Онтологические прогулки

Биолог, читающий, что в царстве небесном лев возляжет рядом с ягненком, конечно, находится в затруднении, не зная, как не впадая в идиотизм, представить такую картину – не понятно, чем питаются львы, да и вообще, похоже, что в райской биосфере прекращены обменные процессы. Наивные художники, изображающие рай, рисуют львов, у которых есть когти и клыки, но которые этими клыками почему-то не пользуются. Даниил Андреев в «Розе Мира» писал, что поедание животными друг друга есть следствие демонических, дьявольских влияний на царство животных, и хищников надо либо перевоспитывать, либо уничтожать. Правда, в утопическом проекте Даниила Андреева не считает зазорным хотя бы есть растения.

Итак, рай полон биологических несообразностей.

Но если попытаться представить, о чем же все таки грезит конструирующее рай «имагинативное мышление», то можно увидеть: звери не едят друг друга, обмена веществ в этой биосфере нет, одна особь не имеет «пищевых претензий» к другой – то есть, перед нами мир абсолютно автономных особей, не образующих пронизанную внутренними связями биосферу, мир индивидуальностей, выделенных из окружающей среды.

Реальные живые существа «выделенными из среды» никак не назовешь.

Один из важных выводов, который гуманитарий может сделать из замечательной научно-популярной книги Александра Маркова «Рождение сложности» – вывода, который сам автор не делает, но который явно напрашивается – такого явления, как «отдельный организм» в некотором смысле нет. То есть, разумеется организм существует как тип и уровень организации живой материи – также, как существует клетка, органелла и биоценоз. Но придавать организму какое-то особое значение в смысле его автономии нельзя. Организм – лишь одно из звеньев в сложнейших процессах, происходящих в живой природе, живое тело – не более, чем одна из реторт в той сложнейшей биохимической фабрике, какой является биосфера. Никакой автономией он не обладает – он существует лишь в силу постоянного обмена веществом и энергией с окружающей средой, и прежде всего – с окружающей совокупностью других живых существ.

Кроме того: организм крупного животного, например человека, состоит из клеток, каждая из которых подобна живому организму, внутри клеток органеллы, также подобные отдельным живым организмам, а сам организм является местом пребывания для множества микробов, протистов и прочих тварей, находящихся с его телом в отношениях «симбиоза или «паразитизма» и принимающих в функционировании человеческого тела самое деятельное участие.

Итак, организм – лишь «клеточка биосферы». Однако, человеческое сознание обладает замкнутым кругозором, «мироподобием», провоцирующим опасность солипсизма и таким образом, конституирующим представление об индивидуальности – представление, в общем не релевантное организму, являющемуся носителем данного сознания. Недаром Роман Ингарден, рассуждая о человеческой свободе и ответственности,  особенно настаивал, что человек хотя бы относительно изолирован от влияющих на него факторов – поскольку, если бы он не был автономен, то ему вообще нельзя было бы приписать никакую свободу воли (а значит, в сущности, и личность) – личность бы оказалась бы просто продолжением природных причинных цепочек.

Вполне возможно, что именно ощущение человеком своего единства, замкнутости и целостности и является причиной того, что и в окружающем мире человек видит отдельные вещи – такие же, как его сознание, автономные и внутренне замкнутые единичные вещи. Бергсон, подчеркивая, что картина мира как состоящего из подобных вещей не соответствует аморфной и динамичной действительности,  считал, что человеческий разум привык иметь дело с небольшими твердыми телами. Но может быть, еще более важной причиной является единичность и обособленность сознания – и внешний предмет воспринимается просто, как потенциальный носитель такого сознания.

Факт заключается в том, что самоощущение – и онтологическая структура сознания находится в противоречии с реальными условиями функционирования организма в биосфере, и отсюда возникают мечты об автономном организме – возможном в фантастическом, но желанном раю.

Широко известен один фрагмент из «Фауста» Гете. Мефистофель говорит, что он

«Часть силы той, что без числа

творит добро, всему желая зла».

Казалось бы, эта фраза провоцирует завести разговор о том, как возможна эта диалектика – переход зла в добро. Однако, Фауст пропускает этот провокативный и явно специально заготовленный для него Мефистофелем парадокс мимо ушей, и обращает внимание на казалось бы побочную сторону фразы Мефистофеля: как же Мефистофель, казалось бы индивидуум – может быть частью чего-то?

 

Итак, человек обладает лишь иллюзией, что является автономным индивидуумом, демонический мир зла – это мир целостной среды, и нарушают эту всеобщее безличие лишь – твердые тела – те самые твердые тела, которые Бергсон считал единственно доступные для человеческого разума, и которые (в силу того, что и организм – разновидность освящаемого светом твердого тела) единственные могут быть адекватным субстратом сознания.

Важно, что человек пытается держаться за иллюзию (или все-таки реальность?) своей индивидуальности, а дух зла настаивает, что все являются не более, чем частью некой «тьмы» – то есть неразличимости. Ведь очертания отдельных предметов не видны, если они не освещены светом. Ну, это конечно, если быть верным «скромной правде» Мефистофеля. И биология является именно такой скромной правдой по отношению к автономии живого организма. В этом смысле биолог выступает в роли мудрого Мефистофеля, разрушающего иллюзии гуманитария Фауста. Скромная правда биологической телесности (часть силы) – против свойственного сознания «самомненья смелого» – (целое, а не часть).

В противостоянии изолированной индивидуальности субъекта с целостностью среды проявляется говоря мифологически – противостояние человеческого «Добра» и «природного «зла».

Владимир Соловьем писал, что стыд человека за низменные отправления своего тела связан со стыдом за то, что человек обладает смертной плотью. Но низменные отправления тела –  вроде испражнений или секса – как раз и являются связью человека со средой. Теми моментами, где особенно ярко проявляется относительность человеческой автономии и вписанность тела в единую машину природы. В сущности, и смерть является демонстрацией этой вписанности – тело уступает место будущим поколением, а само растворяется в характерным для биосферы круговороте веществ. Смерть не есть уничтожение вещества тела, но смерть уничтожает последнюю иллюзию изоляции тела от среды и погружает его в неразличимое единство с природой.

Все эти соображения позволяют сказать, что для человека как существа, обладающего сознанием ценностно релевантным должно быть представление о развитии как истории формирования индивидуальности, все более автономной и независимой от среды. Во многом, в этом же ключе может быть прочитана философия Владимира Соловьева, в котором развитие понимается как рост независимости духа от низшей материальной природы.  В этом же направлении работают и мечтания мыслителей-космистов о грядущей автотрофии человека – то есть, перехода его к способности создавать себе пищу из неорганической природы и тем самым к полной независимости от биологической среды.

На узком отрезке социального развития эту же «ценностную тональность» отражают теории прогресса, основанные на ценности личности – например, теория прогресса как борьбы за индивидуальность Н.К. Михайловского.

Картина биологической эволюции слишком неоднозначна, чтобы сказать – происходит ли в ее ходы выработка более автономного существа. Но, по крайней мере, некоторые эволюционные изобретения этому способствуют. Например – клеточная мембрана, и у многоклеточных организмов – кожа, отделившая химическую лабораторию организма от внешней среды. Или теплокровность, сделавшая живые организмы более независимыми от перепадов внешней температуры и позволившая теплокровным существам заселить полярные области. Техносфера, созданная человеком работает в том же направлении — она-то и внушает космистам надежды на автотрофию человечества. Централизованная нервная система (появившаяся в живой эволюции далеко не сразу) несомненно также способствует целостности живого организма как системы. Организм как носитель сознания хотя и не автономен, но в нем явно просматривается тенденция приобретения автономии. Материальный носитель сознания приобретает особые черты целостности, в частности, отчетливо выраженную границу. 
Материальный носитель сознания приобретает явно прослеживаемое стремление к бесконечному поддержанию своего существования. Присутствующие не абсолютно, но в тенденции свойства носителя сознания – целостность (стремление к целостности) и бессмертие (стремление к бессмертию) – явно имитируют предполагаемые свойства сознания как нематериального бытия. 


Однако, такие свойства сознания как целостность (для-себя-единственность) и вечность повторяют свойства объекта «Мир» (универсум). Вследствие этого в живом организме (носителе сознания), пытающемся стать вечным и целостным мы видим попытку стать целым миром.

Индивидуальность есть мечта о мироподобии.

Очевидно, что наилучшим решением проблемы независимости индивида от среды было бы поглощение среды индивидом — и идею подобного равного миру индивида  видимо можно увидеть в идее «точки Омега» Тейяра де Шардена, максимально организованного состояния материи, являющегося заключительным звеном эволюции.