Поэзия

Абрикоса

Ветка цветущая

На перламутре тучи

Это ты...

 

 

 

тепло

люди повылазили

пробки...

 

 

 

***

 

Гудение и шуршанье

Среди цветов.

Мухопчелы над ними парят

Ниже – мышки и ящерки.

За ними – змейка.

Котэ – за всеми…

 

 

 

 

Он летит

Под стремительным ветром

Рунический знал шотландского лорда…

 

По дороге знак дома

Подумать остановиться.

Вздремнуть…

 

 

 

 

 

По школьному двору

Скачет пакетик.

Летнее ненастье.

 

 

 

 

 

Прекрасная в красном на Красной

Главной улице Краснодара.

Мелькнула и потерялась.

В глубинах кожаных джипа –

Полагается смотреть на машину.

А не на переходящее прекрасное знамя

Или личный наградной вымпел.

За успехи в плаванье кролем.

В финансовых потоках…

 

 

 

 

Облака над дорогой

На склоне горы

Как беседка кубанская с крышей стеклянной.

В коридоре уже золотые гирлянды висят

Это скоро закончится август…

 

 

 

Тяжкие золотые листья
Осенних деревьев,
Не выдержав тяжести и величья,
На подсохший асфальт оседают,
Как блики угасшего солнца.

 

Их ветер не беспокоит, 
Бросается светлой пылью. 
На помутневшие лужи …

 

Тучи – как купол храма
С прорезями окошек,
Пускающих дозы света
На золотое убранство,
Которое тянет на землю.
На землю и в холодную воду …

 

А купол плывёт на запад, 
Обнажая бутылочный холод,
Детские пререканья, шорох машин на трассе.

 

 

 

 

Пакетики, зацепившись за ветки,
Судорожно машут
Сонным окнам и крышам.
Зачем и к чему – неизвестно ...
Светом оранжево-тусклым
Порою моргают окна
Пакетикам?
Неизвестно...

 

 

 

 

 

По степи ковыльной несется

Последняя амазонка.

Все еще в серебре и злате.

В доспехах с булатным мечом.

 

И, грохот копыт услышав,

В недоумении суслик:

Что это скачет за чудо

Куда оно и зачем.

 

Когда будут делить доспехи

Серьги и ожерелья

Быть может, закатится в норку

Бусинка серебра…

 

 

 

 

 

В прозрачном пузыре памяти.

Казачка рубит траву.

Для гусят? Или для поросенка?

Подоткнув подол, уходит в курятник.

Остался стол, стена хаты.

 

Пузырь лопнул и глоток пива.

– Что с ней?

– Лучше не узнавать.

Не писать, не подгадить родным,

Если кто вообще уцелел…

 

Как-нибудь доскрипеть до конца.

Завтра – в подвал издательства.

Напечатают, может?

Central park и пьяные негры…

 

 

 

***

 

 

 

 

з горыща

небо выдать

хмары у гости

 

гарба

у стенкы тулытся

двадцать пэрвый вик

 

дид у колыткы

костыли обнимае

дэ вын?

 

 

 

 

 

 

В природе словно лампочка перегорела

Хочется под одеяло в берлогу

Или в личный террариум с круглосуточным светом...

 

 

 

 

 

Чернозем, серый, словно с угольной крошкой.

Тянет побледневшие стволы кустов и деревьев.

К с проседью тучам.

Которые, как тот чернозем, поднявшийся в небо

И тяжко весящий, готовый упасть дождем…

 

 

 

 

 

Снежные тучи

Как орды кочевников

Только бесшумных и молчаливых.

Проносятся, пуская белые стрелы.

Уходят, оставляя стылые лужи.

И черную холодную землю.

 

 

 

 

 

Дорогая Анна Ивановна!

Во франкистской Испании

Вас давно уже б расстреляли.

Но Испании уже нет.

Никакой, не только франкистской.

 

Есть курорт, куда Вы, наверное, не поедете.

Так же, как я.

Регулярно там бывает Домбровский

И успеет съездить Полина.

 

Ну, а мы потихоньку трудимся,

Ждем назначенных судьбой фалангистов.

Мы – последние шлифовальщики

Русской литературы.

 

Вот – вот она будет готова,

Мы представим литературу

Вечному и чужому.

 

 

 

 

На противоположном конце Анапы, вдали от «детских пляжей» и болот из водорослей есть скалистый обрыв, а под ним маленький пляжик на валунах. Еще дальше – старое кладбище. С суровыми могилами черного мрамора, принадлежащих старосветским джентльменам и офицерам. Надгробия, похожие чем-то на горшок с геранью. Принадлежащие некоей Марфе Ивановне или Ануш Саркисовне. Чьи прически остались вечно пышны и аккуратны.

В штормовые ночи от обрыва под кладбищем доносится страшный грохот. Обычно говорят, что это прибой. Но не только…

Еще надгробия в это время ходят купаться. Со старомодной лихостью сигают в море прямо с обрыва. И плещутся в штормовых волнах, неспешно переговариваясь плеском и громыханием. Джентльмены, как это и принято на курорте, проявляют внимание к дамам. Те деланно стесняются и кокетничают.

А утром все тихо, все на своих местах.

Но иногда некоторые надгробия не находят дорогу обратно, или просто успевают сильно сдружиться с камнями под обрывом. Тогда они так и остаются внизу. А люди привычно грешат на вандалов и обвал почвы…

 

 

 

 

Суслик в сиянии солнца
Стоит на зелёном кургане.
На ограбленном прахе героев 
Бронзовых и железных веков.

 

Пушист он мягкой игрушкой,
Горделив изваяньем кагана.
И жить ему, может, неделю.
А может быть – сто веков.

 

Он станет пищей и тленом
Погибнет и вновь воскреснет.
Пока есть земля и степь.