Проза

«Ветеран»

Сергей Петрович поднял выбритый подбородок. «Как мы работали, ребята, так работали! Родине служили!». Школьники зевали, дремали, флиртовали. Занимались своими делами, обращая внимания на Петровича не больше, чем ветки липы за окном. А Петрович продолжал вещать глядя себе на кончик носа. Наконец, надоело и ему. Учительница натужно улыбнулась. Дети привстали, глядя сквозь Петровича. И он наконец покинул класс.

    Петрович понимал, что будто побитая молью учительница ему не нальёт. И угрюмо поспешил к выходу.

   Он знал, что если бы он рассказал про свою жизнь то, что есть, пацаны бы его поняли. Да и без Петровича они с удовольствием бы регулярно пили и получали зарплату, ничего особо не делая. И щеголяя в форме и при случае безнаказанно над кем-нибудь глумясь. И без всякого Петровича и его откровений едва ли не полкласса мечтали попасть в полицию. На работу, конечно.

    За спиной Петровича советская школа и вялые, скучные тройки из-под отцовского ремня. Потом армия, внутренние войска на охране зоны. Командиры и старослужащие были наверное, хуже зэков. У них было больше возможностей проявлять своё нутро. Вспоминая армию, Петрович видел себя на дне ямы среди тощих кусачих крыс в грязи. С той поры он полюбил заглядывать в рюмку.

  Зато Петрович получил отличную характеристику. И с нею устроился во вневедомственную охрану. Где спокойно прослужил до пенсии. А на пенсии спокойно стожил и вахтёрничал в разных местах. Работы после окончания школы Петрович не видел. Чему был несказанно рад. Зато носил форму и видел регулярно бутылку.

    Петрович был женат, имел двоих сыновей и двоих внуков. Одному сыну чего-то постоянно не хватало. Поэтому он уже два раза отсидел. Один раз – за кражу, другой – за наркоту. У него был внук, которого ни отец, ни Петрович особо не видели. Второму сыну особо ничего было не надо. И он спокойно работал в полиции, капитаном ГИББД. Его сынок, балованный непоседа, был любимцем Петровича.

    В молодости Петровичу довелось повидать ветеранов войны. И даже не самых последних призывов. Это были обычные, нормальные немолодые мужики. Но за ними было что-то. Поэтому Петрович с удовольствием перенимал что-нибудь из их манеры разговаривать и держаться. Одновременно испытывая огромную радость от реального отсутствия этого  чего-то. Которое могло появиться, например, от неоднократного попадания под бомбёжку и артобстрел. Петрович решительно предпочитал дедов с зоновской охраны. Убить-то его лично они ни разу не пытались.

    Тем временем ветераны, даже самые свежие и почти не воевавшие, на районе повымерли. А школьные мероприятия с приглашением остались. Приглашали Петровича, пенсионера МВД, отца полицейского. Не каких-то ясное дело «чеченцев», в голову ударенных. Они, чего доброго и ксенофобию могли разжигать!

   И Петрович вещал, вспоминая что-то из ухваток прошедших Великую Отечественную. Конечно, и детишки были не те, и смотрели как-то не так. Особенно чёрненькие… Но Петрович ходил. Всё равно какое-то разнообразие.

Смена вывесок

Сначала фасад увешивали вывесками. Большими и маленькими, подсвеченными и не подсвеченными. Вывески менялись. Одна большая пожирала несколько мелких. Вывески бывали скучные и оригинальные. И продуктовые магазины, и массажные салоны, и какие-то редакции.

    Самой интересной была вывеска филиала французского банка «Сосьетэ Женераль». Банка реально европейского и старинного. Вывеска одним своим видом напоминала об утреннем кофе с круасаном. И сдержанной страсти нежных и прекрасных сотрудниц в чёрно-белых офисных одеяниях. Которых ждут мужественные кавалеры в кафе. А ещё лучше рюмка и сигарета. И свободный стул.

    Вывески «Сосьетэ Женераль» сожрала кучу мелюзги. И заняла целый подъезд. Только вот ходили в него скучные грымзы. Затёртые опытом работы. Так что надежды Сергея не оправдались.

    Потом начальство велело содрать все вывески. И потребовало откат за право повесить их снова. Притом заказать новую вывеску можно было только в «какой надо» фирме. И абсолютно установленного образца, не дешевле. За возможность заказать чуть дешевле обсуждался за отдельную плату.

    В подземном переходе возле дома Сергей также наблюдал странную суету. То магазинчики в переходе оформлялись вонючим турецким пластиком. Купленным в «какой надо» фирме. За «какую надо» цену. Владельцы и персонал заполошно суетились. И ещё пытались продолжать работать…

   Но усилия оказались напрасными. Магазинчики было велено снести. Что и сделали. Потом переход отделали серой плиткой. Под могильный мрамор. И через каждые два метра повесили камеры слежения. С учётом того, что три четверти их не работало.

    «Маразм, маразм!» - думал Сергей. Но особо ничего не понимал. Тем более, что задумываться и понимать было некогда. Объём работ и «на службе» и по шабашкам рос. А расценки бодро ползли вниз. Основной радостью была хоть какая-то возможность работать. Много и задёшево. Но это хоть отвлекало от «лишних» мыслей».

    Только вот проходя по подземному переходу, Сергей чувствовал себя неуютно. Камеры слежения смотрели на него укоризненно- полицейским взглядом. «Ну, ладно ходи пока. Только вот отучайся быстрее лазить где попало. С нового года  и эту лавочку прикрываем» - говорили взгляды камер.

    Понимание пришло к Сергею во сне. После нудно работы и обещаний заплатить на будущей неделе было пиво. И украинские подвиги в вечерних новостях.

    Сергей заснул с тяжелой головой. И увидел ремонт в своей квартире. Рабочие, полустёртые таджико –вьетнамо –украинцы, борзели. И со строгими лицами не слушали указаний заказчика. Из спальни они выкинули все вещи. И покрывали стены отнюдь не обоями, заботливо выбранными тёщей Сергея в «Кастораме». А до боли знакомой серой похоронной плиткой. Сергей уже орал и матерился. Но его не замечали, деловито и спокойно.

    Сергей решил, что действовать надо ещё решительней. Но для начала надо было посетить сортир и избавиться от последствий пивных возлияний. Санузел был уже отделан каким-то более светлым собратом серой плитки из перехода. Что самое интересное, ею был покрыт и унитаз. Который из собственно унитаза превратился в солидный бледно-серый куб кладбищенского вида.

    С проклятиями Сергей схватил какой-то инструмент и принялся остервенело отковыривать плитку.

    «Гражданин, прекратите сейчас же!» - раздался за спиной строгий голос. Сергей затравленно оглянулся. В его туалете стоял уличный патруль из симпатичной девушки-полицейской и троих казаков с испитыми лицами. И седенький мужичок в пиджаке и с папкой. «Что выделаете? Мы для вас квартиру переоборудываем. А вы что?» - укоризненно заговорил мужичок. «Вы совсем сбрендили!? Вы вообще кто?!» - заорал в ответ Сергей. «Я – из пенсионного фонда. Это - патруль, сами видите. Мы инвестируем ваши пенсионные накопления. Переоборудываем вашу квартиру в погребальное сооружение. Для вас же, стараемся! Не чью-то могилку оформляем! Вашу! Вы что хотите, чтоб на вашей же могиле в туалет ходили!» - произнёс мужичок, сам преисполнившись праведным гневом.

     Сергей проснулся. Он уже знал, что его ненавязчиво хоронят. Пока оформляют могилку. Закончат – предложат укладываться…

   С утра он принялся судорожно прикдывать, может ли он устроиться посудомойщиком или уборщиком где-нибудь в Германии. Или там все рабочие и нерабочие места турками забиты? И могилку-то никто не подготовит…

О чём остаётся думать

Федя решил зайти в книжный магазин. Раньше, особенно студентом, он бывал там нередко. А теперь отвык от этого, так как предпочитал Интернет и даже был ЖЖ-юзером.

    А теперь просто некуда было идти после работы. Напиваться одному не хотелось. Можно было посмотреть на книги.

    Зайдя внутрь, Федя понял, что и здесь всё вылиняло и затёрлось. Так же, как и уже полузабытая домашняя библиотека и он сам. Естественно исчезла русская религиозная философия. Федя никогда не понимал, кто её покупал. И восточная философия исчезла. Её-то покупали когда то. Сбились в кучу, заняв круговую оборону, книги по истории. Сильно поредевшие и посеревшие. Гумилёв, занявший место классиков марксизма. Переиздания чего-то дореволюционного. Дешевые популярные книжицы типа «всё обо всём». Сборники натужных «исторических частушек». Исчезли оригинальные монографии. Которые хоть и дорого, но продавались. Студенту Феде на них денег хватало очень редко. Некоторые он потом скачал и прочёл в полудрёме за компьютером. Но это было не то. Без запаха бумаги и веса.

    Был когда-то закупленный в немереных количествах и недораспроданный Минаев. Новый бестселлер Прилепина. Исключая сливающего в унылую пестроту ширпотреба. Популярные бытописатели для любителя мистики Феди тоже не существовала. «Жисть» он и так терпеть не мог.

    В общем, смотреть на книги смысла не было. Когда-то Федя мог это делать и безо всякого смысла. Но теперь эта способность была потеряна. Время ушло. Вместе со студенческим пивом и фоном из полок с русской философией и изредка читаемым даосизмом.

    Любоваться можно было только Оксаной. За последние пять лет она совсем не постарела. Нежная стройная блондиночка. Голубые глазки, курносый носик. Румянец и немного сарказма в улыбке.

     Когда-то Федя её хотел и вяло подбивал клинья, помахивая некупленным сборником хорора. Но обломы и редкие, но изматывающие отношения с подобными себе истеричками сделали своё дело. Федя устал хотеть женщин. Теоретически он думал стать геем. Чем иногда эпатировал собутыльников, с которыми виделся всё реже и реже. Но дальше гейство не шло. Нужно было больше денег и следить за собой. На это, как и на что-то другое, не хватало желания и решимости.

   Но всё же Федя любовался Оксаной. Он хотел не Оксану, а быть Оксаной. «Эх, был бы я такой блондой…». Тут просыпалась фантазия. И небритые горячие кавказцы, и подкаченные молодые блондины, решительные и чуть грубоватые. И коротко стриженные девахи с фитнес-фигурами. Рыжие зеленоглазые лесби-нахалки. Начинающие делать дело прямо в маршрутке. Как в порно-рассказах…

   «Оксанка-то! Она всё это может!» - думал Федя, не решаясь протянуть руку к роману неизвестно о чём с попсовой обложкой.

   Оксанка тоже думала. Что надо вовремя забрать дочку из садика несмотря на пробки. Не забыть проверить, перевели ли на карточку алименты. Купить хлеба, колбасы, йогурта и «Кити-кета»…

Наследство

Мать была ещё не старой. И умерла, спьяну захлебнувшись в луже. Нет, она не была бомжихой! Любого, кто даже заикнулся об этом, Жека повал бы. И за дело! Мать, например, оставила наследство. На него Жека купил машину.

   Бабки не великие. Но Жека прокатил всех остальных. Без особого напряга. И пахана-бухарика и тубика. И брательника Витю, отсидевшего за групповое изнасилование. И тоже тубика. То ли на зоне заразился, то ли от пахана. Те не дёргались. Пахан то бухал, то кемарил. Витя то лежал, то телек смотрел.

   Был ещё братан один, Коля. Тот был чисто бухарик. Бабок на опохмел ему всегда не хватало. Он вякал. Жека дал ему в табло а потом пузырь поставил. И всё стало путём.

   И Жека побухивал. Один раз бухого жена во двор с новой тачкой не пустила. Но была у него та жена! И двое детей, Кристинка и Тимон. И Жека шабашил. Кирпич клал, заборы ставил, крыши крыл. И бабки на бензин были свои. И по работе надо было ездить.

  А чтоб ему отломилось от пахана с братанами? Одни расходы. И побухать, если больше не с кем. В последнее время не с кем было всё чаще. Но чёб Жеке брательники с паханом сказали? Им на что бухать есть? Или с кем?

Светка

Работа до девяти вечера, мокрая улица со сквозящими фонарями. Надо в супермаркет, купить еды себе, отцу и кошке. Прыгнуть в маршрутку, шурша пакетом. Выпрыгнуть, ловить автобус или маршрутку. Потом, по полусельской улице, обходя лужи по фонарным пятнам...

   С детства знакомый двор, говорок телевизора и отцовские реплики. Придирчивый осмотр продуктов в ярких упаковках. Посидеть чуть-чуть в соцсетях, посмотреть приколы, или нужное «по жизни». И спать.

    Утром работа от рассвета идо темна. Буйнопомешанные начальники, и не так громко сходящие с ума «рядовые сослуживцы». Всё это, в прочем, привычно и полустёрто. Как краска на стене, что видна из окна. А потому полувнешнее спокойствие, чёткость, деловитость, исполнительность.

    А вечером то же самое. В соцсетях хочется встретить какого-нибудь сетевого мошенника или сумасшедшего, чтобы постебаться над ним с коллегами  в обеденный перерыв.

   А ночью, во сне – родной тихий омут. Нырок под неподвижную ряску. Обросшие водорослями деревяшки, мутная вода, переходящая в ил. Куда ушли первое серебряное колечко (подарок) и первый пирсинг и поцелуй, съёмная московская квартира, подружки, исчезнувшие или ставшие сетевыми аватрками. Радость и боль, тихо толкающиеся друг с другом. Искаженные неясные тени мальков и головастиков, тёмное барахтание ужа или лягухи – события не ушедшее из памяти, но прижившиеся в омуте…

   Утром – комочек деловитого меха, кошка. Она и в Москве с ней была. Тихий, иногда своенравный контролёр омута. Иногда может позвать из него хозяйку, когда захочет.

   Особенно это было нужно, когда Светке снился её начальник. Во сне тот тоже издавал какие-то невнятные повизгивания и беззвучно раскрывал рот. А потом очень сильно и вполне членораздельно возмущался, что его не понимают.

   Тогда вмешательство кошки было особенно нужно.