Фиалковая высота
Те же глупость и испуг.
Страх катается на роликах
В окружении подруг.
Боль и жалость – червоточины
В зыбком яблоке души.
А на ней клеймо: «просрочена».
В мыслях ползают ужи.
Разливается чернильница.
Пятна – осень на холсте.
Мгла могильная пружинится.
И не где-то, а везде!..
На снегу - не разберешь…
Этот день похож на кролика.
Потому – и страх, и дрожь!
По капле солнечную брагу
Устами ив лениво пьют.
Лиловый холод тенью длинной
Скоблит остывшие овраги,
Мертвя сентябрьских дней уют.
Переливаясь тусклой ртутью,
Тоска лесная зажигает
В осинах синие огни,
Отдав кромешному безлюдью
Времён серебряные гаммы,
Просторов чувственный гранит.
Во снах лесов легко и чисто.
Берёзным блеском в синем дыме
Горит полдневная свеча.
И тихо, трепетно, лучисто
О той, чьё позабыто имя,
Стекает зыбкая печаль
На камни памяти, на белый
Песок бессмертия, струится
По руслам осени, туда,
Где так безвыходно, несмело
Поют хорал прощальный птицы –
Мои свирельные года.
Фиалковая высота,
Где звёздное небо и солнце – посуда
Для тайной вечери Христа…
Чего же ты просишь? Чего же ты хочешь?..
У времени короток путь.
Танцуют канкан темнотелые ночи.
Так пой же! О прочем забудь.
Забудь полувросшую в землю сторожку
И магний тоскующих лиц,
И небо, где ворон кружит осторожно,
И злобу запретных границ.
И время взовьётся, и когтем царапнет
Костлявую грудь бытия…
Гляди, как с небес, да по звёздному трапу –
Спускается осень твоя.
Ах, лучше б ты не прилетал –
Который и летать не может!
Меня сомненье злое гложет.
Ах, лучше б ты не прилетал…
Ржавеет душ сырых металл,
И не металл ржавеет тоже!
Ах, лучше б ты не прилетал –
Который и летать не может!
Порвётся, и в этом просвете, –
Сколь сильно изношена вера моя, –
Увижу в мерцающем свете,
Сколь сильно душа истомилась по дням,
Где счастье живёт, а не вечный бедлам!
И свет, проникая в забытые дни,
Вернет ощущенье былого.
Событий былых возгорятся огни
И скажется верное слово,
Которое – помню – забыл я сказать,
Когда покатилась по небу слеза…
Из памяти явится старенький дом,
Забор, и резная калитка,
Запущенный сад с обмелевшим прудом…
И солнце, как чья-то улыбка,
Подарит ожившую юность на час.
А может, на два… я не знаю сейчас!..
Над кипой бумаги давно я сижу,
Сижу я и нощно, и денно.
И формулы, знаки на ней вывожу,
Как будто один во вселенной…
Раскрытие тайны времён и причин
Является мне под покровом личин!
И тетива страстей в сердцах ослабевает.
Блуждает в тишине предчувствие разлук,
И за окном весна – как будто неживая.
И чёрных магий дым, и белый дым наук
Свиваются в спираль, заметную едва, и
Сбегает от меня красавица на юг. –
Никак не подберу любви своей слова я.
И кажется ясней трагический ответ
На мучивший меня вопрос о том, что будет,
В звучании утрат, в потоке быстрых лет:
Что буду счастлив я, когда узнаю: нет,
Да-да, вас больше нет, о нелюди и люди,
Не только на Земле – на всякой из планет!
Полузима, полувесна.
И где нас нет –
там снова мы
В осколках бед, в крупицах сна.
И снова бренное цветёт
Петуньей будущих страстей,
И карлик прошлого идёт
Ко мне с портфелем новостей…
И пусть на свете – никого!
И пусть на свете – ни души!
Но ком спасения живой
Всем шепчет: будущим дыши.
А половинчатая суть
И перепончатая явь
Внушают мне: мечты забудь
И серый мир себе оставь.
И пусть в нём будущего нет,
А прошлое погребено
Под снегом снов, под пеплом бед, –
Гляди в разбитое окно.
В котором зреет в пустоте
Полузима, полувесна,
Ведь те – кто есть – совсем не те,
Под пеплом бед, под снегом сна.
Вечерней пасмурной истомой.
Умы струят внезапный яд.
Сердца сбегают прочь из дома,
И в кабаках, одни, сидят
За пасмурным бокалом виски
И говорят о пустоте,
О том, что высоко и низко…
А я смотрю на кучи тел,
В которых духу тошно, склизко.
И дождь скандалит до утра
С ветрами. Пьяные соседи
Всё варят суп из топора.
И говорит с экрана леди:
Мол, там куда-то мне пора…
Но мысли курят на балконе.
А я бессмысленно сижу,
Забыв о времени – драконе,
Подобен тени, миражу.
Весь мир – духи в моём флаконе!
Идти... Куда? Ведь снова дождь.
Стеклу подобно это лето.
Влетает жёлтая, как ложь,
Ко мне в окно пылинка света –
Капризный блик. Он мал. Так что ж?
Я сам так мал! Сердца огромны.
Людские алчные сердца!
Их чувства ярки, полихромны.
Они пьяны, и нет конца
Пирам их, жирным и скоромным.
А я устал, я не могу…
Давно в загуле злое сердце!
И я б отдал его врагу,
Отдал ворюге, иноверцу!
Но я в отчаянном кругу:
Ведь сердце никогда не пустит
Меня к другим. И я сижу.
Без мысли. Без души. Без чувства.
И этот дождь... И эта жуть...
И так безвыходно!..
Так пусто!..
И то, что смеялось когда-то, –
И то, что так было похоже на сон,
Что право, и что виновато!
Иное сгорит и рассыплется в прах,
Как призрак, блуждающий в энных мирах.
И мысли, себя замыкая в кольцо,
Для духа пребудут удавкой.
Ты видишь, темнеет бессмертья лицо
Пред горя тягучей добавкой...
А то, что разбросано, не подмести.
Что мог – я собрал: всё былое в горсти!
Как много того, чего так не хотел!
Как мало того, что хотелось!
Ведь каждое слово – подобием тел -
Во мне изгибалось, вертелось,
Чтоб имя твоё не забыть, не забыть,
О чудо, которое требует жить!
Пространство и время – волокна. Они,
Спирали событий свивая,
Во мне ускоряют текучие дни.
И льётся вода неживая
С небес – переполненных некой судьбой,
Как тучей – на мир, порождённый тобой.
Я знаю, что тёмное прячешь в лучах
И в горнем сплетении радуг.
Скажи мне, когда я увижу в очах
Твою непокорную радость?
Ведь ты так сурово бываешь со мной,
Что кажется конченным путь мой земной!
Но ты бессловесно и немо. Тебя
Не вижу, и нет тебя вовсе.
И только ветра одиноко трубят.
Дождливо. Распутица. Осень…
Ты – слово, забытое мною тогда,
Когда лиловатыми были года.
А сердце блуждает по звёздам. Оно
С тобою как будто блуждает.
Ты так же упрямо, убийственно, но…
Звенишь колокольцем Валдая.
И пусть всё истлеет и вылетит вон,
Ведь мы же не знаем, где явь, а где сон…
Скользит, как лезвие ножа,
По тьме лесной, чей воздух липкий –
Земли тишайшая душа.
И тьмы горящие порезы
Среди кустов едва видны,
И золотистой кровью леса
Искрятся чаши тишины.
Лучи всё ниже, ниже, ниже.
И потухают небеса,
И на иглу заката нижет
Покой – молчащие леса.
Они бездушны до утра, и
Деревья и кусты мертвы.
А ночью фуга заиграет
Надмирной звёздной синевы.
И в зеркалах чужих печалей
Увижу я печаль свою.
А – где тревоги днём рычали –
Мне песни ангелы споют.
К утру лучи опять закружат
Искристый танец ножевой
И позовут своих подружек:
Ансамбль теней полуживой.
И рыба-ночь, и суслик-утро
Питаются травой небес.
Бывают там, бывают здесь –
И рыба-ночь, и суслик-утро.
А я гляжу на них, я весь,
Как дуб, корявый, но премудрый.
И рыба-ночь, и суслик-утро
Питаются травой небес.
Откроем пучину света в туманной пучине тьмы.
И красные капли счастья – упрямые сгустки смысла,
Которых не замечали, заполнят сердца, умы.
Цилиндрами откровений, трапециями наитий
На прочном холсте пространства начертано то, что нам
В свеченье времён открыто как множество тех событий,
Чьи контуры незаметны стареющим племенам!
Но мы то – другое дело. Сметающие барьеры,
Забывшие все законы, творящие беспредел –
Мы живы одной лишь верой, посланники новой эры,
Что будет лишь то, что каждый упрямо давно хотел!
Все утра – потоки света! В сердцах – бесконечно лето!
Лучи позабытых истин, и тензор, и пустота…
И нас окликает где-то купающаяся в Лете
Смеющаяся наяда – светящаяся Мечта!
Как же тяжко дышит время под терзанием пространства, разложив в ряды по скорби отошедшие столетья!
То, что пело, что кричало, но самим собой не стало трансформируется кем-то, кто выходит погулять
По сердцам людей, по судьбам, по просторам озарений, окуная стопы в Лету, рассыпая междометья
На строках истёртых книжек, где прописаны законы, открывающие тайны – злые вехи бытия.
И тогда и боль, и радость, и веселья и печали – всё мешается в пылинках неизбывного хаоса.
Непривычно. Непонятно. Перепутаны канаты чьих-то судеб, чьих-то жизней, и теперь уж я – не я!
Кто гуляет – по просторам: кто – волшебник? – неизвестно, но слова его, как манна, песнь его сладкоголоса.
Необходимо зарегистрироваться, чтобы иметь возможность оставлять комментарии и подписываться на материалы
