Проза

 

Перед тем как отправиться на стрельбище, радиорота была построена на плацу. Дежурный по части, начальник штаба майор Мичкодан, щегольски расхаживая, талдычил "что полагается знать солдату", держащему в руках СКС, заряженный боевыми патронами.  Всё нутро старшего сержанта Полянина кипело от злости на себя: ведь знал о предстоящей поверке и не засунул в наряд этого консерваторского выпердыша, из– за которого его отделению не быть никогда первым. А потому он, отличник боевой подготовки, первоклассный специалист, старший сержант Полянин (когда всё уже приготовлено к дембелю) не попадёт в первую партию увольняющихся; будет доедать перловку, ставить крестики в календарике, присланном, но тут же, будто окурок, загасил подступившее.

 

Рядом стоял виновник, рядовой Войкин: длинный, с несуразно большой головой, тонюсенькими пальцами, больше похожий на глиста в портянках, чем на солдата. Порцайку зла Полянин вылил и на майора, так как тот в услужение большезвёздным начальникам из штаба округа притаранил в его отделение этого синтетического клопа. Попробуй сделать из него настоящего солдата, если он целыми днями в офицерском клубе шульбертов с мендельсонами на пианинах наяривает, офицерские жёны, как на мёд, слетаются, млеют. Самое непонятное, больше всего ранящее Полянина, ежевоскресные визиты к этому недоразумению московской крали, фотографиями таких украшают обложки блестящих журналов.

 

Лида – первая и, казалось, навсегдашняя любовь Полянина, проводив его на службу, через год с небольшим вышла замуж. Предстоящая встреча с ней половинила желаниe ехать домой, он стыдился, будто был повинен в случившемся. Чувство неловкости походило на то далёкое, когда впервые, под полой купленного на вырост пальто нёс ей букетик собранных в подлеске цветов неразлучника. Он гнал от себя несносное желание увидеть её, увидеть хотя бы издалека.

 

Захлебнувшийся рёв сигнализации, лязг металлической двери оружейной комнаты, холод ствола карабина вернул реальность. С минуту подержав в руках человеческое детище для убиения себе подобных, на выдохе произнёс

– Всё! Ну, на край ещё дней двадцать и – "прощай оружие".

 

Тут же его взору предстал портрет Хэма в свитере крупной вязки, висевший над столом в комнате Лиды. Кроме "Старик и море" Полянин больше читать ничего не стал. По юношескому недомыслию ему казалось, что стоит прибарахлиться на манер этого писателя, и они будут с Лидой вместе до конца жизни, даже помрут в один день. Взяв академку, пошёл на завод учеником, по ночам разгружал вагоны, в мае пришла повестка – проводы, слёзы.

 

Остановив Войкина, Полянин забрал его карабин, отдал свой.

– Слушай внимательно: бери по центру, между яблоком и молоком спичка, задержи дыхание, плавно тяни крючок. Попробуй не попади: каждый лишний проведённый мной здесь день, будет для тебя варфоломеевской ночью:

– Понятно, салобон? Не слышу, понятно?

 Почувствовал опустошённость, как если бы, не сняв пальца с курка, выпустил все патроны из магазина разом. Полянину стало неловко. Он не был классическим полублатным армейским дедом, даже в такой мелочи, когда на столе оказывалась лишняя порция масла, делил поровну между салагами, черпаками и стариками. Это был тот, суровый персонаж в гимнастёрке, с любовью описанный классиками.

 

 Полигон находился километрах в трёх, между приёмным и передающим центрами, по периметру обнесён земляным валом, пули гасил экран выложенный из брёвен за мишенями на случай рикошета, за валом выставляли оцепление. После броска, без передыха, по команде ротного капитана Яцкина, приступили к стрельбе. Когда прозвучал последний выстрел, и солдат по фамилии Ерпулёв доложил, что стрельбу окончил, строем подошли к мишеням.

 

 Осмотрев мишень Войкина, ротный присвистнул и в довесок, так что бы задеть Полянина, ехидно сказал:

– Пушкинский Сильвио позавидовал бы.

 

Полянин этого не услышал, его мысли, был наполнен воспоминаниями о том первом букетике, подаренном Лиде, когда углядел недалеко от мишеней на гребне вала стайку цветов неразлучника.

 

- Старший сержант Полянин, рядовой Войкин, рядовой Ерпулёв, заступить на пост номер три! - прозвучала команда ротного. А это значит, что пока будут стрелять кабельщики, они будут в оцеплении, можно насладиться солдатской вольницей: в казарму не строем, пока почистят карабины, там и ужин, личное время, отбой, ещё один день в дембельском календарике можно будет зачеркнуть.

 

Расположились. Войкин достал из-за голенища кирзача жёлтую, похожую на школьную тетрадку книжечку, присев на корточки, стал листать.

 

– Ноты? – не зная зачем, спросил Полянин.

– Нет, стихи.

И, чтобы убедить Полянина, придерживая страницы, показал. Над квадратом, плотно засеянном мелкими буквочками замерло крупным шрифтом название стихотворения "Лида". Полянин опешил – это походило на подсматривание за ним в замочную скважину. Не найдя ничего лучшего, гундося, начал цитировать:

–"Харооошая девочка Лиидааа ".

– Лида, может и хорошая, а стихи Смелякова дрековые, ёц-тоц три аккорда, – прервал Полянина Войкин.

Вот у Ходасевича, несмотря на то, что его "Лида", по тем и сегодняшним меркам плохая, даже очень плохая, зато стихи изумительные.

 – Это потому, что Смеляков писал о Лиде до того, а Ходасевич после того, перешёл на откровенную пошлятину Полянин.
–Зачем же ты так? Поэт "ея ночей не покупает ни за любовь, ни за кольцо." Вера в светлое им не запятнана, а все подобные судилища не стоят ломаного гроша, когда вспоминаешь, кто Христу ноги омывал. Полянин растерялся, у Войкина так же иссякли доводы, но, чтобы не обрывать начатый разговор, молча протянул книгу Полянину.  По всему оно было часто читаемо, открыл именно на странице 39, где было напечатано искомое им стихотворение. Всё так же шевеля губами, быстро прочёл. Минута прошла в молчании, затем снова стал читать будто не себе, а тому, который всё не знал, как же ему быть, последние строчки перечитывал раз за разом вслух:

 

 

–Затопчут, затопчут, cквозь зубы процедил Полянин. Отдав книжку, снял подсумок с противогазом, пригнувшись стал подниматься на гребень вала.

– Куда, Юра? – прохрипел Войкин, неведомая сила потащила его за Поляниным.

– Кто давал тебе команду оставлять пост, салабон? Сейчас же назад.

Убедившись, что Войкин вернулся, Полянин осторожно стал подбираться к тому месту, где приметил цветы неразлучника. Щетина прошлогодней травы надёжно маскировала, стрелявшим он был не виден. Отскочившая от бревна пуля прожужала над головой, сама того не зная, что укрепила веру в благополучный исход – "дважды в одну воронку снаряд не ложится".

– Никто, никто, только этот, неизвестный ему доселе поэт мог бы понять его, Юрку Полянина. И тут он увидел, нет, не увидел – это его рука, будто рука брейгелевского слепца, ощутила дарованное прозрение.

 

Полянин – лежал, по-детски откинув левую руку, к ладошке припали несколько так и не сорванных, цветов.