Проза

 

Маша любила Петю. Петя любил Олю. Оля никого не любила, но в данное время встречалась с Петей, потому что он был самым смазливым мальчиком и играл в школьной бит-группе на бас-гитаре. Машу любил Аркадий, Петин товарищ. Он всюду преследовал Машу и при каждом удобном случае объяснялся в любви. Маша всюду преследовала Петю, но в любви не объяснялась до поры до времени. Она ходила за ним, как тень, вздыхала, томилась и просилась в школьную группу петь песню «Золушка». При этом она была начисто лишена музыкального слуха. Петя постыдно убегал, обходил вечерние подъезды, где могла стоять Маша, и когда Маша его все-таки настигала, пожимал плечами, опускал глаза и бубнил: «Ну, приходи на репетицию, попробуем». Аркадий, следя за Машей, был невольным свидетелем настойчивого Машиного преследования и страдал от мук ревности. При встречах с Петей он угрожающе говорил: «Тебе что, Оли мало? Смотри, будем драться!» «Мне Оли достаточно, - грустно говорил Петя. – А драться можно…»

 

Оля никого не любила, и поэтому ее любили все. Но она встречалась с Петей, не пренебрегая, впрочем, остальными ухажерами. Петя тоже мучился ревностью – у него были более веские основания для этого, нежели у Аркадия. Он даже несколько раз дрался, более или менее удачно.

 

Оля обожала танцевать. Она так и говорила: «Я обожаю танцевать». Петя ненавидел танцы. Аркадий, чтобы насолить Пете, звал Олю на танцы. Она соглашалась не для того, чтобы сделать больно Пете, а просто ей очень хотелось танцевать и смаковать все те ощущения, которые посещают во время танцев. Петя не упрекал Аркадия, он рассуждал по-мужски: раз она соглашается, значит, она хочет этого и Аркадий здесь не причем. Однажды Аркадия даже побили какие-то Олины ухажеры, спутав его с Петей. Петя не злорадствовал, но был этим в какой-то степени удовлетворен. И в свою очередь пошел на вечеринку, где, как он знал, была Маша. Он танцевал с ней весь вечер (на вечеринке был и Аркадий), а после вечеринки провожал домой. В первый раз Маша открыто призналась, что любит его. Он отечески поцеловал ее в лоб и сказал, что все это пройдет – он был старше Маши на два года. Еще сказал, что любит Олю. На том расстались.

 

На следующий день на пустыре за школой Аркадий и Петя яростно махали кулаками, стараясь угодить друг другу в лицо. Махали достаточно долго для того, чтобы несколько раз все-таки попасть. Расстались врагами. Петя продолжал встречаться с Олей, Оля встречаться с Петей и ходить на танцы с другими поклонниками. Маша по-прежнему преследовала Петю, а Машу преследовал Аркадий, но только теперь он не разговаривал с Петей.

 

Наконец все, кроме Маши, закончили школу. Петя ушел поддерживать боевой щит страны, верующий в горячие обещания Оли дождаться его возвращения и сохранить свои чувства в том порядке, в каком он их оставил. Олины чувства перемешались сразу, как если бы ее подняли и хорошенько взболтнули. Она сама долго не могла потом разобраться в хаосе, который нераздельно царил в ее душе. Аркадий оставался верен своей любви к Маше, Маша писала письма Пете, а Петя не отвечал на них даже из Армии. Но, не отвечая на письма Маше, он все же написал ей одно письмо, в котором длинно и убедительно уговаривал не писать ему, потому что он никогда не сможет полюбить ее и разлюбить Олю. Главное, он не сможет разлюбить. Но если даже и разлюбит, то все равно не сможет полюбить, а полюбив, не сможет разлюбить… И вообще, он из породы однолюбов, и… Одним словом, Маша, окончив школу и получив это письмо, вышла замуж за Аркадия, который привыкнув к роли несчастного рыцаря, был слегка придавлен непомерной тяжестью внезапно свалившегося на него счастья. Петя демобилизовался и для того, чтобы удостовериться лично в неверности Оли, пришел к ней. Оля, не удивившись, сказала: «Давай начнем сначала?»

 

- С начала? – испугался Петя.

 

- Забудем все, что было, - говорила Оля. – У тебя были женщины?

 

- Какие женщины? – еще больше испугался Петя. – Сапоги, лопата, автомат. А женщины только во сне.

 

- Бедненький, - сказала Оля. – Поцелуй меня.

 

И когда Петя прикоснулся дрожащими губами к полным и мягким губам Оли, она добавила:

 

- Ты и целоваться разучился.

 

Петя убежал.

 

Но приходил все последующие годы до того самого момента, пока не женился на Маше. Маша к тому времени разошлась с Аркадием, предварительно родив ему (но оказалось не ему) мальчика. Мальчика назвали Петей. Петя называл папой Петю-большого, который после медового месяца опять зачастил к Оле. Оля никого не любила и ни за кого не вышла замуж или любила всех.

 

Аркадий всеми возможными способами преследовал Машу и звонил ей по телефону. Маша, имея юридическое право на Петю, прощала ему все. Петя не мог оторваться от Оли.

 

Примерно раз в полгода Петя и Аркадий злобно махали кулаками на том самом пустыре за школой. Основательно разбив друг другу физиономии, они шли пить пиво. Потом обнимались, плакали и шли к Оле. А Оля так и жила одна, и так и была красива и обаятельна.

Так они и жили.

 

Впрочем, они еще работали. Аркадий – водителем на маршрутном такси, Маша – в детском садике. Оля (еще была достаточно хороша) – сидела в приемной крупного начальника и стучала на печатной машинке. А Петя… Вот Петя кем только не работал. И сантехником, и станочником на заводе, а разнорабочим в геодезической экспедиции, и сторожем, и – в последнее время – грузчиком в продмагазине. Но это они работали. Не думая, не чувствуя, почти не волнуясь, от звонка до звонка, от гудка до гудка, от «сих до сих». Работали. А жили – в свободное от работы время. Мало? Ну что же поделаешь? Сколько оставалось времени от работы, столько и жили.

 

Между тем Петя-маленький подрос, а Оля родила девочку. Кто был папой этого ребенка, не знал никто. Но Аркадий, судя по всему, подозревал Петю-большого. Он и сообщил о рождении девочки Маше, позвонив по телефону и злорадно прохрипев в трубку: «Поздравляю. Оля родила девочку». «Как девочку… - растерялась Маша. – И почему ты поздравляешь меня?» «Кого же мне поздравлять, дура?!» – крикнул Аркадий, нацепил трубку на рычаг и хлопнул дверью будки телефона-автомата. Да так все это проделал, что от трубки отлетел колпачок микрофона, а автомат родил стон.

 

Оля назвала девочку Олей. В конце концов, это была ее дочь, и она вправе была назвать ее так, как хотела. И потом, чем это имя хуже других? Пока Оля-маленькая росла и становилась все более и более похожей на Олю-большую, – обе маленькие, худенькие, легкие, светлоголовые, с громадными синими глазищами, – Петя-большой спускался по иерархической лестнице бытия все ниже и ниже, и к тому времени, когда перед ним вдруг явилась Оля-маленькая, до боли похожая на Олю-большую, он превратился в серо-грязную, замшелую глыбу человеческого вещества, пахнущую пивом и дешевыми сигаретами. Сидя после работы в пивном зале перед каждодневной кружкой пива, он повторял и повторял, перекатывая во рту, пробуя на вкус, ощущая языком и небом горчичную иронию двух «ч», сакраментальную фразу, обращаясь к ней (к кружке с пивом): «Давай начнем сначала?!» Аркадий же к этому времени опять женился и у него появилась дочь, крепкая, чернявая хохотушка. Она появилась сразу большая и чрезвычайно смешливая. Звали ее Машей. Аркадий очень любил эту свою дочь, без меры баловал и при встречах с Машей-большой гордо вышагивал и спесиво поглядывал, держа за руку толстушку Машу-маленькую.

 

А Маша-большая старела, худела, съеживалась и жила только Петей-маленьким, который все больше и больше становился похожим на Аркадия. Это отталкивало от него Петю-большого, и Петя-большой этому не противился.

 

К тому времени, когда Оля-маленькая явилась перед Петей-большим, все выглядело примерно так: Маше-маленькой нравился Петя-маленький, Пете-маленькому – Оля-маленькая, а Оля-маленькая встречалась с элегантным мужчиной лет сорока, который водил легковой автомобиль и носил необыкновенно хорошо сшитые костюмы. Тем не менее, они часто собирались вместе, Оля, Петя и Маша, собирались чаще всего у Оли. Оля-большая не препятствовала этой дружбе и говорила, посмеиваясь: «Вы все почти родственники…»

 

Аркадий был против. Он был вообще против этой дружбы, этих встреч, этих, как он говорил, «любовей». Он запрещал своей дочери приходить к Оле-маленькой, но хохотушка Маша-маленькая, превратившаяся в крепкую чернобровую девушку, поступала по-своему. И опять квартира Оли-большой становилась средоточием обозримого бытия, точкой вращения и пересечения взаимных связей, симпатий и неприязней.

Петя-маленький часто прокалывал шины у легкового автомобиля, принадлежащего мужчине в шикарных костюмах, с которым иногда уезжала Оля-маленькая. Маша-маленькая ему помогала.

 

Но все это было до того, как однажды перед изумленным взором Пети-большого явилась Оля-маленькая. Потому что после этого все как-то распалось, рассыпалось и раскатилось в разные стороны.

 

Оля-маленькая явилась в пивной бар в летнем платье и в белых босоножках. Впорхнула в низкую дверь, едва касаясь трех ступенек, спустилась и легко пошла сквозь клубы табачного дыма, гул голосов, крепкий пивной дух, между длинными деревянными столами, чувствуя ошарашенные взоры взлохмаченных мужчин, еще более нереальная и невесомая, чем всегда. Она приближалась к дальнему углу, где за столом сидел Петя-большой перед кружкой с пивом и с сигаретой в мокрых губах. Для Пети она проявлялась медленно сквозь тяжелый густой воздух, насыщенный дымом и пивными парами. Но когда обрисовалась достаточно ясно, Петя начал трудно вставать, потому что Оля-маленькая до боли была похожа на Олю-большую. Самое время было произнести, вытолкнуть из горла и освободиться от горечи двух «ч»: «Давай начнем сначала?!» Но когда Оля подошла, Петя выпрямился и, растянув непослушные губы, проглотил вместе с комком тягучей слюны, опостылевшие слова. Проглотил, не сгоняя улыбки с побелевшего лица. Потому и глотал долго и трудно, с улыбкой. Потом дернулся, уронил сигарету, едва не опрокинул пиво, вытер рукавом скамью напротив и угол стола. Но сам не сел, стоял и смотрел на Олю. Она спокойно огляделась, вздохнула, носик ее сморщился, и сказала: «Дядь Петь, пойдемте отсюда». И пошла к выходу, не оглядываясь. Петя-большой засуетился, залпом выпил пиво, проливая на подбородок, и пошел за Олей.

 

Она вышла на улицу, вздохнула полной грудью и пошла солнечной стороной к пустырю за школой, где когда-то дрался Петя с Аркадием. Петя-большой семенил следом и улыбался, оглядывая фигурку Оли под прозрачным легким платьем, предчувствуя необыкновенное. «Как похожа, - холодея думал он. – Как похожа!..»

 

Они подошли к легковому автомобилю, который стоял на пустыре.

 

- Вот, - сказала Оля и вытянула пальчик. – Это ваш Петя.

 

Все шины были бездыханны и сморщены. Автомобиль выглядел жалко. Рядом стоял мужчина в светлой рубашке и серых брюках, пиджак он снял, видимо, ему было жарко. Он нервно курил.

 

Не этого ждал Петя-большой. Не этого. Он насупился, посмотрел на мужчину и сердито спросил:

 

- Причем здесь мой Петя?

 

- Это он, - повторила Оля и опять вытянула пальчик. – Шилом. Каждый день одно и то же. Сделайте что-нибудь, вы же отец!

Напоминание об отцовстве было второй неожиданностью. Петя вздрогнул и внимательно посмотрел Оле в лицо.

 

- А это кто? – презрительно кивнул в сторону мужчины.

 

- А это мой отец, - сказала Оля.

 

«Ну-ну»,  – подумал Петя, стараясь успокоиться. Не спеша, закурил и проговорил твердо и неприязненно:

 

- Вы же друзья. Разберетесь сами.

 

Из-за школы выбежал Петя-маленький. Мать послала, видела, что большой на пустырь пошел. Маленький, топоча, и тяжело дыша, подбежал и выдохнул:

 

- Ты чего здесь, пап?

 

- А ты чего? Зачем тебе это понадобилось? – сорвался Петя-большой и кивнул в сторону машины.

 

- Это мое дело… А ты что же, пожаловалась? – Петя взглянул на Олю. Та дернула плечиком и отвернулась.

 

- Чтобы больше не трогал машину этого… - Петя-большой посмотрел на мужчину. – А тебе Оля кто сказал, что он твой отец?

 

- Кто? Никто. С детства знаю.

 

- Почему же он приезжает и уезжает, а вы одни?

 

- Послушайте вы! – подскочил мужчина.

 

- Кто тебе сказал, что он твой отец?

 

- Пап, пошли. Ты опять пьян. – Петя-маленький потянул за рукав отца.

 

- А тебе кто сказал, что я твой отец?

 

- Пап, ты что, очумел? Пошли, ладно.

 

- Вы бы шли домой. – Мужчина из-за машины все же не выходил. Так и говорил из-за машины. – Мы сами разберемся.

 

- Заткнись, ты… Разберетесь… Всю жизнь разбираетесь. Вот моя дочь. Слышишь, Петька? Это моя дочь! – Петя-большой уже кричал. – А ты… Ты…

Он озирался по сторонам, пытаясь найти нужные слова. И нашел. Потому что из-за школы шел Аркадий с дочерью. Это его Маша-маленькая притащила, знала, что здесь что-то интересное будет.

 

- Вон, - захохотал Петя-большой. – Вон и твой папочка спешит. Он любит этот пустырь.

 

- Вы что такое говорите! – возмущенно сказала Оля, вся тонко дрожа. – Вы что такое выдумали!

 

- А ты у мамы спроси, у мамы спроси…

 

- Что здесь происходит? – Аркадий красный от быстрой ходьбы и жары, тяжело дышал.

 

- И ты явился… Хорош. А это – твоя дочь? – Петя-большой иезуитски сощурился. – Твоя? Ну что ты молчишь? Или, может быть, опять набьем друг другу рожи? Или, может быть, разберемся, в конце концов, кто чей ребенок?

 

Маша-большая подошла незаметно, боялась, что опять Петя с Аркадием драться будут. Потому и поспешила на пустырь. Стояла в стороне, руки прижимала к сердцу, молила Бога о всегдашнем, - о благополучном конце. Петя-большой взглядом на нее наткнулся.

 

- А-а-а… И ты здесь. – Он вошел в раж. – Вот ты точно скажешь, кто есть кто в этой нашей общей истории. Ты честная, верная. Только замуж неудачно вышла, да? Тоже из порядочности. Так чей сын-то Петька, а?

 

- Прекрати, Петр. – Рядом с Олей стояла Оля-большая. Они действительно были очень похожи. Глазами особенно.

 

- Ну вот, - вздохнул Петя-большой и, пританцовывая, пошел к двум Ольгам. – Теперь все в сборе. Это наша Оля, которая никого не любила и которую любили все. Скажи нам Оленька, здесь все свои, всю жизнь вместе прожили, чья дочь Оля?

 

- Тряпка! – презрительно бросила Оля-большая и как будто тряпкой же ударила. Мокрой. Презрение выражали обе Оли лицами и фигурками. Они повернулись вместе и зашагали рядом прочь. И если не знать, то можно было бы спутать большую с маленькой, а маленькую с большой.

Когда они входили в прохладный сумрак квартиры. Оля-маленькая спросила:

 

- Мам. Кто мой отец?

 

- Не он, - устало сказала Оля-большая, стаскивая платье и ложась на диван.

 

- А кто?

 

- Если тебе хочется знать…

 

- Да, да, да!

 

- Аркадий.

 

- Дядя Аркадий!?

 

Все рассыпалось после того, как в пивном баре появилась Оля-маленькая. Рассыпалось, распалось и раскатилось в разные стороны. Что-то закатилось под диван, что-то под стол, а что-то и под огромный и мрачный буфет в дальний угол, из-под которого и достать-то ничего нельзя.