Проза

рассказ

В тот день он вернулся домой поздно, около полуночи. Съев бутерброд с куском какой-то колбасы и выпив большую чашку позавчерашнего плохо заваренного чая, усталый Домодедов сел к компьютеру и, подключив vpn, вошёл в фейсбук. Его беспокоила непонятная мысль, которую следовало понять и что-то с её помощью предпринять.

Было очень жарко и душно. В малогабаритной холостяцкой квартире лето расположилось, как в парной. Домодедов скинул рубаху и, утирая пот со лба и с груди, всмотрелся в экран. Там всё было по-прежнему. Ничего нового, ничего интересного, склеенная жарой обыденность, неразбериха и бестолковщина. Домодедов поморщился, зевнул и вдруг…

Сначала ему показалось, что это самое «вдруг» ему знакомо, но почти сразу понял, что оно не то что бы знакомо, но даже как будто родное и даже как будто давно ожидаемое.

Так бывает, когда в толпе мелькнёт знакомое лицо или похожий на знакомого человек. Внутри тогда что-то вздрогнет, в сердце похолодеет, потом ослабнут ноги, но слабость эта скоро станет приятной, словно получил в кассе хорошую сумму денег или почувствовал на удочке весомый улов.

Всего через пару секунд Домодедов понял, в чём дело. Лента предложений «люди, которых вы можете знать» показала ему квадратик с рисунком женского лица, выполненного непрерывным росчерком пера или карандаша. Домодедов как будто знал это узковатое скуластое лицо, эти миловидные, но колкие глаза, игрушечный носик, насмешливые губы, косую короткую чёлку и неизвестно откуда взявшиеся за спиной крылышки бабочки.

В них было что-то многообещаюшее, фривольное и в то же время целомудренное. Рисовальщик поймал главное в характере женщины: неприступность и готовность к чему угодно, к самому неожиданному и к самому запретному. В портрете были одним штрихом подчёркнуты и опасение, и сладчайший рисковый восторг. Как у бабочки, порхающей над цветком и знающей, что её красота вот-вот привлечёт какого-нибудь хищника.

Судя по рисунку, рисовальщик хорошо знал ту, кого рисовал, её характер, привычки, секретики, личные выкрутасики, капканчики, капризики, если, так сказать, не больше.

Под рисунком было указано имя Марина До.

И Домодедов понял, что это его бывшая супруга.

После развода она не сменила фамилию, осталась Домодедовой, но зачем здесь только две буквы? Такой, значит, у неё фейсбучный ник? Сорок лет прошло, а родимые пятнышки, значит, остались?

Неизвестно чем взволнованный, Домодедов кликнул портрет. Открылась страница с фотографией деревянного скромного шале на берегу озера в холмистой седловине, поросшей лиственным леском и светящейся смешанной с зеленью осенней охрой. Называлось всё это по-русски Нови-Сад. Википедия подсказала местонахождение –  Сербия. Другой информации на странице Марины До не было. Она пустовала с лета позапрошлого года. 

Недавно в столицу Сербии, в Белград – Beograd – эмигрировала одна знакомая Домодедова. Там уже жила её средняя дочь со своим мужем и детишками. Так почему же не оказаться в шале на берегу сербского озера и Марине До? Русских там любят, вот они туда и едут.

Домодедов выключил комп. Делать больше было нечего. Думать тоже было не о чем. Вспомнилась только строка: «Жизнь прошла – как не было. Не поговорили».

Взгляд его упал на мобильник. Он взял гаджет и набрал номер старшей дочери. Та ответила сразу, несмотря на позднее время:

- Привет, пап. Ты чего?   

- Ничего. Просто так.

- Ты знаешь, который час?

- Знаю. Извини, если разбудил.

- Я ещё не сплю. Что-нибудь случилось?

- Вроде, нет.

- Тогда что?

- Один вопрос. Где сейчас твоя мама? В Сербии?

- Ну да.

- И давно она туда уехала?

- Третий год пошёл. Она уехала с мужем, кажется, художником.

- В Нови-Сад?

- Кажется.

- А ты почему здесь?

- А ты?

Они помолчали, словно телепаты, понявшие друг друга на расстоянии. Да и вообще говорить было не о чем. Они давно уже жили отдельно, перезванивались редко, навещать друг друга не навещали, просто знали, что они родные, но это давно уже ничего не значит.

- Инночка!

- Что, пап?

- Как твой сын?

- В каком смысле?

- Чем он занят.

- Спит.

- Ему сколько сейчас лет?

- Одиннадцать.

- А муж?

- Сколько ему лет?

Домодедову самому стало смешно.

- Да нет. Чем он занят? Тоже спит?

- Он сейчас на работе. У них сегодня съёмка.

- Сериал?

- Какая тебе разница?

- Действительно. Никакой.

- Всё?

- Почти.

- Ну что ещё?

- Я люблю тебя, доченька.

- Я тебя тоже люблю, пап. Всё?

- Не знаю…

- Тогда пока. Созвонимся как-нибудь.

- Созвонимся.

В трубке зумкнули гудки. Домодедов слушал их не то обидчиво, не то равнодушно. Жизнь прошла – как не было. Не поговорили. О чём жалеть? Наверное, не о чем. Хорошо говорить о любви, если тебя слушают. Если ты сам никого не слушаешь, лучше о таких вещах не говорить.

Кстати, как по-сербски любовь?

Чёрт его знает!

На крыше было пусто и тихо. Подошвы туфель чуть липли к раскисшему от жары гудрону. Над головой висело небо, усеянное звёздами. Вообще-то такого звёздного неба над Москвой не бывает, но сейчас почему-то оно было. Такую бриллиантовую гигантскую звёздную люстру он видел тридцать лет назад над Чёрным морем. Тогда он с одной девушкой гулял всю ночь по маленькому посёлку, а потом любил её среди каких-то кустиков и метёлок сухой полыни. Полынь пахла хмелем и женским телом, а звёзды горели сумасшедшим огнём и превращали лицо и глаза девушки в лицо и глаза ведьмы.

Домодедов разбежался и оттолкнулся от крыши ногами. Это было удобно. Никаких летательных аппаратов на пути не было. Взлётная полоса была свободна.

В груди и в ушах засвистел ветер. Звёздная люстра сначала кинулась ему навстречу, потом подхватила подмышки и понесла куда-то вбок.

Возможно, там была Сербия или ещё какая-нибудь …ида или …ия.

Но сейчас это было уже неважно.