Проза

Хасан аль-Руси

Хасан аль-Руси записывал видеообращение. Тот же флаг с арабской вязью на заднем фоне. Те же шаблонные слова о верности исламу и джихаде. Как и у сотен других шахидов в разных точках земного шара.

    Но у всех за этими словами стояло разное…

    У будущего Хасана было в меру сытое детство. Возможность быть битым и чморимым  старшими парнями. И бить безответного младшеклассника. Возможность раз в пять дней увидеть золотоволосую красотку. И возможность по вечерам тискать конопатую дуру у мусоропровода. От которой всё же удалось отделаться. В отличие от пергидрольного курносого существа из другой группы в колледже. С которой пришлось прожить два года.

    Надо было радоваться, что нашёл поганенькую работёнку. И унижаться перед ещё одним унылым и никчёмным существом. Чтобы продолжать ходить в это осточертевшее место и получать за это деньги. Не слишком большие.

    Со всем этим ничего нельзя было сделать. Можно было терпеть. И с гордостью поглядывать на бомжа, копающегося в мусорке. Или на прислонившегося к стене алкаша. Постукивая в пакете не слишком дорогой водкой…

   Человек, впоследствии ставший Хасаном, не то чтобы не любил ходить в православную церковь. Там было нормально. Ладан пах хорошо. Ещё он ходил на футбол, в кино с девушкой. Бывало – и в цирк. По крайней мере, на футболе ему было интересней, чем в церкви…

   Хасан и стал Хасаном, чтобы сделать то, что он собирался сделать. Ему было не жалко тех, кого он убьёт. Это было непонятно зачем суетящиеся существа. Даже не животные. С теми было понятно, зачем и почему. А эти сами не знали, что им нужно. И могли только гадить. Себе и другим.

    Хасан знал, что никто из них его не пожалел бы. Для кого-то он был бы жертвой, для кого-то хищником. А для большинства – абсолютно никем.

    Не жалко было и себя. Хасан видел настоящих муслимов. И знал, что таким быть не сможет. Те жили здесь же, но в каком-то другом мире. Недоступном для Хасана.

   Он мог только подготовиться в шахаде и умереть. И стать лучше, чем лучшие. По настоящему убить эту нелепую тварь, которую когда-то завали как-то по-кафирски. А с ней – ещё тварей. Которые прекратят своё нелепое шевеление. И займут подобающее место в аду…

     Хасан знал, что очень многие чувствуют, как он. Но боятся или не знают истины. Наверняка и тагуты Вовка с Димкой не могут спасть ночью спокойно в кремлёвских постелях. Даже если спят друг с другом. И плюют в своё отражение в зеркале.

    И тем хуже для них всех. А он – как пузырёк воздуха, поднимающийся на поверхность этого болота.

Пять минут

Девушка вместе со всеми спешила к остановке. Она была рада, что нудный трудовой день не ждёт её. Можно было не беспокоиться о самодовольных московских родственниках. Раньше она должна была с благодарным трепетом ловить каждый их взгляд. Это был долг перед младшими братьями. Им нужно было на что-то гордиться собой, сидеть в игровых клубах и втихомолку обкуриваться.

  Если девушке было грустно, она встречала недоумённые взгляды. «Не выспалась что-то» - говорила тогда она с виноватой улыбкой. Но всё уже было прошлым.

   Теперь не надо было целыми днями глазеть на серую в своей пестроте толпу покупателей. Видеть алчные или пустые глаза, девиц, похожих на проституток, и стариков, похожих на умирающих псов. Весной не будет чёрных снов. В них комариный писк превращался в вой падающей бомбы. Чёрная земля накрывала тяжелой волной. А снизу тянулись чьи-то руки…

   Тренировочный лагерь девушка почти не помнила. Как будто спешила выйти на воздух через тёмный вонючий коридор. Там был дрогой магнитофон с колонками. Его никогда не выключали. У магнитофона вертелся парень в кожаной куртке. Расулом, кажется, звали. Часто ставил хорошие песни. Всё равно было противно.

   Из-за спин людей девушка увидела автобус. Так, дождаться начала посадки. Ну вот, скоро… Она вдруг вспомнила свою бабушку. Чёрный платок, в руках кастрюля с водой. В воде играли солнечные блики. «Бабушка, сейчас. Только пояс замкну» - девушка смущенно улыбнулась.

   Встреча

Отряд НАТОвского спецназа деловито прочёсывал пустынную местность на юго-востоке Афганистана. Талибов было не видно. К радости лейтенанта, командовавшего отрядом, всю «зелёнку» давным-давно выжгли. Ничто не мешало рассматривать в мощный бинокль пологие розовато-коричневые холмы с чёрными пятнами скал. На вершине одного из громоздились наполовину ушедшие в землю развалины. Темнели полуобвалившиеся пещеры айванов[1]. У входа в один из них лейтенант заметил человека. Тот явно не прятался.

   «Развалины слишком заметны. Но осмотреть надо» - решил лейтенант. «Как подойдём – расспросишь» - приказал лейтенант проводнику Шавкату. Проводник услужливо сверкнул золотыми зубами.

 Отряд приблизился и занял боевые позиции вокруг развалин. Лейтенант и проводник занялись человеком. Это был нищий афганец. Его тело покрывали лохмотья неопределённого цвета. Такая же борода клоками торчала вокруг лица. От афганца исходил непередаваемый запах пыли, камня и поноса. Он задумчиво жевал прядь седых волос, упавшую со лба, и смотрел мимо подошедшего проводника.

  «Ты кто, откуда? Всё рассказывай! Как звать?!» - подбоченясь, скороговоркой приказал Шавкат.

-Махмудом. Местный я. Когда-то окончил Кабульский политехнический институт. При коммунистах там преподавал. Был секретарём партъячейки. А женился на местной – красотке хорошего рода. Когда свергли Наджибуллу - сбежал сюда, к родне. Переждать думал. Смотрю, родня моджахедами заделалась, у власти хочет остаться. Думают, как бы меня попристойней выдать. И жена – вперёд всех. Страшно стало. Стал на чердаке спать, под кроватью. Потом противно стало и сюда сбежал. 

- Кто здесь в развалинах, бывает?

- Ну, ящерицы, змеи, совы, летучие мыши. По ночам бывают какие-то тени. Наверное, это здешние мертвецы. Ищут свои вещи и кости, которые унесли грабители и археологи. Некоторые хватают здешних зверюшек и уносят с собой. Я их окликаю – они в ответ шелестят. Бывает смешно, обхохочешься!  Можно говорить не только с мертвыми, но и с теми, кто никогда не жил. Там, в глубине под тоннами пыли сидят каменные головы. С усами, в высоких колпаках. Иногда по ночам они находят меня. Когда головы зовут,  вижу их сквозь пыль. Они спрашивают меня. Бессвязные слова и звуки. Наверное, они хотят спросить о том, чему нет названия. Или рассказать об этом. Иногда я сам рассказываю о своей жизни и снах. Бывает, головы улыбаются и засыпают. Или я засыпаю первым.

   Если я хочу увидеть людей и пожрать, то выхожу на дорогу. Катаюсь в пыли, призываю Аллаха и подвываю. Заняться то больше нечем. Люди слышат и подходят ко мне. Они что-нибудь дают. Набожные талибы никогда не проходят мимо. Они подкармливают отшельника и надеются на удачу. Порой кто-то из них видит в моих глазах искру разума. Он хмуро приглядывается. Я смотрю ему в глаза и глупо улыбаюсь. Он видит мои грязь и лохмотья  и радуется. Этот талиб просит благословить его и даёт больше еды. Сожрав её, я засыпаю. Меня пучит и я вижу кошмары.  

    Недавно меня опять накормили. Я заснул и увидел, что тьма над холмом стала густой. Из тьмы родилась огромная змея, кобра с распущенным капюшоном. Кольца её тела упали на холм. Красные лучи глаз прошли через него насквозь. Они медленно обшаривали старые кости и подземную реку в толще земли. Мертвецы стали ещё мертвее, тёмные воды замерли и лишились вкуса. Иногда кобра склонялась над самым холмом. Тогда пыль между камней тонко поскрипывала. Иногда змея задирала голову. Казалось, что она обрушится на холм вместе с небом.

    Я забился в щель и стал самой маленькой из песчинок. Но глаза кобры всегда находили меня. «Что она найдёт, кроме мертвецов?»  подумал вдруг я. И опять заснул. Я легко просочился сквозь землю и растворился в подземной реке. Движение и покой слились. Я просыпался и засыпал снова. Потом почувствовал удушье и выполз. Здесь пекло солнце. Коршун спешил с тушканчиком в когтях. Я сел в тени и сидел, пока не увидел вас.

   «Талибы были здесь, но давно вышли за пределы района» - решил лейтенант. Весь отряд понял, что предстоит возвращение.

    «Зачем ты жрешь всякую дрянь и обсераешься?» - спросил вдруг Шавкат.

    «Не затем, чтоб обосраться, а чтоб видеть кошмары. После них это радует». Махмуд повёл рукой вокруг. Шавкат потупился.

  «Всё! Хватит болтать! Возвращаемся!» - скомандовал лейтенант. Спецназовцы двинулись обратно. Они стали ещё более собранными и осторожными. Казалось, что они ни о чём не помнят и ни куда не спешат. Им так хотелось вернуться.

   Уже на базе лейтенант порадовался тому, что операция вроде бы завершается и есть о чём рассказать родным. 

Знающий

Павел отослал статью. Он точно знал, что его опубликуют. Уже не первый год. Павел привык к этому. Он научился с удовольствием плыть по течению.

    Статья была посвящена очередному народному сходу против буйных кавказских кафе. Павел поработал штрихами небрежной иронии. Он показал, что на народный сход собрались праздные випивохи. И совсем чуть-чуть проплаченных активистов националистических организаций. Нанятых конкурентами предпринимателя Гасанова, известного благотворителя. Все ведь знают, чем националисты зарабатывают на жизнь. В основном, конечно, государственными подрядами от спецслужб. А когда и частными, от конкурирующих бизнесменов.

   А местные жители с удовольствием ходят в кафе и рестораны Гасанова. Сдают и продают недвижимость выходцам с Кавказа. И на сходе их особо видно не было…

   Такую статью с удовольствием растиражируют на самых разных сайтах, «фэйсбуках» и ЖЖ преданных либералов.

   Когда-то в молодости Павел сам был таким. И думал, что борется за некий светлый мир, напоминающий романы братьев Стругатских. Который должен вылупится из нынешнего серо-поносного дерьма.

    А потом Павел понял. Что люди недостойны. Недостойны «мира Полудня». И вообще каких-либо улучшений и достижений.

   Недостойны абсолютно все. И серые, корявые «простые русские», и премудрые либеральные интеллектуалы. И вальяжные наглые кавказцы, и гламурные извращенцы. Все они поголовно были не достойны мира своей мечты. Каким бы он не был.

   И Павел знал, что никто из них его не получит. И что все они делают одно общее дело. И он, и все остальные. Все они уничтожали этот мир. Каждый со своими целями и мечтами. Ненавидя друг друга, они делали общее дело.

   И предприниматель Гасанов, и националисты, и он сам. Они ломали и крушили этот мир. Социальный, духовный и даже природный. Они разрушали свою тюрьму, где вынуждены суетиться и мелко грызстся. На потребу вечно спящим московским тучам.

   Павел чувствовал своё превосходство над ними всеми. Они думали, что что-то строят. Исламский халифат или русское национальное государство. Богатство и статус для себя и своих потомков. И не знали, что лишь разрушают, гонясь за иллюзиями.

    А Павел разрушал мир и знал это. Он получал от этого удовольствие. Он зарабатывал на этом деньги. Павел знал, что рубит и тот сук, на котором сидит. И он знал, что и сук и он сам недостойны жить. Как и все остальные.

   За своё превосходство Павел платил страхом пополам с безнадёжностью. Но он знал, что, всё имеет свою обратную сторону. Всё в этом мире было фальшивым и ненастоящим. Цели, мечты, дела. Должно же было быть хоть что-то настоящее. Хотя бы уничтожение всей этой мишуры.

    И Павел трусил от всей души. Так же, как и большинство других людей. Он знал, что геройство и стоические позы никому не нужны. Прежде всего – его самому.

    Павел обожал южноамериканскую пустыня Атакама. Самое жаркое и сухое место в мире. В котором не было почти никого и нечего. Только остатки вымершей индейской цивилизации, законсервированные, сухостью и жаром.

   В принципе Павел мог себе позволить туристическую поездку в Атакаму. Но что такое туристические поездки? Их нужно совершать в какой-нибудь пошлый Амстердам с проститутками и кофе-шопами.

     Настоящий покой пустыни и мертвецов, их тайна – когда на них некому смотреть…