Поэты, ангелы и алкоголики
Сергей Смирнов (11/06/2013)
На руинах эфирной Москвы
Воздух полон тумана и гари,
тускло светится где-то айпад.
Лишь охранники и кочегары
по ночам на заводе не спят.
Если спят, то весьма осторожно,
и легко нарушают их сон
гром, грохочущий пустопорожне,
и далёкой машины клаксон.
Путешествуя вплавь по каналам
колдовского ночного ти-ви,
битву с дрёмой ведут маргиналы
на руинах эфирной Москвы.
И Морфей прячет сон в долгий ящик,
и Лукойе ломает свой зонт,
и поют дифирамбы неспящим
Курт Кобейн и Иосиф Кобзон.
Сон прораба
Вечером – ласточки, ночью – летучие мыши
в воздухе летнем у стен суетливо снуют.
Кот полосатый сурово гоняет двух рыжих,
что-то кузнечики в травах прилежно куют.
На пустыре был заложен вчера супермаркет,
жались машины к домам оголтелой гурьбой.
Выправил смету прораб и убрал чёрный маркер,
и с головою ушёл в сновиденье, как в бой.
Через развязки, сплетения, ямы, траншеи
дрёма крадётся стигматом извечной войны:
и автокран, как жираф, тянет длинную шею,
месят суглинок бульдозеры, словно слоны.
Там, где в оплётке резиновой вьются лианы,
светятся лампочек жёлтых тугие плоды –
там по лианам скользят вверх и вниз обезьяны
и получают по пригоршне звёзд за труды.
Дремлет прораб, одурманенный горькой отравой,
и проступает сквозь джунгли убогий пустырь,
и подступает к окну разнобой разнотравья,
и навевает кошмары крылом нетопырь.
А поутру похмелится прораб, примет дозу,
глянет в окошко бытовки, не чая беды:
нет автокрана, исчез среди ночи бульдозер,
и повсеместно видны обезьяньи следы.
Сыктывкарский шаман
Памяти друга
Вавилов, пасынок Вавилона,
проездом в вечность гостил у нас
на бренном ложе, на скорбном лоне,
перебиваясь с воды на квас.
И от него я узнал на коми,
что значат "парма" и "Сыктывкар".
Да, он был трагик, да, он был комик,
Дедал – делами, душой – Икар.
Он строил башню, кричал, как баньши,
умел музыкам и языкам,
был хитромудрым, был бесшабашным,
но пал однажды его секам.
Он знал, как роют, как матом кроют,
то он был мягок, то он был строг,
и о поэтах твердил порою:
попса, мол, Саша, а Миша – рок!
Водил руками, ходил кругами –
и выходил на последний круг,
гулял с богами, бухал с врагами,
пастух Пегаса и Музы друг.
Он знал и помнил, но взял – и помер,
не попрощавшись, ушёл в астрал...
А я утратил небесный номер,
небесный адрес я потерял.
Про Фому да про Иуду
Фома постоянно взыскует чуда,
искать приключенья – его удел,
а рядом за партой сидит Иуда,
довольный текущим порядком дел.
Фома, как хирург, потрошит игрушки,
втыкает в розетку железный штырь,
он всё, что увидит, крушит и рушит,
вдыхая "Момент" или нашатырь.
Прилежный юннат, властелин природы,
вложивший персты, как монеты в рост,
естествопытатель такого рода,
что даст вам ответ на любой вопрос.
Иуда корыстен и с виду ласков:
соседу по парте с невинных лет
за деньги продаст карандаш и ластик,
за деньги запрячет в шкафу скелет.
Когда в кабинет призовёт директор,
Иуда замрёт с клеветой у рта,
а совесть его посещает редко –
но вот захлестнула петлёй гортань.
Висит на осине, холодный, синий,
ушедший из жизни, сойдя с ума,
в его волосах серебрится иней,
а рядом с ланцетом застыл Фома.
Двадцать тысяч лье под килем
Как одинокая фонема,
бреду без шляпы и пальто,
и небо надо мною немо,
и сам под небом я – никто.
Я словно высажен на остров
пиратским звёздным кораблём,
дома внушительного роста
мне застят свет и окоём.
Без провианта и пиастров,
один, как перст, на целый мир,
хочуper aspera ad astra,
а ну-ка, лодка, komm zu mir!
Где звёзды в тучах приютились,
качаясь на семи ветрах,
уходит чёрный "Наутилус"
в далёкий свой архипелаг.
Он без души, без капитана,
он без руля и без ветрил,
снаружи гладок, обтекаем
и пуст, как вакуум, внутри.
Он в безднах адских, в кущах райских,
под килем двадцать тысяч лье,
его уже, как ни старайся,
не встретишь больше на Земле.
Наказание синоптика
Тебя, сколько в небо ни целься,
пророчествам всем вопреки,
обманет предательский Цельсий
и в лёд закуёт у реки.
Сиди в запечатанной келье,
на улицу нос не кажи –
морозоустойчивый Кельвин
поставит тебя на ножи.
Мечтам предавайся и неге,
но в самый нежданный момент
засыплет сугробами снега
из мартовских туч Фаренгейт.
Прощенья проси у народа,
хоть в МИД обращайся, хоть в МУР –
тебя наградит гололёдом
во вторник с утра Реомюр.
О простоте
Будь проще, говорил мне друг.
Быть проще – это очень сложно:
кто мечет бисер, кто икру,
а кто мятётся заполошно
в кругу исчисленных светил,
в кругу извечных траекторий,
кто суть свечою осветил,
кто догму догм протараторил.
Коль Кали-Юга – это круг,
то лучше спиться, сбиться с круга.
Будь проще, говорил мне друг –
и у меня не стало друга.
А я не сложен и не прост,
я вырос и обрёл свой голос
и для костра стихов и грёз
сам по себе таскаю хворост.
Будь проще, друг мне говорил,
но осыпает листья роща,
и златовласый Гавриил
несёт нагую весть на площадь.
Да, есть святая простота,
но до неё не хватит роста,
вот потому-то неспроста
мы усложняем всё, что просто.
Воскрешённые павшие
...и когда чернозём исторгнет
и меня, и коня, и свиту
в продолжение тех историй,
где полнеба свивалось в свиток,
мы поскачем в доспехах ржавых,
мы поскачем, гремя костями,
от Харбина и до Варшавы
за непрошенными гостями.
Мы ещё не допели песен,
мы ещё не довоевали,
нам покой нестерпимо пресен,
мы его обретём едва ли.
Ваша память в веках – калека,
и непросто былым героям
достучаться до вас, доехать,
поражённым забвенья ржою.
Но домчимся – пускай незримо –
воскрешённой погибшей ротой
до Царьграда, Москвы и Рима,
приколотим щиты к воротам.
Железные девочки по обе стороны океана
Вот ты утверждаешь, ещё не вечер,
пора не настала трубить отбой:
железная девочка Бекки Тетчер
шагает по жизни вдвоём с тобой
и скачет по времени стремя в стремя,
и ловко вращает в руке лассо,
и с нею не стрёмно любое бремя,
и с нею вполне достижимо всё.
Легко остановит в степи мустанга,
горящее ранчо зальёт водой,
споёт в стиле кантри, станцует танго
и станет невестою под фатой.
И Твен, и Некрасов шутить не станут:
есть в русских селеньях и в Штатах есть
подобные девы из прочной стали –
аукнется east – отзовётся west.
Ты знаешь, хранит и меня такая,
меня выручает в любой беде
рождённая мамой однажды в мае
одна из железных российских дев.
Нолики-крестики
Американская звезда армрестлинга,
гроссмейстер старенький, скинхед и гот,
играем в нолики, играем в крестики
тысячелетие и круглый год.
Поэты, ангелы и алкоголики,
тысячелетие и круглый год
играем в крестики, играем в нолики,
как будто пробуем двоичный код.
Обходим рифы ли, выводим рифмы ли,
блаженство пестуем, лелеем боль –
всё чертим по небу алмазным грифелем,
возводим принципы в глобальный ноль.
Ведём стрельбу свою на поражение
и смело жертвуем врагу ферзя:
крест – воскресение и вознесение.
Иначе, видимо, никак нельзя.
Последние публикации:
Прощай, изящная словесность! –
(25/06/2024)
Хождение за три лужи –
(13/02/2024)
На инфернальном сквозняке –
(15/06/2015)
Три короба –
(16/06/2014)
Мёд мироздания –
(21/05/2012)
Вечный post –
(28/06/2011)
Времечко оно –
(25/08/2009)
Следы на снегу –
(22/06/2008)
Стихотворения –
(06/02/2006)
Необходимо зарегистрироваться, чтобы иметь возможность оставлять комментарии и подписываться на материалы
