Онтологические прогулки

 

 

 

 

Сама по себе цивилизация homo sapiens конечна, раз она имеет начало. И это начало было положено в эпоху преобразования первобытнообщинных образований в более крупные структуры разного типа, но с одной общей особенностью – правом частной собственности. Эти, поначалу племенные сообщества, объединяясь, постепенно преобразовывались в государства, структура и функции которых затем изменялись в сторону усложнения.

 

Основные задачи государства, раз в их основе лежало право частной собственности, заключались в защите собственников от обделенных ею, а также в собственном развитии, без которого в условиях конкуренции государство могло быть поглощено более сильными соседями.

Как нам уже известно, большая часть государств нынешней цивилизации прошла этапы рабовладения, феодализма и капитализма.

Кто же или что тянуло эти государства вперед – от варварства к высотам технологии и культуры?

Если обратиться к самому началу нынешней цивилизации, то в умах людей перед таинственными и превосходящими их силы возможностями природы царило сознание того, что ими управляют некие силы через собственных представителей в лице правителей, жрецов или героев.

На стадии рабовладения эти мифологические представления о потусторонних вершителях судеб людей дополнились соображениями о возможности существенного влияния отдельных представителей человеческого рода на изменения жизни сообществ, к которым уже остальные граждане относили наиболее энергичных и самодеятельных персон, хорошо знакомых им.

Однако в эпоху средневековья место этих граждан-личностей заняли в основном монархи и приближенные к ним, которые, якобы, движимые божественным промыслом, знали, куда надо идти обществу.

В дальнейшем именно это представление трансформировалось в атеистическом обществе в свою противоположность – признание ведущей роли в истории личностей.

С приходом капитализма с его формальным уравниванием прав личностей, уничтожением сословий ведущая роль личности в истории вполне естественно сместилась с властителей на простых смертных, отличавшихся, тем не менее, героическим складом духа, который позволял им активно и эффективно противодействовать захватчикам и защищать народ от угнетателей.

Этот героический склад духа британский писатель, историк и философ Томас Карлейль отнес к интеллектуальности. На этом основании он стал проповедовать культ героев: «… всемирная история, история того, что человек совершил в этом мире, есть, по моему разумению, в сущности, история великих людей, потрудившихся здесь, на земле. Они, эти великие люди, были вождями человечества, воспитателями, образцами и, в широком смысле, творцами всего того, что вся масса людей вообще стремилась осуществить то, чего она хотела достигнуть. Всё, содеянное в этом мире, представляет, в сущности, внешний материальный результат, практическую реализацию и воплощение мыслей, принадлежавших великим людям, посланным в наш мир» [1, с. 7].

Развивая свои идеи о роли героев в изменении мира в историческом плане на основе интеллектуализма, Карлейль, опять же, вполне естественно для себя, утверждает, что повышением интеллектуального уровня, то есть воспитанием и образованием на примерах великих людей, можно любого человека сделать героем: «Полный мир героев вместо целого мира глупцов… – вот чего мы добиваемся! Мы со своей стороны отбросим всё низкое и лживое; тогда мы можем надеяться, что нами будет управлять благородство и правда, но не раньше… Ты и я, друг мой, можем в этом отменно глупом свете быть, каждый из нас, не глупцом, а героем, если захотим» [2, с. 38-39].

Таким образом, Карлейль, объединяя героев с вождями и пророками, полагает, что миром управляют именно они, а массы часто лишь орудие в их руках.

Удивительно, но факт, то, что Карлейль не заметил или не захотел замечать принадлежность к власти отнюдь не героев и пророков, а всего лишь дорвавшихся до нее энергичных, неглупых и безнравственных проходимцев.

Однако, как известно из истории, герои и пророки на деле не стремятся управлять миром – они всего лишь эпизодически пытаются соответственно спасти его от последствий ошибок или глупости правителей, или направить на путь, который кажется им истинным, а не властвовать или управлять.

В противовес подобным воззрениям британского философа, Лев Толстой считал великих людей лишь орудиями провидения, рабами истории: «Человек сознательно живет для себя, но служит бессознательным орудием для достижения исторических, общечеловеческих целей. Совершённый поступок, и действие его, совпадая во времени с миллионами действий других людей, получает историческое значение. Чем выше стоит человек на общественной лестнице, тем с большими людьми он связан, тем больше власти он имеет на других людей, тем очевиднее предопределенность и неизбежность каждого его поступка… Царь есть раб истории. История, то есть бессознательная, общая, роевая жизнь человечества, всякой минутой жизни царей пользуется для себя как орудием для своих целей» [3].

Толстой, как и Карлейль, занимает крайнюю позицию в отношении роли личности в истории, но, с другой стороны. И это неудивительно. Если признать, что человек играет роль, то его можно рассматривать с позиции слабости или силы этой роли.

Вполне естественно, что проблема личности в истории не могла не найти и средний между этими двумя позициями взгляд на нее.

Примером такого взгляда являются формулировка его Х. Раппопортом. Он осторожно заявляет, что вопрос о личности в истории допускает «…комбинацию или примирение субъективной и объективной точек зрения. Личность есть как причина, так и продукт исторического развития...» [4, с. 47].

Подобный перебор возможных вариантов роли личности в истории наталкивает на мысль, что приведенные авторы этих трех очевидных подходов оказались не в состоянии «добраться» до того последнего слоя той глубины, на котором находится истинный движитель исторического процесса, ограничившись лежащими на поверхности решениями этой проблемы.

Все эти подходы по-своему оправданы по внешнему результату их непосредственного проявления на тех или иных этапах исторического развития, но эти авторы не ответили на главный вопрос, что скрывается за этими в общем-то очевидными силами, будь то самодеятельность личности или предопределенность поступка личности?

Надо полагать, что ответ можно найти в отличии сознания человека и его сообществ от сознания высших представителей животного мира – приматов.

Геном шимпанзе совпадает с геномом человека на 99%, но за десятки миллионов лет эти приматы так и не перешли от адаптивного существования в условиях дикой природы к изменению этой природы по собственному разумению, а гоминидам в течение двух миллионов лет это удалось, что и проявилось в создании ими уже в облике homo sapiens сравнительно недавно цивилизации, основанной на праве собственности.

Объяснение подобного феномена можно найти только в сфере сознания, поскольку человек вырвался их мира животных благодаря обретению им самосознания, вписавшись тем самым в состояние осознанного изменения собственного времени своего существования.

Вообще же, подобные колебания мыслителей от одной крайности до другой появляются тогда, когда в истории существует масса примеров видимого большего или меньшего влияния, или даже воздействия личности на ход истории.

Например, Л. Н. Толстой, по-видимому, обратил более всего внимания на то, что за тысячи лет довольно жалкого существования человеческих сообществ, которые в основном стагнировали, развиваясь малозаметно для обычного наблюдателя, и которые он, скорее всего, по этой причине представляет чем-то вроде роя, в котором личностям не предоставляется возможность  действовать по собственной воле даже если они обладают выдающимися способностями как полководцы или управленцы, чтобы существенно менять положение вещей.

Отсюда следует вполне логичный вывод Толстого о том, что ни одна личность не способна самостоятельно и сознательно внести в мир кардинальные изменения, несмотря на то что она ставит перед собой определенные цели и решает текущие задачи.

Действительно, никакая личность, даже гениальная, не в состоянии знать знак судьбы, то есть точно знать, что лучше и что хуже для мира или страны, примером чего является гибельный для Наполеона и Франции в целом поход в Россию.

Дело в том, что в процессе поиска и обнаружения решения проблемы, которое может показаться абсолютно верным, всегда происходит не вполне адекватное толкование поступающих данных – часто противоречивых – из поступающих информационных потоков, тем более что возможности человека в полном охвате этих потоков и выборе из них нужной информации крайне ограничены как его воспитанием, образованием, объемом знаний, умением пользоваться последними, памятью, традициями, заблуждениями среды вокруг него, религией, так и способностью быстро соображать и принимать адекватные решения.

Поэтому изменения, внесенные в историю действиями некоей личности, часто удивляют саму эту личность тем, что она предполагала совсем иное. А это означает неполноту контроля собственных действий человеком, в которые, стало быть, вмешиваются какие-то иные силы – более значимые, хотя со стороны эти силы могут представляться самой личностью.

Видимо, по этой причине соображения Толстого о некоей силе, предопределяющей человеческие поступки, выглядит довольно убедительно на общей канве истории.

Иначе говоря, можно сколько угодно рассчитывать и желать, применяться или нет к условиям, но предусмотреть всего невозможно, и тем более, уж никак невозможно предвидеть будущее даже с применением для этого компьютеров, способных реально лишь на экстраполяцию.

В истории всем «великим людям» хотелось одного, но все они получали, как правило, нечто иное: или совсем не соответствующее искомой модели, что, например, случилось с Лениным, получившим в итоге не коммунизм, а бюрократическую подделку под него, которая в силу своей утопичности и недееспособности сравнительно быстро исчезла, или такое неустойчивое образование, как, например, империя, созданная Александром Македонским, моментально развалившаяся после смерти ее создателя.

Вы скажете, что имеется масса иных примеров, но все государства, которые возникали, если всмотреться, не соответствовали желаниям их создателей, а получались в том или ином виде как бы сами собой только в определенное время и в определенном месте, а личность или даже группа личностей могла только этому способствовать или противодействовать.

Всё это, действительно, указывает на иронию судьбы, то есть на то, что в конечном итоге нами управляет своего рода неудовлетворенность существующим, всегда стремящаяся к лучшему, но не знающая это лучшее наверняка и, тем более, не ведающая верных путей достижение того или иного блага.

Т. Карлейль, напротив, видел в людях воплощение интеллекта, который, действительно, может многое. Поэтому он, скорее, обращал внимание на перевороты в обществе, где на первом плане были, как он считал, герои с высоким интеллектом, которые благодаря ему и производили эти перевороты. И это тоже выглядит весьма убедительно, так как, например, деяния Христа и Наполеона, перевернувшие мир, трудно подвергнуть сомнению.

Что же касается Х. Раппопорта, то, он всего лишь констатировал, что истина должна лежать посередине, не претендуя на большее.

С развитием науки управление историческим движением было перенесено с интеллекта исторических личностей, которого у них, действительно, часто недоставало, на их желания, инстинкты, волю, переживания.

В дальнейшем подобные воззрения были дополнены концепцией коллективизма, предполагающего невозможность сведения сообщества к отдельным личностям, которая нашла свое крайнее выражение во вовлеченности усредненного человека в общественные процессы, и не более того.

К настоящему времени возникли соображения об отделении личности от управления историческим движением, роль которой была сведена к сосуществованию народов в своем разнообразии в некоем кастовом пространстве из разных общественных практик.

Все эти воззрения опять же сводят действия личности в истории именно к роли, которая связывается то с волей, то с коллективизмом, то с кастовыми пространствами, что само по себе означает блуждание по поверхности, а не попытку проникнуть в ту глубину, из которая и выплывает сценарий данной роли.

Поэтому исследователи данной проблемы, в сущности, уклоняются от поиска основания и причин, из которых действительно исходят поступки личностей в истории.

В частности, желания и инстинкты, исходящие из животного сознания, вряд ли могут привести к великим свершения для блага общества, поскольку они, что прекрасно демонстрируют животные, ограничиваются лишь стремлением к выживанию, размножению, улучшению собственного положения и, желательно, неплохому питанию.

Воля и переживания всего лишь сопровождают действия личности.

Коллективизм, вопреки историческим фактам, вообще отрицает влияние личности на ход истории.

Любое пространство, в котором находятся личности, хотя бы и кастовое, отнюдь не запрещает им действовать по собственным соображениям, так как они не роботы.

 

***

По-видимому, наиболее адекватно к проблеме личности в истории по сравнению в предшествующими и последующими исследователями подошел Г. В. Плеханов, хотя и он не обнаружил ту или те силы, которые скрываются за действиями личностей.

Противоречие между признанием, с одной стороны, за личностью наиболее широкой роли в истории, и, с другой стороны, утверждением о подчинении исторического движения неким общим законами он пытался разрешить в своей работе «К вопросу о роли личности в истории» [5].

Плеханов указывает: «Столкновение этих двух взглядов приняло вид антиномии, первом членом которой являлись общие законы, а вторым – деятельность личностей. С точки зрения второго члена антиномии история представлялась простым сцеплением случайностей, с точки зрения первого ее члена казалось, что действием общих причин были обусловлены даже индивидуальные черты исторических событий» [5, с. 32].

В своей работе он предполагал в некоем синтезе не только разрешить эту проблему, но найти основание, обусловливающее ход исторических событий.

Критикуя признание роли личностей в истории главенствующей, Плеханов на примере французской революции 1789 года совершенно справедливо отмечает: «…бури, еще недавно пережитые Францией, очень ясно показали, что ход исторических событий определяется далеко не одними только сознательными поступками людей. События совершаются под влиянием какой-то скрытой необходимости, уже одно только это обстоятельство должно было наводить на мысль о том, что эти события совершаются под влиянием какой-то скрытой необходимости, действующей подобно скрытым силам природы, слепо, но сообразно известным непреложным законам» [там же, с. 17].

Пытаясь диалектически сочетать некие «непреложные законы» с определенным влиянием на ход исторического процесса личностей, Плеханов ставит на место движущей силы исторического процесса развитие производительных сил, полагая, что именно ими «…обусловливаются последовательные изменения в общественных отношениях людей» [там же, с. 33], но вместе с тем приписывает влияние на ход исторических событий особенным причинам.

Эти причины, по его мнению, есть «та историческая обстановка, при которой совершается развитие производительных сил у данного народа и которая сама создана в последней инстанции развитием тех же сил у других народов, то есть той же общей причиной» [там же, с. 33].

Вместе с тем Плеханов влияние особенных причин дополняет еще и влиянием единичных причин на ход движения истории, «…то есть личных особенностей общественных деятелей и других «случайностей», благодаря которым события получают, наконец, свою индивидуальную физиономию. Единичные причины не могут произвести коренных изменения в действии общих и особенных причин, которыми к тому же обусловливаются направление и пределы влияния единичных причин. Но всё-таки несомненно, что история имела бы другую физиономию, если бы влиявшие на нее единичные причины были заменены другими причинами того же порядка» [там же, с. 33].

Тем не менее Плеханов полагает, что «…личности благодаря данным особенностям своего характера могут влиять на судьбу общества. Иногда их влияние бывает даже очень значительно, но как самая возможность подобного влияния, так и размеры его определяются организацией общества, соотношением его сил. Характер личности является «фактором» общественного развития лишь там, лишь тогда и лишь поскольку ей позволяют это общественные отношения» [там же, с. 23].

Плеханов полагает так же, что такие качества личности, как таланты, знания, решительность, храбрость и т. п., которые могут играть значительную роль в жизни общества, объясняются не одними только общими законами развития, но, в любом случае «…личные особенности руководящих людей определяют собою индивидуальную физиономию исторических событий, и элемент случайности, в указанном нами смысле, всегда играет некоторую роль в ходе этих событий, направление которого определяется в последнем счете так называемыми общими причинами, то есть на самом деле развитием производительных сил и определяемыми им взаимными отношениями людей в общественно-экономическом процессе производства. Случайные явления и личные особенности знаменитых людей несравненно заметнее, чем глубоко лежащие общие причины» [там же, с. 31].

Если свойства общественных отношений, как полагает Плеханов, определяются состоянием производительных сил, то и состояние этих сил зависит от талантов и особенностей тех или иных лиц в той или иной их способности к открытиям и изобретениям.

В качестве комментария к влиянию талантов на ход событий, Плеханов указывает: «Чтобы человек, обладающий талантом известного рода, приобрел благодаря ему большое влияние на ход событий, нужно соблюдение двух условий. Во-первых, его талант должен сделать его более других соответствующим общественным нуждам данной эпохи… Во-вторых, существующий общественный строй не должен заграждать дорогу личности, имеющей данную особенность, нужную и полезную как раз в это время» [там же, с. 28].

Подобных подход к влиянию личности на ход истории привел Плеханова к следующим выводам относительно выдающихся личностей: «Великий человек велик не тем, что его личные особенности придают индивидуальную физиономию великим историческим событиям, а тем, что у него есть особенности, делающие его наиболее способным для служения великим общественным нуждам своего времени, возникшим под влиянием общих и особенных причин» [там же, с. 34].

Он добавляет к этой характеристике великого человека то, что его деяния заключаются не в том, «что он как бы может остановить или изменить естественный ход вещей, а в том, что его деятельность является сознательным и свободным выражением этого необходимого и бессознательного хода» [там же, с. 34].

Все эти соображения Плеханова о роли личности в истории, несмотря на их внешнюю убедительность, привлекательность, а местами, и достоверность, являются, по сути, поверхностными.

Дело в том, что он, например, утверждая следствием развития производительных сил общественные отношения, не открыл нам, по какой причине возникли производительные силы и вследствие чего они стали развиваться в одном месте, а в другом так и остались неразвитыми.

Плеханов так же не прояснил, почему введенное им понятие особенных причин, которыми он полагает историческую обстановку, то есть условия, при которых происходит развитие производительных сил, вызываются производительными силами.

Иначе говоря, он, считает как бы беспричинные производительные силы источником как общественных отношений, так и исторической обстановки, забывая о том, что, например, за несколько сотен лет господства капитализма, несмотря на существенные изменения всех элементов производительных сил – от паровой машины и механиков при ней до операторов компьютерных сетей, общественные отношения не претерпели существенных изменений, оставшись на уровне хозяин и работник, а историческая обстановка в странах развитой демократии не превратилась в иную, хотя, конечно, строй жизни различных странах может быть довольно своеобразным, но он скорее связан с национальными, религиозными и бытовыми особенностями, нежели производительными силами. То есть развитие технологий отнюдь не заменяет эти особенности и большей частью не коррелирует с ними.

Фактическое приравнивание личных особенностей общественных деятелей к случайностям, благодаря которым события получают свою индивидуальную физиономию, удовлетворяя нуждам своего времени или противодействуя им, было бы более адекватным, если бы Плеханов объяснил, что он понимает под личностью, а также индивидуальностью, и на основании чего эта случайная личность иногда так фатально противодействует необходимости, вовсе не желая этого, что обращает в прах целые народы, чему в истории имеется масса примеров на разных континентах в разные времена.

В частности, адвокат А. Ф. Керенский, ставший главой правительства России после Февральской революции 1917 года, явно понимал необходимость демократических изменений в России, но его действия, напротив, остановили для России эти изменения почти на век, приведя Россию к краху с многочисленными жертвами.

Кроме того, крайне неудачно выражение Плеханова «ход вещей», так как в истории происходят события, а вещи при этом могут оставаться на месте.

Вообще же, значительные фигуры истории – не теоретики, следующие тем или иным схемам. Таких среди них крайне мало, да и действия их редко адекватны.

Например, В. И Ленин пытался внедрить в практику теории Маркса, несколько модернизировав их, но это ложное представление исторического движения потерпело крах, поскольку социализм, быстро выродившийся в бюрократическую распределительную машину, был поражен через исторически непродолжительный период времени в соперничестве с более инициативным и эффективным капитализмом.

Все эти якобы великие личности во главе государств, как правило, ищут собственную выгоду, воображая часто бог весть что, но, на деле, они стремятся сначала захватить власть, а потом удержать ее ради того, что она дает, а не для блага попавших под их крыло народов.

Тем не менее, их действия могут совпадать или нет с естественным ходом событий, соответственно ускоряя или замедляя развитие всей цивилизации или локального сообщества вплоть до его исчезновения, в чем и состоит их воздействие на этот ход, который они, как правило, не пытаются осознать, но иногда попадаются умники, вроде Ленина или Мао Цзедуна. Они подверстывают под него разные правдоподобные для них самих гипотезы, и доводят свои народы до жалкого состояния, хотя, в целом, все их усилия, крайне редко оправданные истинным состоянием дел, не смогли остановить как развитие их стран, так и развитие цивилизации в целом.

Дело в том, что развитие цивилизации, несмотря на откаты и торможение, не способно остановиться вследствие нарастания информационных потоков, производимых расширяющейся сознательной деятельностью всей совокупности людских масс вплоть до информационного коллапса, представляющего тот предел, за которым возможности человеческого мозга и дополняющих его компьютерных сетей уже оказываются неспособными справиться с растущим потоком поступающей информации.

Как бы то ни было, эти «великие» личности, находясь у власти, волей-неволей вынуждены решать не только свои, но и назревшие общественные проблемы, вводя новые законы и перестраивая государственные институты, как это пришлось делать Наполеону, который ввел новый Кодекс, представляющий собой фундаментальную кодификацию гражданского права. В этот момент он превратился в ту личность, которая стала ведущей силой исторического развития общества, но сам он считал, что проделывает эту манипуляцию только для того, чтобы его государство оставалось на передовых позициях и не проиграло в войнах.

Подобное фундаментальное воздействие на ход мировой истории, если, конечно, не иметь в виду задворки мира, обусловлено окончанием соответствующего этапа развития мировой цивилизации.

Наполеон стал знаменем крушения эпохи феодализма, но завершение этой эпохи произошло не само по себе как естественный процесс эволюционного развития, и не в силу каких-то общих законов общественного развития, которых довольно много напридумывали, а было подготовлено просветителями и развитыми к тому времени технологиями, требовавшими расширенного применения, которое давало высокие прибыли, а также гнилостью властной элиты Франции того времени, погрязшей в долгах, разврате и утратившей чувство реальности.

Но всё это, безусловно, имело основу в значительном подъеме самосознания не только оппозиции к власти, но и значительной части населения, уже достаточно просвещенного для понимания и приятия изменения положения дел в пользу отмены сословий ради осуществления свободного предпринимательства.

Поэтому на великих переломах общественной жизни, коренных изменениях ее уклада «великие личности» воплощают собой вектор перемен, а в годы стабильности подобные личности, действуя вполне разумно для себя, способны завести свои страны в ловушки собственных или чужих ложных идей, что, например, происходит в течение длительного времени в Северной Корее, Венесуэле или на Кубе.

То есть «великие личности» во власти на первый план ставят решение собственных проблем, используя ресурсы государства и цепляясь за власть именно ради власти, за редчайшими исключениями.

Поэтому за любой личностью во власти, есть у нее таланты или нет, скрывается то, что диктует ей те или иные поступки изначально. И этим нечто, конечно, не могут быть ни производительные силы, ни отношения в обществе, ни историческая обстановка, ни соображения самой личности, часто довольно глупые.

Чтобы выяснить что это за силы, заставляющие каждого человека, а не только великие личности действовать так, а не иначе, необходимо проблему актора истории, будь то личность, народ или провидение, ставить для рассмотрения под другим углом, поскольку все они находятся на виду и принимаются за истину в зависимости от предпочтений публики, как бы исполняя роль, истинный автор которой скрыт от этой публики.

В частности, личность в истории, так же как и актер на сцене может сыграть по-разному, затормозив или ускорив ход истории для конкретного сообщества, но только по сценарию, имеющему некоторые особенности действия в зависимости, конечно, не от производительных сил непосредственно, а в гораздо большей степени от национально-религиозных, культурных особенностей конкретных сообществ, от собственных соображений по поводу жизненных реалий, а также от неимоверного числа каких-то незначительных или частных ситуаций, которые могут в данный момент приобрести решающее значение, хотя и эти причины поступков не являются последними и определяющими.

Например, явление Христа ускорило ход истории для стран, принявших христианство в силу того, что оно предоставляло более всего свободы волеизъявления для каждого человека – и где тут производительные силы? – а явление Будды и Магомеда замедлило ход истории для регионов, принявших буддизм или ислам, так как они ставили людей соответственно либо в пассивное положение, либо внушали, что они находятся целиком во власти потусторонней силы.

Тем не менее, отставшие в своем развитии страны со временем могут вовлекаться в информационный поток, создаваемый передовыми государствами, и даже в определенный момент оказываются способными опередить их, как это сделал недавно Китай.

Что касается народа, то он в основной своей массе обывателей не проявляет значительной активности в своих действиях в силу задавленности обстоятельствами, диктующими скорее стремление к выживанию, а не к знаниям и свершениям в любой области.

На эти свершения способными оказываются сравнительно немногие представители народонаселения, которые пытаются всеми доступными им средствами изменить жалкое положение трудящихся по сравнению с положением элитарной части общества – и их усилия не оказываются напрасными, так как положение эксплуатируемых от рабского состояния претерпело существенные изменения к настоящему времени.

Значительное число людей ныне не только приобрело больше степеней свободы действий и существенно улучшило материальное положение, но для них стало вполне реальным получение неплохого образованию, а также они получили возможность избирать себе подобных в органы управления на разных его ступенях и отзывать их из этих органов.

В данной проблематике важно то, что воздействие личностей или каких-то групп населения на ход истории оказывается только внешним в любом отношении и зависит более не от достоинств личности или эффективности групп, а от места, времени и состояния конкретного сообщества, которые, в свою очередь, определяются не чем иным, как действиями тех страт населения, которые имеют возможность проявить себя в создании исторического процесса, а сами по себе действия и личностей, и групп имеют только одну первоначальную причину – взаимодействие природного сознания и самосознания, от уровня которых зависит всё остальное, причем в основе действия этих форм человеческого сознания находится та или иная степень их неудовлетворенности существующим.

Например, рабовладельческий античный мир в лице наиболее ярких его представителей сумел разработать как основы законодательства и демократической системы управления, так и непревзойденные образцы культуры и искусства, но остался бесплоден в отношении развития технологий, которые оказались ненужным из-за дешевизны рабского труда.

Стало быть, в данном случае время, место и условия не соответствовали проявлению ученой и инженерной мысли, а первопричина этого обстоятельства заключалась в низком уровне самосознания даже ведущей и свободной части общества в его альтруистической составляющей, пока не достигшей позиции отрицания рабского состояния.

То есть личность способна появиться и проявить себя только в определенных условиях, которые создаются не ею непосредственно.

Но кто же или что же создает условия для проявления личности и пишет для нее общий сценарий?

(Окончание следует)