понять молодому человеку разницу между жалостью и помощью другому человеку.

Постепенно Антон понимает, что знакомство, начавшееся с приятного времяпрепровождения, стало его тяготить. Вскоре он получает от Эдит любовные письма. Она осознает всю безнадежность своих чувств, но надеется, что они смогут быть вместе, когда Эдит поправится. Получивший письма Антон в ужасе от этой непрошенной страсти. Он принимает решение оставить службу и уехать из Австрии. В какой-то момент Эдит, не получив вестей от жениха и случайно услышав обвинения в свою сторону, выбирает момент и бросается вниз с террасы замка, разбиваясь насмерть. Проходят годы, жизнь Антона постепенно налаживается, он набрался мужества, позволив себе забыть о той давней истории с Эдит. Но однажды в театре Венской оперы Антон случайно видит доктора Кондора с женой, — человека, «чьё сострадание было не убийственной слабостью, как моё, а спасительной силой и самопожертвованием, – единственный, кто мог осудить меня, единственный, перед кем мне было стыдно! <…> с той минуты я окончательно убедился, что никакая вина не может быть предана забвению, пока о ней помнит совесть».

Важно отметить, что в романе, действительно, передано глубинное понимание основ любви, истинное воспитание сердца. Дело в том, что, говоря об этической стороне вопроса, очень легко постулировать стереотипы, то есть говорить красивые фразы.  Хорошо – плохо. Правильно-неправильно. Это свойственно человеку, и очень свойственно русской традиции последних лет. Упрощение. Немецкая философия романтизма, которой увлекались не только западные авторы, но многие русские писатели и философы, не признает «добродетели» в чистом виде. Ницше, например, постулирует волю к власти, которая есть организующий принцип всего живого и, шире, существующего. Воля к мощи – принцип, утверждающий творческий характер становления, в котором разрозненные факты бытия обретают единую меру существования. При этом, воля к власти не есть произвол или насилие, но только желание исполнить элементарный долг жизни — мочь. Ницше – философ, который как нельзя лучше показывает неограниченные способности человека. На самом деле, рассуждения по поводу «Бог умер» вовсе не отрицают так сильно, как принято считать, Христианскую идеологию, но направлены на постоянное творческое взаимодействие с миром.

Слабость главного героя в «Нетерпении сердца», его фальшивая обреченность и нежелание признать, что такая любовь даже хуже жестокости. Главный герой Цвейга – среднестатистический человек, обыватель, который радужно говорит о высших ценностях, прикрываясь красивыми идеями, но не может выстоять простейший вызов жизни – хотя бы быть честным, уметь за кого-то отвечать. Бог мудрее, умнее, совершеннее и добрее, чем предполагает такой странный и недальновидный человек, пытающийся объяснить хорошее и плохое.  

Выводы? Выводы – очевидны. У нас не так много теперь такой литературы. Ее практически нет. Такие чувства живут в каждом, дремлют, не могут проявиться. Человек обладает божественными силами и способностью любить. Только гениальный, добрый, мудрый человек видит и чувствует скрытые возможности этого удивительного мира.

И, конечно, я также хорошо помню, что сам Цвейг покончил жизнь самоубийством, видимо, человек, чувствующий так сильно, не может принять тот факт, что бытие может быть, как бесконечно добрым, открытым, так и жестоким по отношению к нему. А еще я хорошо помню, как к нам на факультет приняли на первый курс одного мальчика, не совсем здорового, а потом одна моя коллега очень бодро говорила, как же нужно этого юношу немедленно исключить со второго курса за незнание языков (он плохо и медленно говорил). Сначала – взяли, а потом, с той же легкостью хотели исключить. Я помню, что мы эту коллегу довольно быстро …  успокоили, то есть заставили замолчать.  Не без помощи Цвейга и его воспитания. Каждый раз, когда я встречаю теперь этого, слегка хромающего, но остроумного, бойкого, умного, как оказалось, человека (того самого юношу с устрашающими диагнозами), я все-таки понимаю, насколько был прав Ницше, и как смешно навязывать «не стоит», «не надо», «невозможно», «так нельзя», «не полагается» с высоты своей обыкновенной, банальной, обывательской колокольни.

Цвейг не сводит любовь к чему-то сродни договоренности или компромисса, влечения или психологической зависимости. Для Цвейга любовь – всегда огонь. И от нее всегда и должно быть – больно. Величайшее счастье любви в том, что человек, как пишет Ошо, проходит через агонию, потому что меняется, перерождается, мутирует, и должен отречься от своего «я». В этом «таинстве» и заключается тайна мира и все на нее ответы.  То, что сегодня иногда кажется таким странным у Цвейга, является всеобщим законом. Человек живет ради любви, просто не всегда знает и понимает, что это такое, часто путая ее с чем-то другим. А Цвейг еще и показывает, как человек с этой любовью не может иногда справиться, так как она бывает тотальна и сильна. Любовь не есть действие, а есть дыхание и божественное преображение. Обрести это дыхание возможно лишь пройдя через ад, который человека выбрасывает обратно в жизнь в другом, преображенном состоянии. Ад, который выбросил после смерти наверх Иисуса Христа. Пройдя через эту агонию человек и приобретает божественную сущность, абсолютную мощь, силу, радость, счастье очищения и гармонии.