1
Дневник
Ходили в парк, чудесно было: брели по кленовой аллее, и золотистая листва шуршала так уютно, так легко.
Сидели в миленьком кафе, ели мороженое из розоватых креманок, выдумывали святочные истории, смеялись.
…всё и всегда будет хорошо: записи дневника дышат радостью.
Сказала, что летом хотела бы к морю.
Были в зоопарке, любовались слонами — огромными, как детские мечты.
Так понравились пеликаны!
…и вот — что-то не так, тончайший баланс нарушен, будто незримый часовой механизм даёт сбои. Что же не так? Что? Что?
…и — разряд красного крика:
Я один. Я один. Я брожу по квартире, и не знаю, куда мне деться, чем занять себя. Пусто. Пусто. Долбит мозг пустота.
Я один. Один. Что делать?
Санитары, выносившие труп самоубийцы, не знали, что в столе кричит, истекает болью и страхом никому не нужный дневник.
2
Приехала в гости передать приветы от провинциальных родственников и знакомых. Принесла с собой торт. Хозяин открыл бутылку вина. Приехавшая весела, молода, доброжелательна – много говорила, шутила, пили вино, и хозяин, закосневший в одиночестве, робкий, отмякал душой, и вдруг – она притянула его к себе, поцеловала…
Прошло 13 лет. Они вполне счастливо женаты, и он, до неё не знавший женщин, вспоминает порой тот дальний искристый вечер, и думает, улыбаясь – бывает такое…
3
С юности знал, что у него больное сердце.
Привык.
Иногда воображал его яблоком на осенней ветке.
Чуть что может упасть.
Если думать постоянно – сойдёшь с ума.
Страшно ли умирать сумасшедшему?
4
Огонь раздваивает сознанье.
Некто, убеждённый, что он Будда – и проповедь его будет полыхать огнём.
Другой – Наполеоном отдающий приказы невидимым войскам.
Ущелье, скрытое туманом…
Пижамы, байковые халаты, таблетки, уколы.
Каждый живёт на своей звезде.
5
Тупые молотки похмелья.
Между наковальней прошлого и молотом будущего.
Какое изделье ты сам себе напоминаешь, когда похмелье гудит, отстраняя реальность?
6
На даче ловили майских жуков. Среди зарослей акаций, сирени, черёмухи стояли, вслушиваясь, выжидая. Выбросив руку, хватали на лету, ощущая скребущую тяжесть в ладони. Подержав в спичечном коробке, отпускали.
Ещё были капустницы – их танец над мальвой; лимонницы, иногда махаоны.
Вместо энтомологической коллекции.
7
В одном из уютных московских дворов, праздно блуждая по проулкам, обнаружил фонтан. Струя взлетала невысоко, хрустально переламываясь у вершины. Дно бассейна синело. Забавные, белые, гипсовые медвежат руководили струёй.
Несколько капель попало мне на лицо. Наверное, они вспыхнули красно и золотисто в лучах осеннего солнца.
8
В белой будке, втиснув в глаз лупу, сидел часовщик. Медовый свет тёк по его лысине и остаткам белых волос. Раскрытые часы напоминали сильно уменьшенный ночной город.
Метель протянула нити свои – и реальный город стал серебряной сканью. Мимо будки часовщика, прогуляв школу и прошлявшись целый день – был в парке, в булочной купил рогаликов, бродил по улицам – мимо будки шёл он, миновал магазин – домой, домой, куда не хочется…
Он сидит на лестнице дома и глядит, как бежит она, неподвижная, вниз. Снимает очки и сильно бьёт о ребро ступени. Мир расплывается мягко…
9
-Кстати, мы проезжаем мою дачу. Может быть, заедем?
В 14 лет девочка выглядит на 18. Пышная грудь красиво круглится под школьным платьем.
-Нет? – переспросил.
Она покачала головой.
-У меня есть варенье и шоколад. А там ещё красивые цветы. Нет? Ну нет, так нет.
Любовник матери подвозил её от бабушки домой.
-Как он вёл себя? – спросила мать.
-Нормально, - ответила дочка и прошла в свою комнату.
10
Подземный переход, несколько суженный стеклянным рядом палаток. Вечернее время.
Лохматые бездомные псы, знакомые торговцам, шествуют важно, останавливаются возле пирожков, получают еду.
Продавцы упаковывают нераспроданный товар.
В ларьках – сигареты, одежда, бессчётные, блестящие безделушки. Белые ребристые щиты опускаются, скрывая грошовое богатство.
Продавцы курят, судачат о делах, обсуждают мелочи дневной жизни. Всё ярко, таинственно.
И кажется, с приходом ночи вспыхнет какой-то летучей пёстрой лентой жизнь новая, неизвестная, манящая…
11
Озеро в лесу с необычной, серебряной, мерцающей водой.
Свернув с шоссе, проходишь замшелой колеёй мимо прямых, высоких, розоватых сосен, мимо лип, дубов, и вот – озеро.
Деревья уважительно расступаются тут. Плоские камни окружают воду. Видно сквозь неподвижное стекло дно в загадочных письменах ракушек, улиток, мелких камней.
12
Евангелический храм в Москве. Неожиданный поворот из горбатого переулка, и храм – высокий, серьёзный, кремового цвета, как-то контрастирующий с московским двором.
Круглые на башне часы и белая лапчатая роза круглого окна. Массивные двери. Линии ровные, классические, жёлтые пласты стен, мощная хребтина храмового тела.
Внутрь не зашёл. Устрашился чего-то.
13
Стадион, как огромный котёл, кипящий шумом.
Мощно, ослепительно-ярко сверкают прожекторы, и тёмный, осенний, вечерний воздух роится мириадами крохотных золотых брызг. Гул. Свист. Из репродуктора объявляют счёт.
Дома за стадионом сливаются в единую массу огней, на фоне которой кое-где чернеют голые рослые тополя.
14
Пианино – чёрное, важное, почтенного возраста. Украшенное резными столбиками, узорами; видны небольшие отверстия от канделябров, в которых когда-то мерцали свечи. Проделало путь от старой квартиры – коммунальной – сюда, в отдельную.
В детстве учили играть. Был бездарен. Пальцы слепо тыкались в клавиши.
Нравились ноты – рассматривал их как надписи на неизвестном языке.
Пианино – как памятник детству…
15
Серая пыль привычна в квартире. Откуда она берётся? Можно посмотреть в словаре, но неохота.
Пыль исследует поверхности и плоскости, окружающие нас. В ней можно писать, как на бумаге. Я протираю чёрное пианино, на котором когда-то, очень давно меня учили играть…
На низком журнальном столике лежит пёстрый журнал. Поднимаю его – обнажается коричневый тусклый квадрат.
…быть может, древние империи не погибли, но просто исчезли в слоях густой, всё прибывающей пыли?
