Проза

Глаза этого ребенка видят совсем другие «фотографии». Он мечтает о своем «фотоальбоме», где будет размещен его мир. Забавный ребенок. Имеет свое самостоятельное мнение. Практически на все. У него вообще все свое. Непохожее на взрослых.

                                                                                    (Запись из личного дневника)

Глава 1

Детский альбом

Мой альбом любит только мама. Я не люблю. Да и за что его любить? Пару раз просил маму сфотографировать, как я надул пузырь из жвачки – не стала. Как я на голове стою – не захотела. А у ворот детского сада сфотографировала. С тетей Зиной сфотографировала. А с тетей Зиной я вообще фотографироваться не люблю. Потому что она врет все время. Врет, что я быстро расту и уже чуть ли не на ее глазах вырос. Зачем такое ребенку говорить? Ведь я себя-то знаю и каждый день вижу!

Постоянно заставляют улыбаться. А я не люблю улыбаться. А зачем улыбаться, когда тебе невесело? Мама говорит, что для истории. Но я же буду помнить, что мне тогда было не весело, а грустно. Так какая же тогда у меня история?!

Не люблю фотографироваться со всей группой из детского сада – не люблю, и все. Мама на утреннике всю пленку израсходовала на ерунду какую-то. Дала бы лучше фотоаппарат мне. Я-то знаю, что фотографировать. Вот, к примеру, соседскую собаку. Как она в прошлый раз за кошкой Шуры-то беззубой гонялась! Вот это интересно. Как я с дерева в снег прыгал – это интересно. Как горка растаяла – тоже ничего. Как дядя один дядю Мишу бил за то, что тот пьяный уснул за рулем машины и аварию сделал. Столько бы кадров можно было наснимать! А как у Сеньки зуб выпал! Ведь никто не подумал это сфотографировать! А что, у Сеньки так много зубов?

Вот так я бы забил альбом нужными фотографиями. И когда грустно бы мне было – обязательно его смотрел. А то мама смотрит альбом и смеется. А мне, вот честное слово, не смешно. Поэтому, детский альбом – это для мамы. Не для детей это.

Глава 2

Я знаю, почему умерла Люська

Меня разбудила утром бабушка. Она посмотрела на меня очень серьезно и сказала, что Люська умерла. Потом спросила, расстроился ли я. Я сказал, что не расстроился, потому что знаю, отчего Люська умерла. Бабушка удивилась и спросила: «Отчего же, милый?». Я знал, отчего, и сказал, что смерть наступила оттого, что она съела попугая у бабы Алевтины. Бабушка рассмеялась и ушла на кухню. Я же стал быстро одеваться. Ведь не мог я пропустить похороны почтенной кошки.

Кошка и впрямь была почтенной. Ее кормил весь подъезд. А кошке этого достичь не так-то просто. Вот представьте: вы сейчас кошка. И что вы будете делать?

А она знала, что делать. Для того, чтобы поесть сытно, она никого не обижала, ходила в туалет на улицу, не разбрасывала еду по подъезду, и когда ее хотели погладить – всегда давала себя гладить. Вот так надо вести себя кошке!

Сначала я пошел к тете Зине. Та, представляете, даже и не знала, что кошка умерла! Я, можно сказать, вовремя ее предупредил. Дальше я не стал тратить время зря и пошел к бабе Клаве. Та тоже ничего о смерти кошки не знала. Я был просто в панике. Побежал к Шуре беззубой. Но та уже все знала, потому что кошку мертвой первая нашла она. От Шуры я узнал, что кошка умерла от старости. Ерунда! Я сам видел, как она попугая у Алевтины съела. А попугай был вредный. А таких есть нельзя. Такие сами умирают. А вредный он был потому, что когда я ему семечки давал покушать, он шелуху от них из клетки своей мне в лоб выплевывал. Бабушка говорит, что его Бог наказал. Я тоже теперь так думаю. Но и кошку Бог наказал. Не знаю, за что. Если бы я был Богом, то непременно воскресил бы кошку, а попугая нет. Хотя… может, из жалости и обоих воскресил бы.

У Шуры я спросил, когда будут похороны кошки. Та сказала, что меня непременно позовет, и мы все с ней простимся. Я ждал несколько дней. Но Шура меня не позвала. Потом бабушка мне сказала, что детям такое смотреть нельзя было, что кошку отнесли на обрыв за домом и в пакетике схоронили. Я был в ужасе! Ей даже не сделали гроб. С бабушкой я не разговаривал до обеда. И все это время вспоминал Люську. Потом подошел к иконе Спаса и попросил от чистого сердца, чтобы Люське в раю было непременно хорошо. Потому что ее весь подъезд любил и ничего ей плохого не желал. Попугаю – желал, потому что тот орал из окна. А кошке – нет.

Бабушка говорила, что Бог все слышит. Что детей он слушает особенно внимательно и всегда исполняет их просьбы. Поэтому за Люську я больше не переживаю.

Глава 3

Как у Сеньки зуб выпал, и как мы с дерева прыгали

История Сеньки была непростая. Раньше у него вообще зубов не было. Это он так говорит, потому что ему это сказала старшая сестра, а ей эту историю передала мама, а маме – бабушка, наверное. Поэтому я ему поверил. Но потом Сенька начал есть все, даже колбасу, и зубы у него из-за этого начали расти. И росли они у него быстро. Это ему папа сказал. А он у него военный. Он не может врать!

А потом Сенька согрешил. Он конфеты новогодние ел, а мама ему запретила. А чтобы она ничего не поняла, он у конфет фантики выпрямлял и закручивал, как будто там конфета есть. Разворачиваешь фантик – а ее нет. А за грехи Бог всегда наказывает. Вот, как сказал Сенька, его Бог и наказал. И наказал двумя зубами. Они-то у него и выпали. Один у него выпал ночью, как Сенька сказал, он его проглотил во сне. Его даже к врачу водили, потому что у него живот болел после съеденного зуба. А потом ему еще прививку сделали и в зоопарк сводили. Но это потом уже было.

А второй зуб он при мне вытащил. Мерзкий такой, с кровью. Прям – фу, а не зуб. Сенька еще долго мне его показывал и через дырочку от него кровью плевался. Зуб у него шатался, и он ждал, когда я к нему в гости приду, чтобы зуб этот вытащить наконец.

Крови было много. Мы даже с Сенькой сначала попытались вставить зуб на место, чтобы этот ужас прекратился. Но зуб выпадал, словно чужой. Как будто он вообще не у Сеньки рос, а у Шуры «беззубой». Но мы-то знали, что это Сенькин зуб. У Шуры они не белые, а желтые, и по бокам черноватые. С трещинами и длинные, как у дракона. А у Сени зубы белые, потому что молочные.

Зуб мне Сеня потом еще долго показывал. Много времени он у него был в специальной тряпочке для остальных зубов. А потом мама его убиралась и тряпку с зубами выкинула. И больше мы с ним его зубов не видели.

А с дерева мы здорово прыгали. Сенька тогда на ноги неудачно приземлился, и ноги его в коленях согнулись. А голова его об колени и ударилась. Тогда Сеня еще один зуб потерял. Но в снегу мы его не нашли.

Глава 4

Помню: мама ночью плакала

Мама тогда ночью не спала. Она дядю Лешу ждала. А он раньше к ней все время приходил, а потом ходить перестал. Дядя Леша хороший мужик был. Если меня в садик отводить – это дядя Леша с утра делал. С балкона плевать и птиц кормить меня тоже он научил. Я даже вместе с ним машину водил, а его потом оштрафовали за меня. Дядя Леша все на юг ездил и мне оттуда фотографии привозил. Тоже, кстати, неинтересные. Все море на них было изображено и палатки с пивом. А еще две пальмы. Больше ничего. Да, кстати, пиво меня отучил пить тоже дядя Леша. Большое ему спасибо. Хотя тогда я его еще ни разу не пробовал, но он мне пить пиво строго запретил. А когда я спросил, почему, тот показал на свой живот и сказал: «Вот почему!»

Хороший он был, дядя Леша. А потом к нам ходить перестал. И мама платье мое любимое сразу надевать перестала. И краситься. Хотя все женщины красятся. А моя мама перестала.

Я тогда ночью тоже не спал. Мама молилась и плакала. Поэтому я не мог заснуть. Мама увидела, что я не сплю, поставила меня к иконам и попросила, чтобы я за дядю Лешу и за неё помолился. Я, конечно, не хотел молиться за дядю Лешу. Ведь ему можно было бы просто позвонить и узнать, где он. Позвонить и позвать к себе. Но мама до этого не додумалась. Пришлось за дядю Лешу прочитать «Отче наш». За маму я охотно молился. Чтобы у нее на работе все было хорошо, чтобы завтра она поела плотно, чтобы в пробке в автобусе не стояла. Чтобы бабушка завтра ко мне водиться пришла, чтобы соседка Шура жива была. В общем, неплохо помолился я и пошел спать. А мама все плакала и не спала.

Я привстал с кровати и заявил ей, что дядя Леша пущай к нам больше не ходит, что у нее есть я. И это больше, чем дядя Леша. А она тогда прижала меня к груди и еще больше заплакала. И все шептала мне на ухо: «Не надо так про папу говорить! Не надо!»