Поэзия

 

 

 

 

 

 

 

 

Есть термины различные,

Есть люди:

Владеют ими как ручной гранатой –

Вдруг схватятся за терминов чеку

И спрячутся, пока летят осколки.

 

И если ты в бессмыслице увяз

И опыта не знаешь ополченья,

То просто посмотри на нашу крепость,

На вал её и стены и представь

Защитников её до смерти стойких.

 

В сраженьях слов и смыслов есть пределы.

Когда они границы переходят

Какой-нибудь бессмертной летней ночью

Нам остаётся встать на рубеже.

 

 

 

 

***

 

В этой слякоти весенней в капюшоны куклуксклана упакованы красотки и ханыги, и барыги.

Хлопнула пипетка авто. Каплей выдавлен из авто… У него разрез английский, грудь в разрезе, а за шею тянет галстук безмятежный. А вокруг охраны блоки. Блоки ходят без пальто.

Лепим дальше. Дальше – дети. Их просторные звоночки и кричалки, словно эхо по-над озером гуляют. Что б мы делали без счастья наблюдения за жизнью праздной светлой и растущей вопреки законам злобы.

Впрочем, мы о капюшонах… А на детях капюшоны, как ростки цветов весенних.

Женщин стройные фигурки огнестойки, даже мода никогда сломить не сможет их претензий на магниты взглядов мужественно-липких.

Скандинавская ходьба пожилых бодрит. Их пары, группки, одиночки тоже двигаются курсом верным. Не страшись, товарищ бедный. Все в движении туда.

Но когда открылось солнце, подняли в моленье древнем головы в надежде люди. Чтоб не спряталось оно, не затухло наше солнце, - вот  о чём, всегда и всюду…

Перевёл я взгляд на окна. Там обычно пусто место. Но в подобные мгновенья в них увидеть можно лики. Золотой иконостас.

Вот каким бывает время. Даже в тусклые часы есть минуты просветленья. И в движенье дружном взглядов проявляется привязка всех научных измерений к вере в жизнь без заморочек.

 

 

 

 

***

 

Заночевала туча на холме.

(Подумали мы дружно о корзинках.)

Она шуршала, плакала во сне,

Как маленькая девочка Маринка.

 

Тумана чаша в утренней заре

Так матово и ласково светилась,

А дятла стук по лаковой коре,

Отчётливо и чётко разбудил нас.

 

Всё капает, но тихо и светло,

Следы в траве, как линии ладони.

А где-то в тишине вздыхают кони,

И хлюпает в воде соседское весло.

 

 

 

 

 

 

Младенцы Рубенса плывут в июльском небе,

Потребсоюз – обмылочек Союза.

Безлюдно. Я плачу кудрявой Любе

Под звуки растянувшегося блюза,

 

Под радио, под томность негритянки

Я в рюкзачок кладу буханку хлеба,

Два пива, огурцы в стеклянной банке,

Пакеты молока и с ней беседую.

 

Потом звонит мобильник этой Любы,

Потом «фольксваген» тормозит Никиты,

Он три поллитры спрашивает грубо,

Но милостив: «Тебя куда свезти-то?»

 

Мы проезжаем ряд пустых строений,

В них не хватает окон и надежды.

А в целом, есть и в этом настроение –

Нет живности, и пьяни рожи реже.

 

Олимпиаду кто-то переносит,

А кто-то запирает всюду двери.

И только дед тропу упорно косит,

Он всё живёт, хотя и суеверен.

 

 

 

 

 

***

 

Плачет гармошка умело,

Трогает душу рукой.

Женщина в платьице смелом

Бодрой сочится тоской.

 

Белые зубы скандальны –

Чуден фарфоровый склад,

В женщине этой овальной

Весело черти чудят.

 

Речь её – теннисный шарик,

Звонок отскок от зубов,

Как быстроглазая шарит!

Словно сшивает шов.

 

Локоны, локоны, локо –

Движутся руки её,

Быстрая, как сорока,

Пляшет, стрекочет поёт.

 

Я бы назвал её имя,

Только, похоже, сам

Тоже в таком мейстриме,

А ведь с неё писал.

 

 

 

 

 

***

 

Горбатится земля,

И всё на ней растёт

И движется,

И обрастает плотью.

 

Но ведь узнать нельзя

Знакомые места

И хочется прочесть:

«Смотри на обороте».

 

И понедельник пуст.

Как отпуск начинать…

Наверно, песня есть,

У кулика, в болоте.

 

Берёшь перо и пульт.

И –  перезагружать!

И – заново прочесть!

Не ждать переворота.

 

 

 

 

 

***

 

Окликает шёпотом осина.

Лето. Август. Сини образа.

Так в привычной и родной картине

Медленно откроются глаза.

 

В глубине сердечная тревога

Холодом и гибелью грозит.

Но петляет зимняя дорога,

И стальное солнышко сквозит.

 

 

 

 

 

***

 

В упругом облаке, желающем скакать,

Есть легкомыслие на фоне тверди неба.

Мне лень оставить тёплую кровать,

Она протяжна, сонна и свирепа.

 

Свирепа, то есть, вовсе не она,

Которая вставать не помышляет,

А колкая в окне моём сосна,

Что вместе с колким солнцем промышляет,

 

Пытается меня преобразить

И зарядить желаньем жить пристрастно.

А мне сейчас всё кажется прекрасным,

 

Сосну и солнце хочется хвалить

За их старанье правду говорить

О жизни колкой, жёсткой, твёрдой, властной.