Онтологические прогулки

Удивительно, что в мировой классической философии никогда не было «философии радости». Разумеется, во все времена встречались и жизнерадостные философы, и оптимистичные декларации, например, Готфрида Лейбница (1646-1716) о «лучшем из возможных миров», но все они тонут в безбрежном море философии «минорной».

 «Смеющийся философ» Демокрит (460-370 до н.э.) мало чем отличался от «плачущего философа» Гераклита (535-475 до н.э.), потому что смех его был горьким – это «смех сквозь слезы». Нет радости и в философии «почти современной». У Мартина Хайдеггера (1889-1976) есть «экзистенциалы»: страх, забота, падение и брошеность, бытие-к-смерти. Только в экзистенциализме вопрос о смысле жизни мог предстать как вопрос о самоубийстве (Альбер Камю, 1913-1960). А постмодернизм, который часто называют секуляризованным, то есть светским, сатанизмом с его «деконструкцией» значений и смыслов (Деррида) (а по-русски сказать, «разборка собранного» или даже «выворачиванием наизнанку») и вовсе исключает сюжет радости: когда «тело без органов» или «органы наизнанку» (Делёз, Гваттари), уже не до нее…

Версии могут быть разные. Высокие и совсем низкие. Возможно, философы не жаловали тему радости из-за опасений, что в мире, полном страданий, философская проповедь радости могла быть расценена как оправдание зла и даже сокрытие ее (попросту обман). К тому же, радость – не только эмоция, но и «материя» трансцендентная, выходящая за пределы чувственного опыта, и потому она – «территория» религии; философии же остается только грустно вздыхать и виновато разводить руками. А может быть, философия радости – это и вовсе оксюморон (эдакий «жизнерадостный труп»)?

Впрочем, причина могла быть и совсем банальной: тема радости и сегодня многим «снобствующим» философам кажется слишком простой, плебейской, не требующей серьезных усилий ума, да и скучной. Людям интереснее смерть, а тут, подумаешь, – какая-то там радость. Ею надо жить, а не философские трактаты писать. Это как в СМИ: никто же не пишет в газетах о вовремя прибывшем поезде; вот если бы произошло крушение, или хотя бы сгорел заброшенный сарай…

Не в пример философии религия (по крайней мере, христианство) провозглашает радость имманентным свойством подлинного бытия, то есть Бога, и словами апостола Павла «Всегда радуйтесь» (1 Фес. 5: 16), – должным состоянием человеческой души, а злорадство – дьявольским наваждением.

«Радость есть сила всякой религии. Радостью победило мир христианство в сердцах богоизбранных … настоящая радость о Духе Святом есть, может быть, единственный документ религиозной подлинности вообще».

О. Сергий Булгаков (1871-1944) [1]

Радость – едва ли ни главный «аттрактор» всякой религии. Именно это обстоятельство послужило для Карла Маркса основанием назвать религию «опиумом для народа», «вздохом угнетенной твари, сердцем бессердечного мира». Но очевидно, что радоваться хочет и может не только «угнетенная тварь», а всякий живущий на Земле человек. Независимо от того, в какой исторической эпохе-цивилизации он живет. Независимо от расы, пола, возраста, социального положения и вероисповедания. Поэтому определение религии как «опиума для народа» может легко оказаться «двойным обманом» (дескать, Маркс врет про религию, которая врет людям), хотя доля истины в этом определении, несомненно, есть.

Как утверждал Аристотель (384-322 до н.э.), каждый стремится к Благу, но средства для его достижения выбирают разные. Сегодня «опиумом для народа», компенсирующим острый дефицит радости, всё больше становится массовая культура и бытовой экстремизм: «футбольный» фанатизм (головная боль органов правопорядка), экстремальные виды «спорта» (например, «зацеперство»), «сэлфи» со смертельным исходом. Состояние депрессии у 10% населения России, а это 15 миллионов человек, повальное пьянство от тоски (и не только в России) и, конечно, наркотики скучающих подростков и неспособных к естественной радости «товарищей взрослых» – приобретают все более угрожающие формы и масштабы (это к вопросу об актуальности темы «философия радости»).

Что же такое радость не в религиозном, а философском понимании? Да и возможен ли в принципе философский ответ на этот вопрос, говоря на манер Иммануила Канта (1724-1804), «в пределах только разума»?

Философия не знает другого способа постижения бытия, кроме как познания истины посредством развертывания, или дискурса, понятий и идей. «Высвечивая» содержание и специфику понятия «радость», нужно, прежде всего, соотнести это понятие и с его «антагонистами», и с его «близнецами».

Этимология русского слова «радость» нам не ясна. Лингвистические версии маловразумительны и противоречат друг другу [2]. Правда, есть занятные гипотезы, которые академическая лингвистика категорически отвергает. Я имею в виду предположения о том, что в русском языке слог «ра» связан с обозначением солнца. Некоторые даже «пристегивают» имя древнеегипетского бога солнца Ра. Сразу приходят на ум «радуга», «раздолье», «праздник» и даже «парад» (хотя слово-то испанско-французское, «завезенное» в Россию Петром I). Впрочем, В.И. Даль (1801-1872), которого никак не заподозришь в лингвистическом шарлатанстве, усматривал прямую связь между словами «радость» и «радуга».

Почти все словари определяют «радость» как положительную эмоцию, а также как то, что вызывает её. Это может быть человек, поступок, событие, вещь, свойство. Обычно радость соотносят со счастьем, удовольствием, весельем, восторгом, ликованием, торжеством. Противопоставляют – мрачности, хмурости, печали, тоске, скуке, кручине, грусти, унынию, огорчению, скорби. Еще больше смысловых оттенков имеют образованные от слова «радость» прилагательные и глаголы.

Истинную философию радости нам удалось найти только в «Толковом словаре живого великорусского языка» В.И. Даля. Здесь еще нет слова «эмоция». Радость, веселье и тоску он определяет как чувство, свойство души. Веселье – это радостное расположение или состояние духа, и все, что доставляет удовольствие, что утешает и радует, утеха для себя и других. В определениях В.И. Даля, как правило, скрыто или явно присутствует «Другой». Так, радость нуждается в чьем-то отклике, в том, чтобы ее разделил кто-то. Об этом свидетельствуют и приводимые Далем поговорки, которые «высвечивают» смысл радости: «Сам себе на радость никто не живет», «Кто чужой радости не рад, тот сам себе враг», «Чем богаты, тем и рады». Радовать других, быть радушным – обладать душевной готовностью радовать других, дарить радость. Радеть означает испытывать радость от того, что печешься о ком-то, заботишься. Почти устаревшее ныне слово «ради» толкуется В.И. Далем как усердствовать; желать и хлопотать радушно, всей душой. Подавать Христа-ради – с радостью дарить во имя Его.

Выходит, что, согласно Далю, радость не только «диалогична», но и деятельна. Радетель – тот, кто радеет кому-то или о чем-то; доброхот, старатель, заботник. Радивость определяется как усердное, горячее, участное старанье, служенье. Радить кому-то означает советовать, давать совет, помогать советом. Глагол «радеть», отмечает В.И. Даль, у скопцов, хлыстов и пр. означает отправлять свое богослуженье. Даже радуница (поминовение покойника) у Даля связывается с радостью. Тут можно усмотреть целую «философию»: и молитву, обращенную к Богу, о спасении души усопшего, и выражение благодарности за его «земные дела», и светлую память о покойнике.

Понимание радости в русской культуре разительно отличается от западноевропейского. Так, немецко-американский гуманист ХХ века Эрих Фромм (1900-1980) определял радость как «то, что мы испытываем в процессе приближения к цели стать самим собой». Здесь совсем другая «система координат», система ценностей: не «Мы», а «Я», не «данность», а «цель», которой оказывается личная свобода.

С точки зрения психологии, радость связана с волнением. Однако есть и радость как умиротворение, как результат обретения счастья в покое. Специфика радости наглядно выявляется в сравнении ее с «эмоциями-близнецами»: удовольствием и весельем. Впрочем, вплоть до XVIII столетия эти эмоции (и соответственно, понятия) не дифференцировались[3]. Выбор названия для того или иного чувства задавался ситуацией, контекстом, а не строгими дефинициями. Однако в дальнейшем понятия «радость», с одной стороны, и понятия «удовольствие» и «веселье», – с другой всё больше расходились, порой вступая в конфликт [4].

Можно вполне определенно утверждать, что радость – это умопостигаемый атрибут души, а удовольствие и веселье – атрибут чувственного. Удовольствие – телесно, это «радость тела»[5], которое насытилось. Довольно – значит, хватит, больше не нужно. Удовольствие – это относительная законченность, временно утоленный голод. Удовольствие, как и радость, испытывают, но удовольствие в основном получают, а радость преимущественно дарят. И. Кант, противопоставляя чувство удовольствия чувству прекрасного и возвышенного, отмечал, что последние не знают пресыщения[6]. Так и радостью – никогда «не объешься». Можно устать от сопровождающего радость волнения, требующего физиологических затрат энергии, но невозможно устать от самой радости.

Даже у кратковременной радости «долгое эхо». Память, согревающую душу после того, как конкретный повод для радости исчез, поддерживает в человеке жизненные силы, любовь, надежду, мечту. Радость не имеет горького осадка (если, конечно, поводом для нее был не обман или иллюзия). А вот удовольствие «не в меру» оставляет после себя либо похмелье и даже наркотическую ломку, либо новую еще более острую потребность. Недаром говорят, что «деньги как морская вода: чем больше пьешь, тем сильнее жажда».

Радость бесконечно многолика: радость ребенка, рассматривающего кузнечика в траве; радость узнавания или, напротив, радость научного озарения; радость созидания («Радуюсь я. Это мой труд вливается в труд моей республики» – В. Маяковский); радость творчества («Ай да Пушкин, ай да сукин сын!»); радость встречи и радость, вызванная беззубой улыбкой младенца; радость смертельно больного, который, может быть, в последний раз видит восход солнца… Во всем этом многообразии есть единое основание и единый «механизм» его реализации.

Радость возникает тогда, когда физическое и психологическое течение жизни человека как бы попадает в резонанс с «пульсом» мироздания, раскрытием и развертыванием его потенциала, его энергетикой. Не только с «физикой» и «физиологией» мира, но и со смыслами, ценностями, с «идеальным каркасом», энтелехией (целостностью и завершенностью) мироздания. Может быть, с божьим замыслом. Радость, наверное, единственная «точка пересечения» атеистов и верующих, в которой они, встретившись, расходятся в разные стороны. Радость – это «окно» в подлинное бытие, которое старались нащупать философы от Платона до Хайдеггера, и которое уже тысячелетиями хорошо было известно с малых лет всякому верующему.

Радость часто наивна и беспечна: «Зря, дурак, радуешься!» И всегда доверчива. Человеку легко обмануться, принять за истинную радость то, что в религии называется дьявольским наваждением, сатанизмом или бесовщиной. Но «дьявол», как и «бог», – это не философские категории. Поэтому мы говорим не о бесовщине, но об обмане и самообмане. Родственные радости эмоции (удовольствие и веселость) нетрудно вызвать непристойностью, порнографией, алкоголем, наркотиком или парой подключенных к голове электродов.

Порой радость требует большой мудрости и благородства. «Для того, чтобы радоваться с радующимися, – писал Иоанн Златоуст (347-407) – душе нужно более любомудрия, нежели для того, чтобы плакать с плачущими. (…) для того, чтобы, видя человека в благополучии, не только ему не завидовать, но еще разделять с ним радость, нужна душа очень благородная»[7]. В этом смысле, радость – противоположность зависти.

Радость – это не просто эмоция типа возбуждения, волнения, восторга или, напротив, апатии, уныния, грусти и т.п. Радость являет собой переживание и обнаружение бытия, то есть экзистенциал, который, как и хайдеггеровское время, есть «место встречи» бытия и сущего. Авторы «Философского словаря» довольно точно определяют радость как духовное чувство полноты бытия[8]. Можно сказать и более категорично: радость – это способ «схватить» целостность бытия как вселенское добро. Добро не только как противоположность злу, но и как то, что досталось тебе даром; то, чем ты владеешь. Тогда как злорадство есть следствие разорванности сущего и – подобно раковой опухоли – «стремления частного стать всеобщим» (Шеллинг), подменить или хотя бы имитировать собой целостное бытие, когда уже не видна разница, улыбается ли ребенок или «черви в куче дерьма», как пела рок-группа «Агата Кристи» в своем хите 90-х годов «Тоска без начала, тоска без конца».

Истинной противоположностью радости как экзистенциала является не грусть или печаль, а именно тоска. Недаром В.И. Даль определял ее как стеснение духа и томление души, то есть, как радость, связывал с атрибутом человеческой души. Тоска – это экзистенциальное переживание отсутствия радости. Но самое трагичное в тоске даже не отсутствие радости, а отсутствие ответа. Если радость – худо ли бедно – можно «изобразить» для себя и тем более для других, то тоску обмануть невозможно. Ее можно попытаться залить, заглушить, но она все равно как несмываемые чернила выступает наружу, а главное гложет изнутри, пока душа не обретет радости. Тоска есть одиночество души. Она хуже бунтующего отчаяния. Отчаявшегося человека еще можно как-то утешить. Тоску можно только пережить. Или сойти с ума.

Радость не временное состояние, а неизбывное, хотя и затаенное, сокровенное. «Печаль кратковременна, а радость бесконечна» (Иоанн Златоуст, святитель. Беседы на Евангелие от Иоанна. 79: 1)[9]. Она лишь ждет повода явить себя. Августин Блаженный (354-430) искал «радости, не знающей разочарования», но люди в своей массе до тех пор, пока есть душевные и физические силы, – через разочарования и боль, обман и страдания – ищут счастья и радости. Великий фильм Федерико Феллини «Ночи Кабирии» об этом.

Радость сопряжена с надеждой, ибо последняя есть готовность к радости, а не только воля к бытию. Если это и воля, то воля свободная, добрая воля (в отличие от «злой» воли к власти и могуществу). Неслучайно Георг Гегель (1770-1831) называл улыбку – эту «визитную карточку» радости (хотя и злорадства тоже) – проявлением свободной воли, присущей только человеку. Но радуются вопреки злу, а не в оправдание его (последнее, собственно, и есть злорадство). Радость – в отличие от течения жизни – не может быть, как у Ницше, «по ту сторону добра и зла».

Радость – основание (источник) и венец высших ценностей: истины, добра, красоты, веры, надежды и любви. Радость афицирует (проявляет) вечное и бесконечное бытие. Как вспышка молнии, как высверк бриллианта, как кратковременное явление человеку радуги (слияние света и живительной влаги), как праздник.

Радость – это от-рада (через дефис), то есть ответ человека на радость бытия. Во всех его проявлениях в сущем: в полевом цветке; в божьей коровке; в здоровом теле; в уютном доме и покое; во вкусной еде; в победе над врагом; в красивой женщине, изящной вещице, восходе солнца… Ребенок улыбается и радуется много больше взрослого человека, потому что он находится в гармонии с миром. Мы умиляемся, глядя на младенцев, ибо они – это наше бытие, наше продолжение. Это мы сами, но такие, у которых еще всё впереди.

Мне как человеку невоцерковленному трудно принять утверждения некоторых богословов, осуждавших «радость земную». В этом есть что-то неблагодарное, почти предательское. И по отношению к природе, и к людям, и… к Богу. Например, такое высказывание епископа Игнатия (Брянчанинова) (1807-1867): «Земная жизнь не представляет ничего радостного, ничего утешительного, кроме надежды спасения»[10]. А как же Библия? Ведь в ней сказано: «И увидел Бог всё, что Он создал, и вот, хорошо весьма» (Быт. Гл.1, ст. 31). Это ли не радость бытия!?

Может быть, радость – это единственный способ постижения Бога. Павел Флоренский (1882-1937) утверждал, что существование Бога нельзя доказать рациональными средствами, но в его бытии можно убедиться[11]. Но весь вопрос: «Как?» Если путем «явления» человеку ангелов и других потусторонних персонажей, то в этом случае надо обращаться к психиатру. Если «ощущать» в себе гармонию мироздания, или хотя бы испытывать потребность в ней, искать «диалога» с миром – тогда другое дело. С древнейших времен для большинства людей формой такого диалога является религиозный культ – порождение истории и культуры, воспитания и сугубо интимного личного опыта. Но это вопрос доверия, а не веры. Доверяют людям, а верят в Бога.

Радость неразрывна с чувством благодарности. Радость нуждается в ней. Это отнюдь не требование «эквивалентного обмена». Радость умножается благодарностью. Русское слово «рад» – словно зеркальное отражение слова «дар»[12]. Дар без благодарности делает акт дарения безрадостным. Неблагодарность – свидетельство неспособности радоваться. Во всех мировых религиях благодать пред-полагает (через дефис) вопрошание, просьбу, молитвенное обращение к Богу, а радость полагает и рождает молитву благодарственную. Примечательно, что древнегреческое слово «радость» (χάρμα) лежит в основе слов χᾰριστήριον (благодарственный дар) и χᾰριστήρια (принесение благодарственной жертвы богам)[13].

Наконец, радость имманентна свободе. Она рождается из свободы. Радость – это вырвавшиеся из плена, выплеснувшиеся на свободу жизненные силы человека:

Оковы тяжкие падут,
Темницы рухнут – и свобода
Вас примет радостно у входа,
И братья меч вам отдадут.
                     А.С. Пушкин

Практическое, писал Кант, «есть всё то, что возможно благодаря свободе»[14]. Радость – как составляющая нашей жизни, ее возможности, цели и достижения – не исключение. Радость предполагает свободу воли. Желательно добрую волю. «Всё, что жизнь обещает нам, исполним мы во имя жизни» (Ф. Ницше). «Если хочешь быть счастливым, будь им!» (Козьма Прутков). Но практика всегда и сложнее, и трагичнее любого призыва.

Подобно тому, как бытие немыслимо без небытия (ничто), жизнь без смерти, радость немыслима без тоски. Тоска есть отсутствие радости, отсутствие ответа, что, в сущности, одно и тоже. Это ноющая пустота в душе. Это бессмысленная и пугающая свобода. Пустота, которая может быть заполнена жестокостью и безумием, фальшивым весельем, безудержным потреблением, а может быть заполнена радостью постижения истины и свершения добра, радостью чистой любви, созидания и творчества.

Диалектика радости и тоски сродни (и формально, и по существу) диалектике добра и зла, прекрасного (возвышенного) и безобразного (низменного). Но где то райское дерево, на котором растут плоды познания радости и тоски? Если оппозиция «добро – зло» очерчивает предмет этики, «прекрасное – безобразное» – предмет эстетики, то для философской области, исследующей бытие человека в оппозиции «радость – тоска», даже нет названия.

Возможна ли «философия радости» как credo и проповедь? Нет. Сама проблематичность (эдакая «несомненная сомнительность») философских, или метафизических, положений не позволяет этого. Вера – сфера практики, а не теории, сфера нравственности и религии. По этой же причине невозможна и философская проповедь радости. Но как способ теоретического осмысления и понимания феномена радости, «философия радости» не только возможна, но и необходима[15], ибо вне радости невозможно понять само отношения «человек – мир». Радость – это атрибут бытия и одновременно способ его постижения. Здесь и онтология (радость как бытие-для-человека), и гносеология, поскольку радость – это не только присутствие бытия в человеке, но отражение в нем мироздания и способ познания бытия.

_____________________

1. Философский словарь // http://slovarslov.ru/slovar/fil/r/radost.html
2. Одна версия гласит: *rād восходит к праиндоевр. *rei- «рассуждать, считать». Другая же сообщает: Происходит от праслав., от кот. в числе прочего произошли: др.-русск., ст.-слав. радъ . Предполагают родство с англос. rót «радостный, благородный», др.-исл. rǿtask «проясняться, веселеть», англос. rǿtu ж. «радость». // http://slovarslov.ru/slovar/his/r/radost.html
3. Как отмечает Э. Шимчук, «… лексема ра¬дость, вплоть до Нового времени продолжая быть именем того, что чувственно открывается человеку в земном, с из¬вестного момента становится также обозначением умопостигаемой эмоции, внутреннего пережива¬ния, приписываемого индивидууму».
https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%A0%D0%B0%D0%B4%D0%BE%D1%81%D1%82%D1%8C
4. В некоторых испаноязычных странах был причудливый обычай звонить по ночам в колокола, призывавших ленивых мужей не забывать о своем супружеском долге (эдакая «радость по расписанию»).
5. Пеньковский А. Б. Радость и удовольствие в представлении русского языка // Логический анализ языка: Культурные концепты. М., 1991. С. 375-383
6. Кант И. Наблюдение над чувством прекрасного и возвышенного. – Кант И. Соч. в шести томах. М., 1963-1966. Т.2. С.128.
7. О христианском понимании радости // http://www.pravoslavie.ru/jurnal/28877.htm
8. Философский словарь http://slovarslov.ru/slovar/fil/r/radost.html
9. О христианском понимании радости // http://www.pravoslavie.ru/jurnal/28877.htm
10. Дьячкова Н.А. Концепт радость в православном дискурсе // http://www.uralsky-missioner.ru/doc/91
11. См.: Флоренский П.А. Столп и утверждение Истины. – М., Правда, 1990. Репринт издания 1914 года.
12. Понятие «дар» – категория философская. См., например: Беляков А.В. Тема дара в неклассической философии. – Автореферат канд. дисс. – Екатеринбург, 1996.
13. Большой словарь древнегреческого языка: http://slovarus.info/grk.php?id=%26%23967%3B&pg=4
14. Кант И. Критика практического разума. – Соч. в шести томах. 1963-1966. Т.3. С. 658
15. Здесь уместно провести аналогию: задача философии права, писал Гегель, состоит не в том, чтобы указывать законодателям, как и какие законы надо принимать, а как следует понимать право.