Одиночество в толще Вселенной
Сергей Бурлаченко (28/12/2021)
* * *
Предчувствия печальней с каждым днём.
Ноябрь хандрит и отвернулся к стенке.
Сдаётся жизнь ненужная в наём.
За бросовую цену. За копейки.
Наглеют телефонные звонки.
Раздухарился горлохват фейсбука.
Все дни недели впали в столбняки.
Ничем неотличимы друг от друга.
Задумались часы о временах,
Когда другие времена бывали,
И маятники в бронзовых руках
Атлантами небесный свод держали.
И вовремя гудел заветный «бом!».
И каждый смертный слышал бесконечно
Сосудов-капилляров перезвон,
Ритмующий часы и ход сердечный.
Теперь не то. Хандра, аренда, пусть.
Уходят люди, очередь нарушив.
Отформатировано слово грусть
Для остающихся и отстающих.
Безмолвный электронный паучок
Переползает в чёрной паутине.
И цифры-ножки продолжают счёт
Исчезнувших в пластмассовой пустыне.
Характеров, фамилий и имён
Тех, кто ушёл вперёд, к небесной церкви,
Друзей, подруг, детей, мужей и жён
Мы, помня, не прощаем году смерти.
Беззвучны «бомы!». Правит тишина.
И маятник, измаясь, обездвижен.
Мой разум, обезумев, машина-
Льно тёплые комочки мыслей лижет.
Изображает лень дурак-ноябрь.
Застряло время костью в горле неба.
Скорей бы пробудился государь-
Декабрь для императорского дела.
Указом отменил минувший год.
В день белоснежный искрою алмазной
Печать поставил и наладил ход
Бумаг для исполнения приказа.
Курю и дымом думку щекочу.
Шотландский виски пахнет дубом бочки.
Зажгу поближе к вечеру свечу.
Указ декабрьский вызубрю до точки.
Под хвойной ёлкой притаю сюрприз
В фольге хрустящей, для детей и взрослых.
Метель оконный занесёт карниз.
Шар серебристый, хохотун весёлый,
Перевернёт всё прошлое вверх дном.
Раскрутит мир волшебною юлою.
Я приглашу на Новогодье в дом
Всех, кто ушёл, и кто пока со мною.
Предчувствиям предлоги уберём.
Оставим корни чувств без предикатов.
За стол скорее! Выпьем и споём!
В честь новизны, что сбудется когда-то!
Кто спит – пусть спит. Сон для здоровья дан.
Мы тех, кто носом в стенку, не тревожим.
У нас интеллигентнейший бедлам.
Мы больше без веселия не можем.
Фейсбуки, телефоны все в сугроб.
Глаза, улыбки, голоса наружу.
Мы будущему влепим прямо в лоб
Наш поцелуй, как Чаплин пышный торт,
А прошлое пусть заметает стужа.
Ночное
Там, в центре Млечного пути,
Зодиакальными Стрельцами,
Горя огнём и бирюзами,
Летят, как вихри во плоти,
Как бездны в серебре узды,
Как бури в сёдлах гравитаций,
Кентавровидные красавцы,
Питомцы Зевсовой звезды.
Сверкает наконечник стрел.
Хвосты фонтанами схлестнулись.
И ноздри жадные раздулись,
Вдыхая гладь упругих тел.
Табун. Дуэт. Одна. Один.
В ночных лугах пасутся смело
Своих вселенных королева,
Своих галактик господин.
Оголтелый странник
Ирине В.
Открыть кингстоны! Погружение! Аврал!
Я сам в себя, как «Наутилус», опускаюсь.
На циферблатах самолюбия зашкал.
От недостатка комплиментов задыхаюсь.
Аплодисментов смолк давно девятый вал.
Хвалы-хулы болотной затянулись тиной.
Язык прикушен. Мозг-котёл потеть устал.
Работа стала кочегарскою рутиной.
А где-то греческие клином корабли
Плывут в Троянский плен десятилетней жертвы.
Белеет парус одинокий, издали
Похожий на порез, предшествующий смерти.
Соль бури фатума и гибельный восторг.
Скрипят борта и пахнет смолами бархоут.
Несётся время и уносит в вечность флот.
Прощанье с безвременьем ничего не стоит.
Зачем мне тишина подводного бытья?
Зачем мне китель невидимки-капитана?
Самозатопленность – не бронь, а короста.
Смерть в гавани живьём без рёва урагана.
Закрыть кингстоны! Вверх! Я выплыл! Снова здесь!
Клин кораблей летит… «Лепаж»… Троянцы…. Парус…
Глаза от ветра плачут. В сердце счастья резь.
На небо хлынул звёзд пророческих стеклярус.
В нём обещанье мук, открытий, сумасбродств.
Встреч с той, что ждёт меня, сгорая от желаний.
Похвалит, умастит, вином укрепит тост:
«Плыви и возвращайся! Оголтелый странник!
Хватай солёный воздух пересохшим ртом.
Губи себя, меня, планеты, континенты.
Сейчас растратимся. Расплатимся потом.
Топи свой «Наутилус»! Где ты? Где ты? Где ты?»
……………………………………………….
И снова предаюсь излюбленным мечтам.
И к женщине тянусь, беспомощный и голый.
И в темноте шуршит покров её начал.
Со звёзд её стекает обнажённый голос:
«Я выдумка твоя. Ты зримый мой мираж.
Шепча, согреем все предутренние звёзды.
За мною повторяй сто миллионов раз:
Всё очень просто! Просто! Просто! Просто! Просто!
* * *
Светлане Н.
Мы приучены к жажде и стражде.
Караван двадцать лет без воды.
Тень прохлады на землю не ляжет,
И барханы верблюжьи следы
Костяным не изрубят копытом.
Сам я потом и шерстью пропах.
Если смелость в любви позабыта,
Страсть легко превращается в страх.
На двухгорбье тюки из инстинктов.
Дромадеры внушительный груз
Перетаскивают по-старинке
И не дуют в седеющий ус.
Загорелый погонщик спит, сидя.
Мысль в дороге похожа на сон.
Он песка и пустыни не видит.
Он к тоске и к пути прирождён.
Ночью будет привал долгожданный.
Треск костра и алмазный мороз.
Греют землю своими телами
Звери. Пахнет пшеницей навоз.
И я рядом с тобой засыпаю,
Согревая дыханием плоть.
Словно сам от себя охраняю
То, что так и не смог превозмочь.
Мне глаза твои снятся колодцем,
Где наружу вода пузырём.
Жажда там с утоленьем срастётся,
Если выживем и добредём.
Может быть, я обманут судьбою.
Может, вечным путём награждён.
………………………………..
Я тебя по-верблюжьи укрою,
Щекоча, как ребёнка, хвостом.
* * *
Человек сам себя заменил на дыру в мирозданье.
Человек человеку не волк, а капкан для волков.
Я смотрю на себя и тебя, веря неузнаванью.
Ты молчишь, загоняя меня в сеть несказанных слов.
Сколько стоит твоя безнадёжность? Почём плен бессрочный?
Расплатиться мне нечем за преданный самообман.
Отморожены лапы насмерть. Шерсть разодрана в клочья.
Человек человеку никто. Волк обуза волкам.
Заметают деревню снега, на ходу засыпая.
Люди, волки, капканы, дыра породнились во сне.
Ты, наверное, знаешь такое, чего я не знаю.
Догадаюсь, наверное, сам. Не рассказывай мне.
По ночам слышу шорох и звоны скрепляющей нити.
Пропасть сверху и снизу сшивается намертво швом.
Не спешите. Не войте. Не жалуйтесь. Не уходите.
Мы себя, несмотря на дыру в мирозданье, вернём.
Выйдем мы на охоту с клыками, самцы все и самки.
Будем гладить планету, как муж ночью гладит жену.
Мы ещё раз познаем себя по-библейски, по-хамски
И подарим друг другу, ликуя, другую страну.
Равнодушье и невозмутимость испуганных лексик
Мы заменим рычанием хищников и храбрецов.
……………………………………………………………
Ну, допустим, я полный дурак. Записной неврастеник.
Но я верю в живучий инстинкт человеко-волков.
Чёрно-белая речка
Упрёк рождается из грусти,
Беременной ненужным чувством.
Необъяснимое искусство
Запретных снов, кривых зеркал.
Лукавство времени и срока
К пустячным выдумкам жестоко.
И автор лгал, когда с наскока
Романа рукопись сжигал.
Объект двух пуль необъективен.
Двусмыслен, двухголов, двужилен.
Январский ветер зол и силен.
Две пары на снегу следов.
Чистовики – черновиками.
Боль – нулевыми тиражами.
Вороний ор над головами
И с опечатками любовь.
Не пишешь, если не обманут.
Несчастлив, если бьют не в рану.
Шрифт чёрно-белого экрана.
В чернилах детородный яд.
И по-другому не бывает.
Когда никто не замечает,
Тогда «лепажи» не стреляют
И рукописи не горят.
Игроки
Досаждать люблю ошибкой
равнодушным и унылым.
Будоражить пустяками,
Чушь под нос совать скорей.
Из бумаги и фантазий
вырезать тугие крылья
самолётов-картопланов:
пик, трефей, бубён, червей.
Понедельник или вторник
уравняю с воскресеньем.
Разрисую прозу будней
в стихотворный выходной.
Ежедневному унынью
я бока намну весельем.
Хохотунью-ясноглазку
крепкой обниму рукой.
Снег лежит на крыше баньки
сахаристою глазурью.
Голопузые дровишки
пахнут сексом и смолой.
Пол протру крапивным мылом,
в печке пламень расшурую.
На часок расслаблюсь телом
и немного головой.
Сяду голым на полоке.
Веник, хохотунья, шутки.
Квас брусничный, лист на спинах,
пот на коже, русский пар.
Ниоткуда прёт усталость.
В никуда летят минутки.
Беззаботность, бестолковость,
глупой чувственности дар.
Обижаться на счастливых
и нелепо, и бескрыло.
Дурень – сам себе тупица,
чем его не мой, не парь.
Соответствуем природе.
Мало ли что летом было?
Вакцинировалась осень.
Подморозился декабрь.
Телевизор пошл и пьянен.
Биатлоном отравился.
Репортажами рыгает,
Свесившись башкою с Альп.
Хохотунья раскраснелась.
Я опять в неё влюбился.
Выключаю все каналы.
Сжалься. Сядь поближе. Ляг.
Дошутились мы с тобою
до друг дружки. До серьёза.
Безошибочно ошиблись,
выбирая перебор.
Жизнь – не карты, нас тасует.
Ты Ирина, я Серёжа.
Остальное безразлично.
Розыгрыш. Досада. Вздор.
Белый демон
Одиночество бродит по дому.
По пустым зеркалам, по душе.
Притворяется старым знакомым.
Выпьешь с ним, но не дружишь уже.
Книжный шкаф греет ленью пространство.
Раззевались рты книг за стеклом.
Мне давно уже стала лекарством
Тишина, усыпившая дом.
Славный труд – сочинять и лениться.
Что за кайф – не спешить и не гнать.
В зеркалах видеть бледные лица.
Бледный демон в душе ощущать.
Есть великое из одиночеств –
Ожидание демониад.
Переплёт книжный закровоточил –
Демон ожил, тебя заморочил,
Превратив чертенят в снегопад.
* * *
Долго мозг мой болит, вспоминая
Тихий голос и рук непокой.
Что с тобой, до сих пор я не знаю.
До сих пор, не пойму, что со мной.
Твой порок был наивен и манок.
Ложь похожа на сказку из правд.
Боже, как я был чувствен и мягок,
Всё, что есть, тебе в руки отдав.
Женской правдой легко обмануться
И вдвоём никуда не прийти.
Только как же двоим разминуться,
Если время друг друга найти?
Убегает шоссе по асфальту.
Ты погибла? Я жив? Far away!
Как бездарно и как гениально
Жизнь уложена между смертей.
* * *
Скрипит, старея, колесо
И гонит прошлое по кругу.
Гаданье сбудется. Сон в руку.
У правд и лжи одно лицо.
Война готовится к войне.
Огонь готовится к пожару.
Бездарность бездари бездарна.
Длина равняется длине.
Украсть своё же у своих
Возможно, если будет можно.
Напялить подревнее кожу
И закопать в руины Рим.
Любимая устала быть
Любой и, стало быть, обычной.
Влюблённость, ставшую привычкой,
Ничем уже не поразить.
Как агрессивна пустота
Стакана, кошелька и мысли.
К нулю стремящиеся числа
Врут и не весят ни черта.
Война закончится войной.
Огонь закончится пожаром.
Когда надежд на радость мало,
Они становятся бедой.
И десять заповедей есть.
И страшный грех. И искупленье.
Не воскрешает воскресенье
Тех, кто, крестясь, забыл про крест.
Пускай хлебнут своей войны.
Пускай сгорят в своём пожаре.
По кругу двигаться бездарно,
Задрав прадедушек штаны.
Двадцатый. Двадцать первый век.
Двадцать второй. И дале, дале.
Прожить бы, что насочиняли.
Увидеть, услыхать, успеть.
Дано не больше, чем вместить
Лет, счастья, дружб, разлук, несчастий.
Но можно и влюбляться часто,
И помнить больше, чем забыть.
Глобус мечты
Человек человеку не волк и не брат.
Человек человеку загадка.
Я прожил с человеком уже шестьдесят
Лет вплотную. Нос к носу. Вот так-то!
Путешественник Конюхов – мой идеал.
Космонавт Ю. Гагарин – мой гений.
Каждый Фёдор и Юрий нашёл, что искал –
Одиночество в толще Вселенной.
Человек человеку давно надоел
Человеческим непониманьем.
Мудрый лётчик-бродяга уплыл-улетел
Прочь, с собою самим на свиданье.
Повторить путешествие в море разлук
Невозможно из каторги встречи.
Переломана мачта. В негодности люк.
Глобус выгрызен и искалечен.
Мы с тобой каждый год расстаёмся навек,
Поскандалив и крепко обнявшись.
Мы плывём и летим кто-то вниз, кто-то вверх,
О свободной душе размечтавшись.
Я ищу не тебя, а покой от себя.
Ты зовёшь не меня, а блаженство.
В независимость тянется курс корабля.
Одиночество есть совершенство.
Там оно, где ни брат и ни воющий волк
Ни тебя, ни меня не коснутся.
Там, куда Фёдор Конюхов встал на прикол.
Там, куда Ю. Гагарин вернулся.
Солдатское
Ежевечерне, еженощно
И ежеутренне порой
Я бой веду непримиримый
С самим собой, с своей судьбой.
Башка отвинчена, как крышка.
Не досчитаться рук и ног.
И поцелуй мне в междугубье
Похож, скорее, на плевок.
Под хлороформом душит счастье.
От счастья я ни жив ни мёртв.
Анестезия, перевязки,
Антиздоровья антидот.
И вечный бой. Покой лишь снится
Мне по ночам, когда не сплю.
И ту, что ждёт меня с победой,
Единственную, я люблю.
Какая тишина над полем,
Изрытым бомбами любви!
С тобой одной мне передышка.
С собой – бои, бои, бои…
Дождаться
Покрепче запереть все двери.
На улице мороз и снег.
Задёрнуть поплотней портьеры.
Закутаться в настольный свет.
Листать страницу за страницей
Прочитанный сто раз роман.
Любимый с детства. Тот, что снится.
В котором я живу и сам.
То Зверобой я в хищной роще.
То Холден Колфилд. То Верте’р.
То Касторп, полюбивший Шошу.
То Франца Кафки землемер.
И там, страница за страницей,
Секреты женщины листать.
То Шамаханскою царицей,
То Салли Хейс её назвать.
И слушать беспокойный лепет
Своих любимых героинь.
Слюнявя пальчики, нелепо
Вдыхать дурь строк, как героин.
И просыпаться, засыпая.
И целоваться, застыдясь.
И с отвращением читая
Свою жизнь, жить, собой гордясь.
Ночь молодечества проходит.
День взрослости разгонит мрак.
Роман мой никуда не годен.
В нём всё написано не так.
Сюжет – банален и вторичен.
Я – не герой, кишка тонка.
Не укрепляет трусость личность.
Не держит пистолет рука.
Чуть что, менжуюсь, как Грушницкий.
Влюбляюсь враз, как идиот.
И героинь любимых лица
Давно смешал в один компот.
Листаю не роман, а толстый
С конечной суммой счёт-наряд.
В него котяра чёрный жёстко
Влепил «уплочено» печать.
И я не я, а сумасшедший,
Умом сбежавший от себя.
Сожгу романы. Станет легче
От чистых полок и огня.
В дневном финале сгинут тени
Теней, героев, героинь.
Я, сбросив снов любимых бремя,
Останусь, наконец, один.
Чиста зима и чист мой почерк.
На белом чёрное, как кровь.
Я знаю всё, что будет ночью,
Но не из снов и не из слов.
Прислушаюсь… Шаги… Портьера…
С мороза воздуха волна…
И не из книжки, а из двери
Войдёт не кто-нибудь. Она!
Белое безмолвие
Белым белы из снега ветви,
Заборы, крыши, провода.
Белым белы предметов тени.
О, если б было так всегда.
Я позвонил бы всем по белым
Из записнушки номерам.
Слова снежинками летели
Бы вслед белеющим звонкам.
Робел бы я, ловя пробелы
Средь алебастровых гудков.
И плакал бы среди метели
Молочных с пенкой холодов.
И как Джек Лондон подмосковный,
Свалился б, побелев, в сугроб.
Нет связи! Шубы! Пьяный! Голый!
Замёрз! Не выбрался! Не смог!
Старый камыш
Она желает: не волнуйся, не хандри,
Не сожалей, не обижайся.
Возможно, я понятен ей на раз-два-три,
Кем не кажись, не притворяйся.
Бывает часто, что живёшь таким, как есть,
И кажешься себе высоким.
И в золочёном кубке преподносишь лесть
Себе и выдумкам убогим.
Обычный насморк преподносишь как хандру.
Мужской маразм как откровенье.
И часто выдаёшь невнятицу во рту
За дивное стихотворенье.
Возможно, женский ум острее, чем мужской.
Глаза яснее, чем мужские.
И никуда мне не упрятаться от той,
Которая прикид мой скинет.
Читаю письма и ищу в них хоть намёк
На восхищенье и признанье.
Но нахожу в них то уроки, то упрёк
В тоске и в самоколупанье.
Вы правы, так и есть, хорошая моя.
Я не гожусь в герои ваши.
Стебли моих цветов лежат, а не стоят,
От трат семян давно уставши.
Последние публикации:
Прекрасно вас всех вместе знать... –
(29/09/2024)
Осенней мудрою порой –
(25/09/2024)
Взлётная полоса Домодедова –
(01/08/2024)
Зима на подлёте –
(10/11/2023)
Читальный зал (Часть 2) –
(17/08/2023)
Читальный зал (Часть 1) –
(16/08/2023)
Незнакомка моя, невидимка... –
(30/06/2023)
Обратная сторона любви –
(08/03/2023)
Сентября настоя отхлебнув... –
(03/10/2022)
Изранен летом –
(18/09/2022)
Необходимо зарегистрироваться, чтобы иметь возможность оставлять комментарии и подписываться на материалы
