Литературная критика

Заметки 120-летию...

Отражения в зеркалах двоятся, троятся, и метафизическая тропа, прочерченная между ними, приведёт к неизвестно какому результату.

Одинокий художник, что «вял и толст, как шекспировский Гамлет», не сможет изобрести способ истребления тирана – спасёт только смех, но,  сквозь призму его, изломами обозначится признание правителя правителей, столпа солнца.

 Бедный, бледный актёр  Лик, спустившийся к морю, живущему своею, особенной, таинственной жизнью, избавится от сердечной боли, заговорив ненадолго шип смерти, но вспомнит, что забыл новые белые туфли у нищего дурака-резонёра: человека, бывшего когда-то адским кошмаром его детства; и, пройдя сложным лабиринтом нищих кварталов, найдёт его застрелившимся, посреди убогой комнаты, в новых туфлях…

 Два брата – Антон и Густав – воплощение кондовой, мещанской, фашистской пошлости – изведут тощего Романтовского, про которого автор думал, что он поэт – изведут, а потом убьют нечастного, забавного королька-фальшивомонетчика…

 Рассказы у Набокова работают много серьёзнее романов, ибо избыток словесной игры, вмещённый в большое пространство текста, превращает игру эту в самодовлеющее явление, когда оттенки антрацитового бока рояля становятся куда важнее психологических нюансов героя…

 Впрочем, и герои вполне себе в рост: с натуральных людей – глядите-ка: снова Годунов-Чердынцев спорит с Кончеевым под огромным деревом, обсуждая поэзию так замысловато, что не всякий рафинированный читатель сразу разберётся.

 И всё же рассказы – более концентрированы, насыщены мыслью, и все словесные кучерявости-витиеватости роскошными виньетками обрамляют тёплое, влажное, мерцающее, как богатое набоковское детство, содержание.

 Каллы стихов раскрывались нежно – и всегда очень конкретно: как очерчены лепестки этих цветов - с геометрической чёткостью…

 Набокову не хватает многого до громады Толстого: всевидения, глобальности, больной совести, или не любимого им Достоевского: всеобщего брата, провидца и мученика, или до кристаллов ясности Чехова, равно, как и до взвихрённой, сверх-выразительной стилистически, но порою отступающей от привычной грамотности прозы великолепного Гоголя – но едва ли кто-то писал по-русски более роскошно, чем Владимир Набоков.