Онтологические прогулки

О соотношении насилия и коммуникаций в социальных отношениях

Мерило цивилизованности

Слово «цивилизованный», сравнение с цивилизованными странами, рассуждения о цивилизационном развитии имеют большое значение в отечественно общественной мысли, но само значение этих слов крайне размыто, и употребляются они – как и слова «смысл» и «духовность» - в самых разных значениях, соответствующих прихотливым пристрастиям различных авторов. Всякая попытка ввести единственно правильное, нормативное значение понятия «цивилизованность» заведомо  обречено на провал. И, тем не менее, автор этих строк берет на себя смелость предложить не определение, но мерило цивилизованности, мерило может быть косвенное, но интегрирующее в себе результаты очень многих тенденций мирового развития.

Мерило это следующее. Общество может считаться цивилизованным в той мере, в которой воздействие людей друг на друга осуществляется информационными средствами. Другими словами: общество тем более достойно наименования цивилизованного, чем в большем числе случаев оказывать влияния на происходящие в нем процессы и поведение людей можно не прибегая к насилию и физическим воздействиям, а ограничиваясь исключительно манипуляциями с информацией.

Представим себе, что некий хозяин дома зачем-то должен добиться, чтобы прохожий зашел в его дом. Если прохожий не понимает языка хозяина, если он неуправляем и никого не слушает, если он боится хозяина – то последнему, чтобы достичь своей цели не остается ничего другого как взять прохожего за воротник и втащить в дом силой, и дубина здесь будет особенно кстати. В оптимальном же случае хозяину будет достаточно попросить, попросить словами – и прохожий зайдет. Вот между этими двумя условными ситуациями, между применением силы и использованием слова, как между двумя полюсами и умещается все развитие цивилизации. В цивилизованном обществе должны существовать «виртуальные интерфейсы», можно просто и комфортно, без мускульных усилий и без грубой силы влиять на окружающую реальность.

Мы могли бы ввести понятие Общественного Идеального, понимая под ним совокупность информационных сообщений, оказывающих влияние на социальные процессы и человеческое поведение. Возможно, слово «идеальное» здесь употреблено не совсем в точном значении, но для нас важно способность всевозможных идеалов к чему-то обязывать людей. Информация становится «идеальной» тогда, когда заставляет на себя ориентироваться. Общество можно считать тем более цивилизованным, чем более масштабным и влиятельным Общественным идеальным оно располагает.

Правда, критерий это тоже не простой, поскольку само Общественное идеальное крайне сложно по структуре, и элементы, из которых состоит Общественное Идеальное чрезвычайно разнообразны по силе, масштабам действия и устойчивости во времени. Структуру Общественного идеального можно было бы изобразить виде пирамиды. В фундаменте этой пирамиды находятся просто реплики, которыми обмениваются люди, пытаясь повлиять друг на друга в каких-то конкретных ситуациях – например, просьба уступить дорогу на узком мосту. Масштаб действия таких элементарных единиц властной информации не выходит за пределы двух непосредственно общающихся людей, а время действия их заканчивается сразу, как только исчерпывается конкретная ситуация, к которой эта реплика была привязана. Поднимаясь дальше вверх по этой пирамиде, мы застаем приказы, издаваемые должностными лицами, банковские чеки и платежные поручения, заявки в интернет-магазинах, технические и должностные инструкции, объявления, запрещающие курить – и наконец, на вершине пирамиды мы застаем авторитетные нормативные системы, влияющие на огромные массы людей, и действующие довольно долго – например, государственное законодательство или совокупность нравственных предписаний религии.

Поскольку в индустриально развитых странах Общественное идеальное - начиная с законодательства и заканчивая сложившейся системой бытовых коммуникативных практик – развиты и работают, то социолог Никлас Луман писал, что власть - это по сути своей разновидность коммуникации, это «символически генерализированное коммуникативное средство». Но думается, точнее будет сказать, что это высший тип власти.

Великий парадокс дисциплины

Преимущество управления с помощью информации по сравнению с управлением с помощью насилия можно объяснить весьма цинично: дело не в том, что насилие безнравственно, а в том, что управление с помощью информации гораздо более экономично, эффективно и энергетически менее затратно. Собственно, способность информации оказывать сильное влияние при минимальных затратах энергии и отличает информационные сообщения от обычных физических воздействия. В свое время Павел Флоренский, пораженный этим парадоксальным свойством словесных сообщений, стал говорить о «магичности слова»[1], ну а современные синергетики называют эту же саму магичность комплементарностью.

Представим себе двух правителей, которым за какой-то надобностью нужно переместить 1000 своих поданных из пункта А в пункт Б. Система власти первого правителя не может обходиться без насилия, и ему видимо придется послать несколько сот конвоиров с бичами или пулеметами, чтобы довести толпу до нужного места. Но власть второго правителя устроено более цивилизованно, и ему достаточно подписать соответствующий приказ - подчиняясь ему, граждане сами пройдут в пункт Б.

 Сравнивая два этих случая, легко увидеть, что второй правитель может управлять с куда большим комфортом и с куда меньшими затратами ресурсов.

Быть может главная задача всякой власти – не только государственной, но любой власти – родительской в семье, учительской в школе, атаманской в сотне – добиться такого положения, когда бы целей управления можно было бы добиться только через отправку информационных сообщений, чтобы управлять словом или документом – но не переходить к физическим мерам.

Кстати, физические меры – это не только непосредственное насилие над личностью, это еще может быть перегораживание входов или выходов, отключение воды в доме неплательщика, эвакуация автомобиля, разрушение дома (что практикуют в Израиле при борьбе с терроризмом) – но каким бы ни было физическое воздействие, оно всегда более затратно и хлопотно, чем воздействие чисто информационное. Всегда лучше, чтобы ученик слушался слова учителя, не дожидаясь порки – и это дает основание предположить, что скрытым мотивом успешной борьбы с телесными наказаниями детей (как и вообще с телесными наказаниями) была не только гуманность, но и стремление сделать управление в семейных и педагогических коллективах менее энергозатратным. Глядя с большой высоты – и учения о ненасилии Толстого или Ганди можно считать бессознательно подчиненными принципу экономии энергии и других ресурсов.

Отсюда, столь огромная значимость темы дисциплины и дисциплинирования, рассуждениями о которых сегодня наполнена обществоведческая литература. Многие социологи отмечают, что важнейшим изменением, которое претерпело западное общество в Новое время стало появление мощных систем дисциплинарного надзора. И в этом тоже можно увидеть борьбу за «информатизацию» власти. Дело в том, что дисциплина – это, собственно, не что иное, как подчинение человека Общественному Идеальному – например, Правилам поведения. Дисциплинированный ученик слушается учителей, дисциплинированный солдат выполняет приказы командиров и соблюдает воинские уставы, дисциплинированный рабочий беспрекословно подчиняется указаниям мастера и при этом не нарушает технические инструкции. Дисциплина по своей сути есть социально-психологический механизм, привязывающий поведение индивида к какому-то обращенному к этому индивиду властному информационному сообщению. Идеально-дисциплинированное общество подобно компьютеру – в том смысле, что все самое важное в нем происходит в сфере информационных сообщений, и всякое управление сводится к посылке информационных сигналов. Грезы большевиков о новом человеке, который будет добровольно выполнять все общественные обязанности без насилия можно считать разновидностью этой сидящей в подсознании любой власти грезы об идеальной дисциплине.

Правда, сам процесс дисциплинирования, и любимый Мишелем Фуко дисциплинарный надзор не могут обойтись без насилия. Солдат невозможно приучить к дисциплине без децимаций, шпицрутенов, гауптвахт и военных трибуналов, школьниками еще совсем недавно считалось невозможно управлять без розог и оставлений без обеда. Тем не менее, цель дисциплинирования – мир без насилия, в котором все повинуются слову. Это можно было бы назвать Великим парадоксом дисциплины – усиленное применение насилия во имя полного устранения насилия из управления. В конечном итоге такой же смысл был и у большевистского Красного террора, и у любого террора, вспыхивающего в начале существования нового и еще неокрепшего политического режима: применяя насилие, режим пытается создать для себя возможность управлять без насилия, попросту – он придает авторитет исходящим от него информационным импульсам. И в общеправовом смысле: когда государство как таковое присваивает себе монополию на легитимное насилие, оно пытается придать больший вес своим ненасильственным способом управления. Истинной целью развития власти является предание коммуникации силы гипноза – чтобы слово, не подкрепленное никакими санкциями  несло бы само в себе беспрекословно подчиняющую силу.