Комментарий | 0

Голоса

Кристина Кретова-Даждь (11/01/2016)

 

 
 
 
Экскурсия
 
И увидеть во сне, что дорога гранита под землю ведёт,
что ступени тесали какие-то великаны...
Манка снега, белый весёлый помёт
Едешь на брюхе, будешь тараном
А там под землёю из кранов водица течёт
И кассир-билетёр без бабла выдает не талон – колокольчик
ржавый кафель предбанника, плюс кондишек муссон
каждой капли паденье – укольчик
Может, надо бы не звенеть,  а идти и смотреть?
Дальше вглубь катакомб мемориальных
Ах, кто бы знал,  царство твоё – музейная смерть!
Мой звенел колоколец в первом же кафеле зала,
вознося сознание вверх в надземные в исполинские этажи.
В тошнотворный уют буржуазно-торгового шика.
Каждый раз, чтобы сметь_ерепениться_жить
Чтобы помнить не дольше чем миг, что это я –
Эвридика.
 
 
 
 
 
Подъезд единственный
 
чернота замочных скважин
запах пыли и похлёбки
запах рыбы запах водки
лифта выдох смрадный
 
тишина меж cтонов эха
лестниц долгих черно-белых
чётче правой чётче левой
мысль – досадная помеха
 
отчуждаемо пространство
незнакомое – знакомо
по пути из дома к дому
не ценю сего убранства
 
кровь без привкуса железа
воздух улиц семицветный 
силуэт с фонарным светом
поглощает кит подъезда
 
 
 
 
 
 
Невидимки
 
Ты тоже лежишь в постели.
Слух и зренье одновременно притухли.
Парус полуоткрытой двери несмело белеет.
Мысли плывут не тяжелее пуха.
Веки смыкаются, тяжелые, как ворота.
На всю ночь отделяюще мир глагольный.
Ты погружаешься в прилагательные. И эта работа
Любой другой куда произвольней.
На берегу себе маячок оживляешь:
Помнить бы на бегу в какую степь возвращаться.
Где-то там грезишь, творишь, не представляя,
Как легко забывается всё, лишённое счастья.
Я тоже, тоже в кровати, одеяла тенета.
Кирпич дневного сознания, медля, сахаром тает.
Душа нагишом за экран выплывает,
Оставляя на время шум города и планеты.
 
 
 
 
 
***
                                                                      А. Бауману
 
мне дан был голос: не лихой, не певческий, несмелый
он тело обрастал тугой корой,  затем чтоб телу было дело
я  здесь в командировке, в путешествии, не в кутеже, всё это не назвать туризмом
танцует голос, пляшет тело – связаны струной
по коленкору  жизни
 
моё молчание – как детства валенки, кромешна эта мягкость
и плечи этажей,  парадное тепло, предчувствий мнимая многозадачность
подчинены своей игре: в ней фишки – линия, пятно и слово
и цель неясна, сам процесс
льёт полукружиям апсид
ликующее олово
 
­
 
 
 
Лукоморие
 
Куда бы нынче мы не торопились
на поездах, автобусах и самолётах,
рыдая на подножках, трапах и в объятьях –
дороги все ведут туда,
 
где свет и ветер в песню слились
и кот учёный, при цепи и в "камелотах"
гадает по руке "на счастье"...
Спокойно и без ложного стыда
 
вещает о превратностях идиллий,
скрывая за мурлыканьем зевоту;
пуховкой меха ездит по запястью –
и уверяет – мир безумный – суета!
 
А мир не слушает, он весь тактилен.
Припадочно-упадочен и по уши в заботах.
Истории его – о страсти и о власти,
о всём, над чем горит ещё луна.
 
Итак, куда бы не брели мы –
почти повсюду ницшевская пропасть,
не агитируя нас забирает в рабство
и смотрит зверем бархатным в глаза.
 
Покуда всё, о чём мы ни молились,
не превращается в великую эпоху,
а мы, покорные, венчаемся на царство
и присягаем на родных гробах.
 
 
 
 
 
***
 
это слово не найдено в орфографическом словаре,
это море истёрлось с подробной карты,
месяц – самый нечётный в календаре,
лицо – последнее в государстве.
это мантра – с ней, как с тетраграммой в зубах ты пойдешь –
сил сколько хватит – сеять и спамить,
сеять и сеять, и сеять, и спамить;
если слово речённое – истинно – ложь
значит, неизречимое – память.
 
 
 
 
 
Свидание
 
 
       Мне вспоминать сподручней, чем иметь.
        Когда сей миг и прошлое мгновенье
        соединятся, будто медь и медь,
        их общий звук и есть стихотворенье. © А.Б
 
 
                                          Дорогому вечно Г.И.М.
1
Бывают дни "не с той ноги", когда из зеркала
не человечий зрак стрельнёт, а волчий –
надменный, яростный, животный, колкий.
И жизнь покажется непоправимо исковерканной
и шитой наспех суетной иголкой.
 
Пожар с трудом уходит с петухами
мять покрывала ковыля в степях чужих.
Всех вас хочу я помнить как  живых,
да будет безупречно-чёткой  эта память,
от грешной мелочи укрытая, обид.
 
Пускай не судьбы резонируют, а духи, души,
мечты, осколки, ленты родовых историй
в той области, невыжженной калёным жалом горя
в излуке упасённой доли суши,
сокрытой даже от напора внутреннего моря.
 
 
2    
                       
В добре вызревает подтекстом
Зло,
действие обернётся словом,
эйфория вчерашняя пахнет распадами этанола.
 
Точка зрения неподвижнее точки сборки!
Заснуть бы с томиком Фредерико Гарсия Лорки
лет на сто.
  •  
     
     
     
     
    В уличных боях
     
    раззявила зима свои гнилые десна
    под копотью апрельской – балки коренных
    о чём скажи-скажи твои хлопочут вёсны,
    когда совсем не думаешь о них?
     
    как серые казарменные пелены,  небеленые простыни
    сползли сугробы, обнажив накопленный помёт
    всегда молчи, моя любовь, и к черту россказни
    хоть сколько говори – никто друг друга не поймёт
     
    в бессильи уличных боев уходит лёд с аллеи
    покорно умеряют ночи глубь и ширину
    Зима-сомнамбула на солнышке мертвеет,
    особенно с восходом,  как только ты идёшь ко сну
  •  
  •  
     
    Жзн
     
    жзн – смятый фантик конфетный,
    конфетти слепого фанатика.
    жзнь – иероглиф кофейный
    на cтеклянном судьбы квадратике.
    жизнь – столько снега и чуть адриатики,
    далианских подпорок текущий пластик.
    жизнь оловянных солдатиков
    палит и плавит, стирает ластиком.
    жизнь – стопки книжек прочитанных
    и вагон неминуемо непрочтённых.
    жизнь – вереницы партий расписанных,
    cонмы  ещё нерешённых.
    жизнь – cвет и столько же темени,
    чередуемых в бешеном ритме.
    Жизнь – поле под паром, ждущее семени,
    смерть – тёплый хлебушек ситный.
  •  
  •  
  •  
     
    Отъезд из Спб
     
    город щурится амальгамой реки
    я покидаю его ненадолго
    не протягивая руки
    не записывая итоги
    отчасти похоже на бегство
    жадно разинуты чемоданные пасти
    я оставляю своё королевство
    быдлы, рвите его на части
    над водой встали враспор
    мосты и причалы
    доски гранитные
    монолиты и камни
    колеса ковчега читают шпалы
    огни опрокинуты навзничь
 
 
 
 
***
 
"быть",  "означать",  "стоить" и "находиться" –
в теплице сердца глаголы растут отлично
в стремнине тела местоименья ветвятся,
наречия всходят на языке, потому что счастье
это не взмахи вёсел или скрип колесницы Ра
и не искорка в уголке любимого рта,
не выстрел удачный из случайной бойницы
но миг, который успел присниться!
 
"название",  "имя",  "фамилия",  "репутация" –
в существительных – сила земной гравитации
хотя всё существительное – прерогатива,
лишенная признаков прямой перспективы,
истина, доступная в целом лишь главному.
Кто невыразим, нерезиновый, а уж неотразим и подавно
Видит-глядит в нас сквозь щели, порталы, границы
и мы отвечаем взаимностью, мы – его лица.
 
 
 
 
Свидание в дождь
 
прислушайся, а не идёт ли дождь?
мы вместе вечеряем в старом доме
предательство забыто и изжита ложь
и в стеклах мотыльки внутри чудной своей истомы.
послушай, не идёт ли дождь?
березнячком протопим печь тогда, а после ляжем,
по суеверию убрав столовый нож,
а чашкам до утра стоять прикажем.
как будто дождь через секунду застучит
незло, но яростно по плащанице крыши
как странно, что живое всё молчит
минуты тишины, как если б здесь никто не выжил!
прикрой окно плотней перед дождём
пока постель суха, как сух быть может только порох,
о, я не помню как давно последний раз вдвоём,
рука в руке,  легли усталые, счастливые под полог.
Заснём во сне, опередим на шаг, уснём с дождём
я на причале твоего плеча – как это здорово!
и как обычно, в разных городах амбру видений понесём
я вспомню – снилась Смерть, красивая как Е. Майорова
 
 
 
 
Краснодароутро
 
...толком нераспечатана тишь
матюгнётся мужик
звезданётся малыш
сонного города сонная жизнь
глядишь,
к пенсии привычнее в ней
пресноводная рыба
в зеленоватой мгле
или нет, прачка на бережке
коммунальной реки
руки размокли
и рукава коротки
вчерашней беде
 
мы соседи – дверь в дверь
в провинциальном мирке
с прелью,
пряной осенней прелью
парк с обязательным лениным
невдалеке
и старуха с косой
глядит совсем молодой
с карточки чёрно-белой
 
 
 
 
 
Ночь в гостях
 
Эй, только не говори мне,
что всё ещё будет,
что всё ещё будет действительно хорошо
анна масла не раздобудет 
лето на осень оглоблю не повернёт
 
не выстрелит в пустоте маяковский
лиля не старится
и не кончает с собой
сомнительный тип в линялой матроске
мужчин не распустит домой;
что именно миша хлопнет мартышку,
масоны откроют колонию на луне
москву при нас разыграют
лужковы в картишки,
шанкар войдёт в спб на слоне
 
папа не встретит маму
земля не сделает
полуночный оборот,
маркс не в капитал с головой, а в нирвану
а маркес – наоборот
ну, а мне не собой рождаться
и в месте каком-то другом 
на четвёртой планете от солнца,  возможно
не обязательно рядом с тобой
 
не говори, что всё ещё будет,
что всё ещё будет действительно хорошо
саломея до блеска надраила блюдо
и на танцполе стало светло и свежо
 
 
 
 
 
Авиа-элегия
 
                                                                  Fur Viktor Schitz
 
Бессознательно выношенная тайна. Степь простёртая, жареная саванна,
пачка в кармане, крыло параплана, под сердцем кипит и волнуется плоть океана.
Берег жемчуга,  берег лета,  детства берег, перила слоновой кости;
время – песок золотой,  всё струится на ветер из горсти.
Через несколько часовых поясов мы летаем друг другу в гости –
шарик наш маленький, скромный шарик... Крошечный просто!
И всё поначалу,  всё, что случается – славно. Верим в себя, нам – радостно,
ясно, забавно. Но недели спустя – кончается виза, следом кончается прана,
мы разъезжаемся по домам, по империям. Пить по утрам из-под крана.
 
 
 
 
 
Весеннее
 
немногоцветный, но живописный ворох.
в сине-сером, коричнево-чёрном, песочном и белом
галстука пионерский сполох.
На солнце таком
и ситец – не ситец,
тем более, шёлк – натуральный порох.
 
А в городе – шум зелёный, в городе голубиный кворум
 
а мы, было, стали терять надежды
на солнца анонсы, проталин, проплешин свежих
зрелище долгой зимы и осени между
каждый день босиком
по геометриям прежним. 
 
Умер кто-то, вынесли вон одежду.
 
 
 
 
 
Фотоснимки
 
детки, которые давно состарились
взрослые, тела чьи умерли
смотрят в меня безжалостно
прямо, вполоборота чёрными углями
с фотоснимков, готовых к вечности.
 
я гадаю их судьбы в маршрутах воробушков
хожу за спинами, там где фоны и задники –
города, городища, курорты, стоянки и стойбища,
курганы-погосты-кладбища, мазанки:
отпечатки реальностей.
 
часто как изгоняемы мысли с картинками,
где стремглав нарастает дистанция
между нами и нашими фотоснимками,
явью и виртуальными подпространствами.
люди – мои мимолётные праздники.
 
 
  •  
     
    Азбука
     
    перебегая дороги,
    полосы разнообразных препятствий
    одолевая зевоту, немоту и робость -
    то проявлялась, то исчезала
    cамовосстанавливаясь, что Феникс
    и – самоуничтожаясь
     
    букварь тем временем рос, громоздился,
    грозясь прорвать микрокосмос
    жаргон гулял-веселилился!
    под дуростью собственной
    рвался
    тебе ­– посвящался
    не верил, не требовал, не боялся
     
    Не значил больше, чем много
    Не весил меньше, чем мало:
    строка вырастает из слова,
    а слово: логос и олово,
    а вместе всё будет – память
     
    дневник будущих воспоминаний
    и, разумеется,  дым коромыслом:
    алхимия умножений и вычитаний
    над попыткой единства,
    единоустройства понятия, слова и смысла.

     

Последние публикации: 
Пост-Петербург – (16/01/2018)
Простые вещи – (11/05/2017)
Записки_натуралистки – (02/12/2016)
Коммуналка сердца – (10/05/2016)
Акуа. Мысль о тебе. – (16/09/2015)
Детское и взрослое – (15/12/2014)
Одеш вересня – (25/10/2013)
Иван-чай – (16/10/2012)
Отрицательное время – (23/04/2012)
Все публикации автора: Кристина Кретова-Даждь

Необходимо зарегистрироваться, чтобы иметь возможность оставлять комментарии и подписываться на материалы

Поделись
X
Загрузка