Принц большой крови
Ирина Моисеева (06/11/2013)
Широко употребляемое в последнее время словосочетание «смутное время» означает время волнений, тревоги, беспорядков и мятежей, именно так определяется в толковых словарях слово «смута». В.И. Даль производит его от глагола «смучать – делать мутным, поднимать со дна муть, поселить раздор, наделать сплетнями, наговорами смут». Русская история полна волнений, распрь, мятежей, но Смутным временем называют период, когда династия Рюриковичей отметила уже свое 700-летие. Применительно к политической системе, смута – это разрушение центральной власти.
Едва закончилось правление первого царя и великого князя всея Руси, как объявился и первый самозванец на русский престол.
Сформулированное ещё в середине XI века митрополитом Иларионом требование к уникальности верховной власти, сделалось сверхактуальным. Законность власти, разумеется, необходимая часть, но далеко не главная. Без «благодати» власть слишком непрочна.
Иван III как приверженец идеи преемственности византийской государственности впервые в 1498 году венчал на царство своего внука Дмитрия Ивановича. И в Византии и в России эта церемония была сакральной, включала в себя таинство миропомазания (чрезвычайного дарования Святого Духа, сообщаемого лишь пророкам, апостолам и государям).
Иван IV, убежденный в своей неподсудности суду человеческому, будучи миропомазан, кроме легендарного Рюрика отыскал в своих предках (через бабушку – Софью Палеолог) Ромула и Рема, сыновей бога войны Марса. А (через мать – Елену Глинскую) полководца, основателя и первого великого хана Монгольской империи, Чингисхана, прародителями которого были Борте-Чино, родившийся по изволению Высшего Неба, и Гоа-Марал. Хроника Лубсана Данзана родословную линию Чингисхана начинает от древних индийских и тибетских царей. Л.Н. Гумилев определяет место прародины монголов в Забайкалье и северо-восточной Монголии и видит тотемы в именах первогероев. Борте Чино - это «серый волк», а Гоа Марал - «благородная лань».
В праве на власть Ивана Грозного никогда ни у кого не возникало сомнений, и царствование его продолжалось 37 лет.
Столь же безусловным было правление единокровного сына Ивана Грозного, Феодора I Иоанновича.
Следом же идут законные, однако, увы, не имеющие в глазах подданных необходимой благодати государи:
племянник царского постельничего Борис Годунов и его сын Федор Годунов;
холоп, расстрига Юрий (Юшка) Отрепьев, сын стрелецкого сотника, зарезанного во время пьяной драки в Немецкой слободе;
князь знаменитой фамилии, Василий Иванович Шуйский, выкрикнутый в цари, не только без всеобщего согласия, но даже без согласия всех жителей Москвы, десятки городов и уездов «боярского царя» не признали, а сами бояре вскоре «ссадили» и насильно постригли в монахи несчастного венценосца.
17 августа 1610 года Москва присягает польскому королевичу Владиславу. Осенью 1610 года Семибоярщина впустила в Кремль поляков гетмана Жолкевского.
Концом Смутного времени принято считать 1613 год, год избрания нового царя Михаила. Род, из которого вышла царская династия, ведут от Андрея Кобылы, точное происхождение которого неизвестно.
Пятым сыном Андрея Кобылы был боярин Федор Кошка, его внук Захарий дал своему потомству наименование Захарьиных. Анастасия Захарьина-Юрьева стала первой женой Ивана Грозного, а сын племянника супруги царя – основателем новой династии Романовых.
Началом же Смуты обыкновенно называется 15 мая 1591 года – день трагических событий в Угличе. Смута всегда кем-то организовывается, а устройство беспорядков требует информационной подготовки, то есть слухов и сплетен, иначе говоря, политического мифа.
Животрепещущие споры о том, что именно случилось в кремлевском дворике у Палат удельных князей Углича, не утихают 500 лет и сегодня сводятся к трем версиям:
- страдавший эпилепсией Дмитрий погиб во время припадка болезни;
- царевича Дмитрия пытались убить, но он спасся;
- царевич Дмитрий убит по приказу Бориса Годунова.
Первая версия основывается на дошедшем до нас документе: «Слѣдственное дѣло объ убiенiи Дмитрiя Царевича въ Угличѣ 15 мая 1591 года». Проводились следственные мероприятия специальной комиссией, прибывшей в Углич 19 мая 1591 года в сопровождении 500 стрельцов.
Следствие было поручено боярину Василию Ивановичу Шуйскому, окольничему Андрею Петровичу Луп-Клешнину и думному дьяку Елизарию Даниловичу Вылузгину. Формально возглавлял комиссию ближайший помощник патриарха Иова, митрополит Сарский и Подонский Геласий.
Кроме смерти царевича выяснялись подробности мятежа и ворожбы – двух других преступлений с одной сутью – изменой государю.
В 1907 году Иван Степанович Беляев издает книгу, в которой проводит палеографический анализ сохранившейся рукописи Угличского следственного дела, вступает в спор о деталях подлинного хода событий с Н.М. Карамзиным и С.М.Соловьевым. В издании содержится полный алфавитный список всех лиц упоминаемых в следственном деле. 94 человека дали показания о смерти Дмитрия. В основном это были показания с чужих слов.
Непосредственно рядом с царевичем находилось то ли 6, то ли 7 человек.
Четверо мальчиков, игравших с Дмитрием.
«Козловский Гриша Андреев, жилец (играл с царев., накололся сам)
Красенский Ивашко Иванов, жилец (игр. с царев.: накололся сам)
Колобовы: Петрушка Самойлов, жилец (играл с цар.: накололся сам)
Тучковы: Баженко Нежданов, жилец (играл с царевичем: накололся сам).1
Когда они предстали перед следственной комиссией, им задали вопрос: "Хто в те поры за царевичем были?" Дети отвечали, что на дворе с царевичем были "только они, четыре человеки жильцов, да кормилица, да постельница».
Получается только шесть человек. Придавая исключительное значение этим показаниям, следователи уточнили: Осип Волохов и Данило Битяговский "в те поры за царевичем были ли"?2 На этот вопрос "робятки" ответили отрицательно.
Трое служителей царицына двора - подключники Ларионов, Иванов и Гнидин - показали следующее: когда царица села обедать, они стояли "в верху за поставцом, ажио деи бежит в верх жилец Петрушка Колобов, а говорит: тешился деи царевич с нами на дворе в тычку ножом и пришла деи на него немочь падучая... да в ту пору как ево било, покололся ножом, сам и оттого и умер".3
Петрушка Колобов был старшим из мальчиков, игравших с царевичем. Перед следственной комиссией он повторил то, что сказал дворовым служителям через несколько минут после гибели Дмитрия. Показания Петрушки Колобова и его товарищей подтвердили взрослые, приглядывавшие за игравшими мальчиками.
Две женщины – постельница (мать Петрушки Самойлова Колобова) и кормилица (мать Баженко Нежданова Тучкова) на следствии показали:
Две женщины – постельница (мать Петрушки Самойлова Колобова) и кормилица (мать Баженко Нежданова Тучкова) на следствии показали:
«Колобовы: Марья, Самойлова жена, постельница (накололся сам)».
«Тучковы: Ирина Жданова жена, кормилица (она того не уберегла, как пришла болезнь, покололся он ножемъ и у нее на руках царевича не стало)».4
Кормилица пользовалась полным доверием царицы. Не ее, а Волохову «убивала» Нагая над мертвым сыном, хотя обе женщины были одинаково виноваты, что не уберегли ребенка.
«Есть еще показания мамки, Василисы Волоховой, которая на допросе показывает, что при смерти царевича она была вместе с другими, но жильцы, которые играли с царевичем (стр.104-107), говорят, что кроме них были только кормилица Арина да Марья Колобова».5
Четверо жильцов боярыню не назвали, значит, скорее всего, в момент несчастья ее не было во дворе, но показания ее одни из самых подробных в деле.
Василиса Волохова сообщила «…на царевича пришла опять эта черная болезнь и бросило его о землю, и тут поколол царевич сам себя в горло и било долго, да туто его не стало».6
Боярыня Волохова была хорошо известна в Москве. Она пользовалась полным доверием Ивана Грозного и много лет служила постельницей при его дворе. После смерти царя она последовала за вдовой в Углич, где исполняла должность боярыни-мамки. В иерархии дворцовых чинов она стояла неизмеримо выше всех других лиц, непосредственных очевидцев происшествия.
Комиссия состояла из людей, находившихся между собой в сложных отношениях, что, видимо, должно было способствовать объективности следствия. Все члены комиссии следили друг за другом и готовы были использовать любую оплошность коллеги.
Елизарий Вылузгин, руководил Поместным приказом и среди приказных чиновников занимал одно из первых мест. В Угличе он имел в своем распоряжении штат подьячих. На них лежала вся практическая организация следствия.
Дочь окольничего Андрея Клешнина, входившего в следственную комиссию, была замужем за одним из братьев Нагих.
Василий Шуйский провел несколько лет в ссылке в Буйгороде, куда был отправлен не без участия Бориса Годунова.
Несмотря на разницу политических интересов этих людей, в словах Волоховой никто из них не усомнился.
Была рассмотрена и версия об убийстве, выдвинутая Михаилом Нагим.
Была рассмотрена и версия об убийстве, выдвинутая Михаилом Нагим.
«Нагие: Мих.Фед. (…бежал он, а царевич зарезан Волоховым, Качаловым и Битяговским…).
«Григорий Федоров (…с братом прибежали – царевич ещё был жив, накололся сам…)».
«Андрей Александр. (…когда прибежал – царевич мертв, сказывают зарезан, а того не видал, кто зарезал)».7
Братья Нагие прибежали вместе, а видели разное, при этом их показания подписаны собственноручно. Упоминают об этой версии еще двое опрошенных.
«Савватий, игумен Алексеевского монастыря ( со слов. зарезан, а кем не ведают)».
«Феодорит, архимандрит Воскресенского монастыря (слуги прибежали, казали, что царевича убили, а кто, того не ведают)».8
Кто передавал старцам новость, из дела известно.
«Богдаш, кутейщик (прибежал от царицы в Алекс. монастырь за игуменами).9
Приехав на площадь, священники увидели уже мертвого Михаила Битяговского, жену дьяка Авдотью «с дочерьми Дунькою и Машкою», которую «ободрав, нагу и просто волосу» приволокли к церкви. Архимандрит Феодорит и спас их от лютой смерти. Он «ухватил» их «и убити не дал». Архимандрит видел в церкви и Осипа Волохова. Весь израненный и окровавленный, он стоял неподалеку от тела царевича «за столпом», а Василиса Волохова на коленях упрашивала царицу «дати ей сыск праведной».
Но Мария Федоровна была неумолима. Едва старцы покинули церковь, она объявила толпе, что царевича убил Осип. Толпа разорвала молодого человека.
Выдвинув версию убийства, Нагие пытались оправдать беззаконную расправу с государевым дьяком и другими невинными жертвами. Кроме Михаила Битяговского был убиты его сын Данила, племянник Никита Качалов и муж его племянницы Осип Волохов, их дворовые и посадские люди. В алфавитном перечне И.С. Беляева они перечислены.
«Битяговские: Михайло, дьяк государев (убит)
Данила Михайлов, сын (убит)
«Павел, челов. Мих.Битяг. убит…»
«Кузьмин Иван, челов. Михаила Битягов., убит…»
«Качалов Никита, убит»
«Третьяков Данила, убит вместе с Битяговск.»
«Волоховы: Осип, сын ея убит»
«Васка, человек Волоховых, убит…»
«Савва, плотник посад. челов. Убит по приказу Нагого, как говорится в челобитной углич. разсыльщиков»
«Суздалец Митя, каменщик посадский человек, убит по приказу Нагого»
«Белотелец мужик, посад.человек (по челоб. Углич. разсыл. убит)».10
Их обезображенные трупы были брошены в ров у крепостной стены.
На третий день после мятежа в Углич прибыли правительственные войска, Нагим предстояло ответить за убийство главного должностного лица, представлявшего в Угличе особу царя.
Допросы свидетелей полностью опровергали версию о преднамеренном убийстве Дмитрия.
Пытки во время следствия не применялись. Комиссия не преследовала свидетелей. В Москву были отправлены Тучковы – кормилица Ирина и ее муж Ждан. Царевича похоронили, члены следственной комиссии и стрельцы вернулись в столицу.
2 июня 1591 года в Кремле собрались высшие духовные чины государства и Боярская дума, дьяк Василий Щелкалов прочел им полный текст угличского "обыска". Как и во всех делах, касавшихся царской семьи, в угличском деле высшим судьей стала церковь. Устами патриарха Иова церковь выразила полное согласие с выводами Василия Шуйского и его комиссии о нечаянной смерти царевича, "царевичю Дмитрию смерть учинилась Божьим судом".11
В Москве правил законный царь. Федору Иоанновичу было 34 года и надежды на рождения законного наследника сохранялись. Правление его продолжалось до 1598 года, ещё 7 лет. Династический вопрос никого не занимал, тем более, что права на трон царевича Дмитрия были не безусловны, а внешнеполитическое положение государства напряженным.
Вдовствующая царица подала через митрополита Геласия челобитную царю с просьбой простить ее братьев «червей» за учиненную необоснованную расправу, признавая вину и, соглашаясь, таким образом, с выводами следственной комиссии.
Дело о смерти царевича Дмитрия было завершено. Комиссия В.И. Шуйского свою работу закончила.
Однако оставалось дело об измене Нагих.
Условия для измены были самые благоприятные, уже 3июля 1591 к Москве подошли и встали на Воробьевых горах около 150 тысяч ордынцев хана Казы-Гирея, а чуть позже на Новгород и Гдов вновь напали шведы, только в феврале этого года выдворенные «из земли вон». Если бы Нагим удалось поднять действительно большое восстание, заграница, безусловно, оценила бы такие действия.
Следствие об измене продолжалось почти полгода и закончилось массовыми репрессиями.
Из материалов следственного дела видно, что бить в набатный колокол приказала Мария Нагая. У набатного звона было еще одно название – всполошный. Всполох – непрерывные, частые удары в большой колокол – это тревога по случаю нашествия врагов, пожара, наводнения. А если таковых нет – призыв к мятежу, сигнал общего сбора. Не случайно 30 июля 1918 года был принят один из первых декретов советской власти («Декрет о набатном звоне»), запретивший под страхом революционного трибунала звонить в набат.
Всполошный звон раздавался в мае 1591 года не только в Угличе. В ночь с 15 на 16 мая Григорий Нагой прискакал в Яврославль со срочным сообщением о гибели Дмитрия к английскому резиденту Джерому Горсею. Скоро, как свидетельствует сам Горсей, начали бить в набат, поднимая народ на восстание. Но восстания не произошло. Новость не взволновала ярославцев. Однако, потерпев неудачу в Ярославле, Нагие не успокоились. В последних числах мая в Москве произошли крупные пожары.
«Правительство провело спешное расследование причин московских пожаров и уже в конце мая обвинило Нагих в намерении сжечь Москву и спровоцировать беспорядки. <…> Главными виновниками пожара были объявлены некий московский банщик Левка с товарищами. На допросе они показали, что «прислал к ним Офонасей Нагой людей своих – Иванка Михайлова с товарищи, велел им накупать многих зажигальников, а зажигати им велел московский пасад во многих местах… и по иным по многим городам Офонасей Нагой разослал людей своих, а велел их зажигальников накупать городы и посады зажигать. <…> Дипломатическая переписка Посольского приказа позволяет установить, что розыск об измене Нагих достиг апогея в июле 1591 г., а завершился в еще более позднее время. В середине июля русские послы заявили за рубежом, что в московских пожарах повинны «мужики воры и Нагих Офонасея з братью люди, то на Москве сыскано, да еще тому делу сыскному приговор не учинен». В 1592 г. Посольский приказ дал знать, что виновным вынесен приговор: «хто вор своровал, тех и казнили».12
Родственники царевича Дмитрия подверглись преследованиям через несколько месяцев после его смерти. Обвинялись они в попытке государственного переворота, за что и понесли наказание вместе со всеми, кого удалось вовлечь в это преступление.
Удельное княжество в Угличе ликвидировали.
«После розыска сотни жителей Углича, участвовавших в погроме, подверглись наказанию: "иных казняху, иным языки резаху, иных по темницам рассылаху; множество же людей отведоша в Сибирь и поставиша град Пелым и ими насадиша: и оттого же Углич запустел".13
Присоединение Сибирского ханства требовало его освоения, и в 1592 году в Москве было решено построить три новых города: Пелым, Березов и Сургут. О строительстве города Пелым можно узнать из наказа, который был дан назначенному для построения города воеводе князю Петру Ивановичу Горчакову. Из Перьми князь Горчаков вместе со своими людьми должен был отправиться в Лозвинский городок для помощи лозвинскому воеводе Ивану Григорьеву сыну Нагого сделать суда для продолжения пути.
«В наказание за бунт после убийства царевича Дмитрия в 1591 году в г. Пелым было сослано 60 семей угличан, часть из них были зачислены в пашенные крестьяне, остальные пополнили местный гарнизон, состоявший из стрельцов и казаков. Туда были сосланы опальные посадские люди из Москвы и Калуги, которых обязали обрабатывать государеву десятинную пашню. Вместе с ними был сослан в Сибирь колокол, в который мать царевича ударила в набат и призвала горожан к восстанию. Его (колокол) лишили крёстного знамения, отрубили «ухо», вырвали «язык», нанесли 12 ударов плетьми и сослали в Тобольск. Целый год ссыльные на себе, под конвоем стражников, тянули набатный колокол до Тобольска».14
За Нагими было и еще одно преступление – ворожба.
И.Е. Забелин так пишет о невидимой опасности: «Нельзя было верить никому. Необходимо было беречься от людей всякими мерами. Известно, что при вел. кн. Иване Васильевиче во время его домашней смуты с сыном Василием о наследии престола даже его супруга, гречанка Софья, прибегала к ворожбе, и к ней приходили «бабы с зелием», отчего и с нею, со своею женою, государь должен был жить в бережении.
Что действительно жизнь и здоровье московского государя часто находились в опасности от козней потаенных врагов, на это указывает весь склад дворовых его порядков, получивших свое начало большею частью именно в то время, как сделался он самодержцем всея Руси. <…>
Самая страшная и наиболее опасная сила невидимых врагов, от которой государю действительно пришлось сесть в осаду, затвориться в своих хоромах, как в крепости, была, как мы упомянули, порча лихим зельем, отрава, а с нею нераздельно всякое волшебство и чародейство.
В тот суеверный век в самом деле трудно было отличить отраву от невинного ведовства и колдовства, зелье-коренье вредное от безвредного, ибо и то, и другое являлось под одним покровом таинственных суеверных действий, в обстановке разных волшебных наговоров и заговоров, направленных на человека с различными целями <…> ведовство, волшба в то время вовсе не были мечтою, как обыкновенно мы теперь их понимаем. Суеверная, мифическая сторона волхования и чародейства была только оболочкою, под которою скрывалось большею частью настоящее лихо. От этого волхование и возбуждало такой панических страх везде, где только оно вскрывалось. И мелкая, и великая душа равно приходили в ужас, равно трепетали от его потаенных действий и становились до крайности подозрительными, ибо дело касалось здоровья, самой жизни, и вовсе не представлялось мечтою, когда люди зазнамо изводились, умирали от зелья и коренья.
Вот почему лихое зелье и коренье и всякие лихие дела волшбы получают место даже в клятвенных целовальных записях на верность государю, а волхвы и бабы-ворожеи почитаются общественным злом наравне со скоморохами, татями и разбойниками».15
Сразу после окончания работы следственной комиссии в Москву был доставлен ведун Андрюшку Мочалов, живший у царицы. Угличские рассылыщики, помощники дьяка, в своей челобитной привели предсмертные слова Михаила Битяговского: "Михайло Нагой велит убити <…> для того, что <…> добывает ведунов, и ведуны на государя и на государыню, а хочет портить". О том же писала в своей челобитной вдова Битяговского: "Муж мой Михайло говорил многижда да и бранился с Михаилом за то, что он добывает безпрестанно ведунов и ведуней к царевичю Дмитрею, а ведун <…> Ондрюшка Мочалов безпрестанно жил у Михаила да у Григория, да у Ондреевы жены Нагово у Зеновьи. И про тебя, государя, и про царицу Михайло Нагой тому ведуну велел ворожити, сколько ты, государь, долговечен и государыня царица…".16
Политический процесс превращался в процесс колдовской, что было обычным делом как в России, так и в Западной Европе XVI в.
В результате расследования угличского мятежа и ворожбы вдову Грозного насильно постригли и отослали монастырь на Белоозеро. Афанасия Нагого и его братьев заточили в тюрьму.
Наказание удивляет разве что своей мягкостью, смертных казней не было.
Мнения о достоверности материалов следственного дела существуют самые разные: документ сохранился и отражает истинные события, документ сохранился с изъятиями как нечаянными, так и намеренными, документ подлинный, но запись не соответствовала показаниям опрошенных – они говорили одно, а следователи писали другое, пользуясь малограмотностью и безграмотностью большинства участников процесса; материалы фальсифицированы частично; и, наконец, дело сфабриковано полностью.
Сторонники есть у каждой позиции, однако говоря о достоверности или недостоверности следственного дела, следует учитывать то, что все последующие материалы о событиях в Угличе обладают еще более скромной фактической ценностью, являясь пересказом чужих слов, слухами, сплетнями, легендами, фантазиями, видениями и просто сказками.
Версия о несчастном случае не способна расцвести пышными мифологическими цветами, она принуждает смиряться с непривлекательной реальностью. В несчастный случай всегда трудно поверить, он игнорирует обыденную логику: следствию необходима причина. И если причины нет, ее очень хочется выдумать.
В пользу версии о ненасильственной смерти, во-первых, говорит то, что царевич не был отравлен. Применение яда способ эффективный, тайный, широко распространенный в средневековье. Вот какие данные приводит Д. Бабиченко: «Главный археолог Кремля Татьяна Панова и специалист в области рентгенофлюоресцентного метода исследования останков Елена Александровская заявили "Итогам", что <…> в останках последнего Рюриковича на русском троне, согласно последним исследованиям, главный компонент большинства древних ядов [мышьяк] превышает норму как минимум в 10 раз! Даже для сверхосторожных в своих выводах исследователей причина смерти царя Федора налицо. <…> Последние исследования заставляют еще больше усомниться в том, что смерть Грозного и его родственников была вызвана "волей Божию". Недавно в упомянутом склепе Архангельского собора из саркофагов были извлечены останки русских цариц и княгинь. Сотрудники спектральной лаборатории Бюро судебно-медицинской экспертизы Комитета здравоохранения Москвы, в частности, исследовали прах первой жены Грозного Анастасии - матери царевича Ивана. В ее костях обнаружили огромное содержание солей ртути - 0,13 мг при норме 0,04. В прекрасно сохранившейся косе (волосы накапливают и удерживают в себе тяжелые металлы лучше других тканей) эти показания зашкаливали - 4,8 мг. На сей раз эксперты однозначно констатировали отравление. Никаких сомнений нет и по поводу причин смерти Елены Глинской, матери Ивана Грозного. У нее естественный фон по мышьяку превышен в 10 раз! Результаты этих экспертиз никем под сомнение не поставлены».17
В этой же статье впервые приведена следующая таблица:
|
содержание мышьяка
(в мг на 100 г массы) |
содержание ртути
(в мг на 100 г массы) |
Максимально допустимый уровень
|
0,08
|
0,04
|
Царь Иван Грозный
|
0,15
|
1,3
|
Царица Анастасия, первая жена Ивана Грозного
|
0,8
|
0,13 в костях 4,8 в волосах |
Царевич Иван, сын Ивана Грозного
|
0,26
|
1,3
|
Царь Федор Иванович, сын Ивана Грозного
|
0,8
|
0,03
|
Великая княгиня Елена Глинская, мать Ивана Грозного
|
0,8
|
0,05
|
Слухи о том, что Дмитрия пытались отравить, широко известны, причины, помешавшие злоумышленникам, крайне неубедительны, особенно в свете приведенных материалов.
В следственном деле записано, что дети играли в «тычку». В словаре В.И.Даля сказано «Тычка ж. действ. по глаг. тыкать. | Сиб. игра в свайку, или в ножи, втыкают ножик броском в пол..». Игра в тычку или игра в свайку - одно и то же. Свайка, по словам В.И. Даля, – это "толстый гвоздь или шип с большою головкою для игры в свайку, ее берут в кулак за гвоздь или хвост и броском втыкают в землю, попадая в кольцо". 18
Самое раннее, из дошедших до нашего времени описаний игры в свайку было сделано Яковом Рейтенфельсом в 70-х годах 17 столетия в книге "Сказания светлейшему герцогу тосканскому Козьме третьему о Московии": «Мальчики играют заостренными кусками железа, норовя попасть в лежащее на земле кольцо».19
Свайки для игры изготавливались специально, на многих известных свайках стержни декорированы орнаментом. Длина стержня от головки до острия обычно около 12 см. Головка этого метательного снаряда, как правило, была круглой или граненой. На месте старой калужской пристани была обнаружена свайка для самых маленьких игроков весом в 115 г. По сопутствующим находкам проволочных копеек, отчеканенных при Иване Грозном и Алексее Михайловиче, она датируется 16-17 вв. Головка свайки имеет форму куба с усеченными углами. Стержень свайки квадратного сечения с притупленными ребрами, украшенный двойным орнаментальным пояском, плавно переходит в конус острия. Вес детских сваек не превышал двух фунтов (~0,8 кг). Подростки и взрослые мужчины играли более тяжелыми снарядами, весом 4-5 фунтов (~1,5-2,0 кг). Необходимым атрибутом игры было также толстое железное кольцо диаметром (~4-5 см). От игроков требовалась сила, ловкость, глазомер. Как и в других народных играх, правила игры в тычку легко могли быть изменены конкретными участниками, то есть – имели бессчетную вариативность. Например, одним из вариантов игры в свайку была игра у сруба. Для этого берут свайку за острый конец и бросают так, чтобы он во время полета перевернулся и острым концом воткнулся в нижнее бревно, потом во второе от низа бревно и так далее до десятого бревна.
Как именно играли дети В Угличе в мае 1591 года неизвестно. Эти сведения в деле обобщены (в отличие от ответов на вопрос: «хто в(ъ) тѣ поры 67) за ц(а)р(е)вичем(ъ) были?»20, здесь каждый отвечает персонально), видимо потому, что значения им предавалось меньшее, сказано просто: «А жилцы <…> сказали: играл де ц(а)р(е)вич(ъ) в(ъ) тычку ножиком(ъ) с(ъ) ними на заднем(ъ) дворвѣ, и пришла на нег(о) болѣзнь, падучеи недуг(ъ), и набросился на нож(ъ)».21 Существенной ли была для мальчиков разница между ножом и свайкой уже не выяснить. Говоря о тщательности проведенного следствия, И.И. Полосин отмечает: «Даже в версии о несчастной случайности материалы следствия сохранили два различных варианта: по одному варианту царевич играл и умертвил себя ножом, по другому варианту – царевич играл свайкой. Вариант со свайкой предложили угличские рассыльщики (л.40). Можно догадаться, как родился этот новый вариант со свайкой. Дело в том, что известие о свайке рассыльщики взяли из рассказов дворовых о более ранних припадках у царевича. О свайке говорила и Василиса Волохова (л.11), но применительно к другому припадку царевича – во время великого поста. Рассыльщики перенесли эту деталь на события 15 мая 1591г».22
Однако можно и предположить, что раз мальчики в марте играли свайкой, ею же играли и в мае. Играя в тычку, тыкали острым железным предметом, каким именно, для участников не столь важно. И кормилица Орина Тучкова и спальница Марья Самойлова употребляют глагол «покололся», мамка Василиса Волохова, о присутствии которой жильцы не упоминают, также говорит «поколол(ъ)». Насколько близко стояли женщины, насколько были внимательны, по материалам следствия судить нельзя. Слова единственных непосредственных участников события приведены в пересказе и звучат довольно невразумительно: «…и набросился на нож(ъ)». Если же это точное воспроизведение слов кого-то из детей, то, следует признать, высказыванию не уделено исследователями того внимания, которого оно заслуживает.
Рассказывая о предыдущих приступах, Василиса Волохова сообщала: «А и преж(ъ) тог(о), сего году в великое говѣн(ь)е та ж(ъ)55) над(ъ) ним(ъ) болѣзнь была – падучеи недуг(ъ), и он(ъ) поколол сваею и матер(ь) свою, ц(а)р(и)цу Мар(ь)ю».23
«Великое говенье» (великий пост) приходилось в 1591 г. на 28- февраля – 10 апреля, «Великий день» (пасха) – на 11 апреля. Правы были рассыльщики, когда писали, что припадки у царевича случались «по месецем блезпрестано»: они случались в марте, в апреле, в мае 1591 г.»,24 пишет в своем исследовании И.И.Полосин. Следовательно, в марте во время приступа в руках у Дмитрия была свайка, и этой свайкой он ранил мать.
Ножа, как и свайки, следователи не нашли. А может быть, никто и не искал, в деле об этом сведений нет. Мамка, постельница, кормилица и жильцы давали свои показания в присутствии царицы, которая, судя по всему, согласилась с этой версией и признала себя виновной. Во всяком случае, на Освященном Соборе митрополит Сарский и Подонский Геласий сообщил о том, что «ц(а)рица Маар(ь)я, призвав(ъ) менѧ к(ъ) себѣ, говорила мнѣ с(ъ) великим(ъ) прошен(ь)ем(ъ): как(ъ) Михаила Битяговског(о) с(ъ) с(ы)ном(ъ) и жилцов(ъ) побили, и то дѣло учинилос(ь) грѣшное, виноватое».25
Из всех опрошенных глагол «зарезали» употребляли только братья Нагие и те, кто слышал о происшествии от них. В своей челобитной просила вдова Ивана Грозного и о снисхождении к своим братьям: «чтоб(ъ) г(о)с(у)д(а)рь тѣм бѣдным(ъ) червем(ъ), Михаилу з(ъ) братьею, вь их(ъ) винѣ м(и)л(о)сть показал(ъ)».26
Никто не знал, в какой именно момент царевич нанес себе рану— при падении или когда бился в конвульсиях на земле. Непосредственно под кожным покровом на шее находятся сонная артерия и яремная вена. Если мальчик проколол один из этих сосудов, смертельный исход был неизбежен. Резаной ране на шее сопутствует такое сильное кровотечение, что это должно было произвести на окружающих, тем более детей, такое сильное впечатление, что, скорее всего, как-то сказалось на их показаниях. Но если сосуд не перерезан, а лишь поврежден, кровоизлияние может быть внутренним, кровь на ране отсутствовать, а предсмертные конвульсии быть длительными. Именно это и засвидетельствовано в показаниях нескольких свидетелей – царевич умирал долго.
Предсмертные конвульсии могли быть приняты за судорожный припадок детьми и кормилицей. Ранение могло предшествовать приступу и спровоцировать эпилептический припадок. Ранения, вообще могло не быть. Играть в ножички и умереть от удара ножа не одно и то же. Во время приступа, царевич мог стукнуться, удариться, поколоться (колоть=бить) обо что-то: камень или тяжелую металлическую оконечность свайки, и тогда колотой или резаной раны не было бы совсем. Но ведь о ране ничего и не сказано.
В деле не упоминается характер ранения, резанная или колотая была рана, и, кроме Василисы Волоховой, возможно, отсутствовавшей на месте трагедии, никто не называет места ранения.
И.И.Полосин предполагает, что об этом говорилось в утраченном начале дела: «А что могло быть в начале? Сообщение из Углича 15 мая, назначение и состав следственной комиссии, приезд ее в Углич, досмотр места происшествия и трупа царевича, сообщение о похоронах царевича, начало следствия. Когда и как исчезло начало дела – сказать трудно. Однако нетрудно догадаться, что начало дела было прямо опасно для Лжедмитрия и Нагих в 1605г. Не они ли, придя к власти, и уничтожили начало дела о смерти царевича Дмитрия? Конечно, это только догадка».27
Дело о смерти царевича Дмитрия было окончено 2 июня 1591г. И как законченное архивное дело, сохранялось, должно быть, в составе личного государева архива.
Лжедмитрию, с одной стороны, опасно было не только начало дела, а все дело целиком, если принимать его как документ о смерти, но, с другой стороны, раз он чудесным образом спасся, если он жив, какой ущерб могут принести ему фальшивые бумажки.
Братья Нагие, настаивающие в процессе следствия на убийстве царевича, а через 14 лет безоговорочно признавшие в Лжедмитрии своего племянника, вряд ли чего-либо опасались, для них дело было далеким прошлым.
Настоящим в 1606 году оно было для царя Василия Ивановича Шуйского, при горячем участии которого происходила канонизация царевича, и вполне возможно, сохранение некоторых подробностей дела могло показаться ему политически нецелесообразным. Деятельное участие в обретении мощей принимал и митрополит Филарет, отец и будущий соправитель основателя династии Романовых, имевший, без сомнения, свои интересы в трактовке угличских событий.
В XVII веке политическая обработка темы смерти царевича пошла через сказания и жития, об «угличском обыске» в которых не вспоминали совсем, либо характеризовали его как злонамеренную клевету.
Как наговор рассматривались показания о болезни Дмитрия. Встречается такое мнение и сегодня. Н.М.Коняев в книге «Подлинная история дома Романовых» пишет: «Комиссия Василия Шуйского явно не стремилась найти ответы на все вопросы, встающие в ходе расследования. <…> К месту пришлись и разговоры о том, что царевич, якобы, страдал эпилепсией». Характеризуя отрывок из старинного сказания, опубликованный А.Ф.Бычковым в «Чтениях» Московского общества истории и древностей, Н.М.Коняев отмечает: «Это единственная, кажется, зарисовка, приведенная А.Ф.Бычковым, где святой Димитрий изображен не припадочным, одержимым черной болезнью, сладострастно упивающимся жестокостями отроком, а в более реалистических тонах…».28
Был ли царевич Дмитрий болен?
Первой заговорила о болезни мамка Василиса Волохова: «…розболѣлся ц(а)р(е)вич(ъ) Дмитреи <…> маия въ [12] д(е)н(ь), падучею болѣзнью, <…> и тут(ъ) на ц(а)р(е)вича пришла опят(ь) та ж(ъ)53) чорная болѣзнь, и бросило его wземлю <…> А и преж(ъ) тог(о), сего году въ великое говѣн(ь)е та ж(ъ) 55) над(ъ) ним(ъ) болѣзнь была – падучеи недуг(ъ), и он(ъ) поколол(ъ) сваею и матер(ь) свою, ц(а)р(и)цу Маар(ь)ю; а в(ъ) другоряд(ъ) на наг(о) таж(ъ)56) болѣзнь перед(ъ) великим(ъ) днем(ъ), и ц(а)р(е)вич(ъ) wб(ь)ѣлъ руки Wндрѣеве дочкѣ Нагово, одва у нег(о) Ондрѣеву доч(ь) Нагово wтнели…».29
Мальчики, свидетели приступа, говорят о нем, как о привычном явлении: «…и пришла на нег(о) болѣзнь, падучеи недуг(ъ), и…».30
Вдова Михаила Битяговского описывает ту же картину: «а и преж(ъ), г(о)с(у)д(а)рь, тог(о)254) в(ъ) великие говеня ц(а)р(е)вича изымал(ъ) в(ъ) комнате тот(ъ) же недугъ, и он(ъ), г(о)с(у)д(а)рь, мат(ь) свою ц(а)рицу тоглы сваею поколол(ъ); а тог(о), г(о)с(у)д(а)рь, многижда бывало, как(ъ) ево станет(ъ) бити тот(ъ) недуг(ъ), и станут(ъ) ево держати Wндрѣи Нагой и кормилица и боярони, и о н(ъ), г(о)с(у)д(а)рь, имъ руки кусал(ъ), или за что ухватит(ъ), зубомъ, то wт(ъ)ѣстъ».31
Но самое ценное свидетельство, конечно, слова брата царицы, Андрея Нагого: «… а на ц(а)р(е)в(и)че бывала болѣзнь падучая; да н(ы)не79) в(ъ) великое говѣн(ь)е у дочери его руки переѣл(ъ), да и у нег(о) у Wндрѣя ц(а)р(е)вич(ъ) руки едал(ъ) же в(ъ) болѣзни, и у жилцов(ъ), и у постелниц(ъ); как(ъ) на нег(о) болѣзнь придет(ъ) и ц(а)р(е)в(и)ча как(ъ) станут(ъ) держат(ь) и wн(ъ) в(ъ) тѣ поры80) ѣстъ в(ъ) нецывен(ь)е, за што попадетца…».32
Все эти показания позднейшие источники отвергают как клевету, наговор на царственного ребенка. И при жизни слухи о черной болезни царевича не могли нравиться семье, тем более, что таких больных в просторечии называли бесноватыми, после же канонизации Дмитрия, утверждения о его тяжелом недуге были и неприличны и небезопасны.
Интересен факт, что среди челяди царевича нет дядьки, необходимого по этикету. Например, к пятилетнему царевичу Федору были приставлены два дядьки Г.В.Годунов и А.П. Клешнин, которые обучали его ратному делу, дипломатии, географии, умению управлять государством. В следственном деле нет даже намека на такого мужчину-воспитателя. Конечно, его могло и не быть, если царевич тяжело болел, тогда – не до учебы, ребенок оставался на попечении женщин.
Воспитатель в материалах следствия не упоминается, но есть другая интересная фигура – ворожей, часто бывающий у царицы. Кроме наведения порчи на государя и государыню у него могли быть и иные обязанности, связанные с оказанием психологической помощи царевичу. Нагим необходим был человек, способный облегчить состояние мальчика.
И «жоночка уродливая» могла быть привечаема с той же целью – отведения порчи, снятия сглаза. В горе своем не забыла о ней Мария Нагая, приказала найти и убить. Через два дня после смерти Дмитрия.
Эпилептический синдром возникает при различных заболеваниях мозга и эпилепсией обычно называют любые судорожные приступы, включая истерические. Поставить точный диагноз сегодня вряд ли возможно. У царевича, конечно, могла быть эпилепсия, мог быть истерический невроз или какое-то другое заболевание, важно то, что он не был здоров, а приступы, практически всегда, сопровождались травмами.
Видна даже какая-то закономерность: в марте ранена мать, в апреле – двоюродная сестра, в мае – сам царевич.
Возраст Марии Нагой во время вступления в брак неизвестен. Однако, исходя из обычной практики отбора царских невест, вряд ли она была старше 16-17 лет. Ее здоровье, особенно пригодность для чадорождения была проверена самым тщательным образом. Отсутствие наследственных заболеваний устанавливалось способом простым и надежным: после наречения невесты все без исключения ее родственники должны были явиться в Кремль, наглядно продемонстрировав физическое благополучие. Психическое состояние не анализировалось, но в целом, невеста была молода и здорова. Жениху исполнилось 50 лет и сказать, что его здоровье было безупречно, особенно, учитывая, что жить ему оставалось четыре года, нельзя.
6 сентября 1580 год состоялась свадьба. Счастливым этот брак не был. С первых же месяцев было ясно, что Марию ждет опала и, в лучшем случае, пострижение в монахини. Рождение ребенка ничего не меняло.
Незадолго до появления на свет Дмитрия, осенью 1582 года, Иван Грозный уже вел в Англии серьезные переговоры о новом браке с родственницей королевы, для этого в Британию приплыли дворянин Федор Писемский и дьяк Неудача Ховралев. Когда Елизавета и лорды говорили: "Как же так? Ведь царь женат!" – послы отвечали: "Это неважно, она не царица, и царь отдалит ее от себя". 19 октября в Москве рождается несчастный царевич Димитрий. Английский двор высказывает недоумение – родился младенец, а отец хочет жениться? Писемскому пришлось даже утверждать, что известия о рождении ребенка неправда.
Смерть Ивана Грозного для Нагих была чрезвычайно своевременна.
Углич – удельный город царевича Дмитрия. Туда он и был отправлен вместе с матерью и ее родственниками еще до вступления на престол Федора Иоанновича. На церемонии его венчания на царство никто из Нагих не присутствовал.
Исключительное значение имеет место захоронения царевича Дмитрия.
В Москву в Архангельский собор его не перевезли, как, безусловно, сделали бы, если бы царь считал его своим законнорожденным братом, наследником престола. Для царя Федора Иоанновича он мог быть просто бастардом. Во всяком случае, первый царевич Дмитрий, утонувший вдали от столицы, похоронен в московском Архангельском соборе, в одной могиле с дедом Василием III.
На похороны угличского царевича ни царь, ни царица, ни специальные царские представители не прибыли.
Некрополь – священное место не только в христианском понимании, но и по многим представлениям, сформировавшимся в языческую эпоху и прекрасно сохранившимся в XVI веке. К ним относится и представление о нечистых мертвецах, погребение которых на общем кладбище может принести несчастье живым. В средневековой русской традиции воспринимаются как нечистые мертвецы люди, умершие внезапной или насильственной смертью, то есть, не по-христиански – без предсмертной исповеди и причастия.
К таким нечистым мертвецам относили и самоубийц, даже невольных.
В августе 2002 г. археологическая экспедиция Эрмитажа проводила исследования в углическом кремле. Старший научный сотрудник Эрмитажа, участник этой экспедиции С.В.Томсинский так описывает находки разысканий: «Раскопки зафиксировали на небольшом участке к югу от церкви царевича Дмитрия «на крови» в антропогенных отложениях XVI — XVII в. погребения 8 детей в возрасте до 10 лет <…>. Таким образом, речь идет о кладбище умерших «до срока», видимо, при трагических обстоятельствах, отношение к которым в традиционной культуре Древней Руси и Московского царства было особым. <…> Уточнить датировку погребений позволяет упоминание о небольшой часовне, поставленной на месте гибели царевича и снесенной 3 июня 1606 г. <…> Значение подобных часовен, возводившихся до начала XX в., состояло не только в увековечивании памяти о трагедиях, но и в очищении того места, на котором они произошли, и в защите от тяготевшей к таким местам нечистой силы».33
Можно предположить, что вокруг могилы царевича и поставленной над ней часовней возникло своеобразное детское кладбище.
Установить сегодня, где именно был захоронен Дмитрий невозможно, информация слишком путаная, возможно иногда и специально. В преданиях рассказывается так: «Царь велел <…> перевезти в Москву тело Дмитрия из Углича, где оно, в господствование самозванца, лежало уединенно в опальной могиле, никем не посещаемой; иереи не смели служить панихиды над нею; граждане боялись приблизиться к тому месту…».34
С.В. Томсинский замечает, что в «Углическом Летописце» сказано – место гибели царевича находилось в «соблюдении праздном»35.
Примечания
1. Беляев И.С. Слѣдственное дѣло объ убiенiи Дмитрiя Царевича въ Угличѣ 15 мая 1591 года. М., 1907. С.19-22.
2. Клейн В. Угличское следственное дело о смерти царевича Димитрия 15-го мая 1591 г., ч.II. М., 1913. л.13.
3.Клейн В. Угличское следственное дело о смерти царевича Димитрия 15-го мая 1591 г., ч.II. М., 1913. л.28.
4. Беляев И.С. Слѣдственное дѣло объ убiенiи Дмитрiя Царевича въ Угличѣ 15 мая 1591 года. М., 1907. С.19-22.
5. Беляев И.С. Слѣдственное дѣло объ убiенiи Дмитрiя Царевича въ Угличѣ 15 мая 1591 года. М., 1907. С.9.
6. Клейн В. Угличское следственное дело о смерти царевича Димитрия 15-го мая 1591 г., ч.II. М., 1913. л.11.
7. Беляев И.С. Слѣдственное дѣло объ убiенiи Дмитрiя Царевича въ Угличѣ 15 мая 1591 года. М., 1907. С.21.
8. Беляев И.С. Слѣдственное дѣло объ убiенiи Дмитрiя Царевича въ Угличѣ 15 мая 1591 года. М., 1907. С.22-23.
9. Беляев И.С. Слѣдственное дѣло объ убiенiи Дмитрiя Царевича въ Угличѣ 15 мая 1591 года. М., 1907. С.17.
10. Беляев И.С. Слѣдственное дѣло объ убiенiи Дмитрiя Царевича въ Угличѣ 15 мая 1591 года. М., 1907. С.17-22.
11. Клейн В. Угличское следственное дело о смерти царевича Димитрия 15-го мая 1591 г., ч.II. М., 1913. л.51.
12. Скрынников Р.Г. Борис Годунов. М., 1983. С. 83-84.
13. Скрынников Р.Г. Борис Годунов. М., 1983. С. 84.
14. http://ostrog.ucoz.ru/ostrogy/2_13.htm 07.03.2012
15. Забелин И.Е. Домашний быт русских цариц в XVI и XVII столетиях. Новосибирск, 1992. С.101-105
16. Клейн В. Угличское следственное дело о смерти царевича Димитрия 15-го мая 1591 г., ч.II. М., 1913. л.45.
17. Бабиченко Д. Кремлевские тайны. 33-й элемент // Итоги. 2002. №37. С.38-39
18. Даль В.И. Толковый словарь живого великорусского языка. Т.4. М., 1955. С.146.
19. Рейтенфельс Я. Сказания светлейшему герцогу тосканскому Козьме третьему о Московии. http://www.drevlit.ru/texts/r/reytenfels5.php 19.03.2012.
20. Клейн В. Угличское следственное дело о смерти царевича Димитрия 15-го мая 1591 г., ч.II. М., 1913. л.13.
21. Клейн В. Угличское следственное дело о смерти царевича Димитрия 15-го мая 1591 г., ч.II. М., 1913. л.13.
22. Полосин И.И. Социально-политическая история России XVI – начала XVII века. М, 1963. С.236.
23. Клейн В. Угличское следственное дело о смерти царевича Димитрия 15-го мая 1591 г., ч.II. М., 1913. л.11.
24. Полосин И.И. Социально-политическая история России XVI – начала XVII века. М, 1963. С.238.
25. Клейн В. Угличское следственное дело о смерти царевича Димитрия 15-го мая 1591 г., ч.II. М., 1913. л.47.
26. Клейн В. Угличское следственное дело о смерти царевича Димитрия 15-го мая 1591 г., ч.II. М., 1913. л.47.
27. Полосин И.И. Социально-политическая история России XVI – начала XVII века. М, 1963. С.243.
28. Коняев Н.М. Подлинная история дома Романовых. М., 2006. С. 31.
29. Клейн В. Угличское следственное дело о смерти царевича Димитрия 15-го мая 1591 г., ч.II. М., 1913. л.11.
30. Клейн В. Угличское следственное дело о смерти царевича Димитрия 15-го мая 1591 г., ч.II. М., 1913. л.13.
31. Клейн В. Угличское следственное дело о смерти царевича Димитрия 15-го мая 1591 г., ч.II. М., 1913. л.46.
32. Клейн В. Угличское следственное дело о смерти царевича Димитрия 15-го мая 1591 г., ч.II. М., 1913. л.15.
33. Томсинский С.В. Археологические источники о почитании царевича Дмитрия в Угличе в конце XVI – XVII в. // Древняя Русь. Вопросы медиевистики. 2003. № 4 (14). С.69-70.
34. История Русской Церкви. Спасо-Преображенский Валаамский монастырь. 1991. С. 471.
35.Томсинский С.В. Археологические источники о почитании царевича Дмитрия в Угличе в конце XVI – XVII в. // Древняя Русь. Вопросы медиевистики. 2003. № 4 (14). С.69-70.
Ещё по теме в "Топосе" "Мистерия русской смуты: 1612 – 2012 (1)"
Последние публикации:
Принц большой крови (Окончание) –
(08/11/2013)
Принц большой крови (продолжение) –
(07/11/2013)
Необходимо зарегистрироваться, чтобы иметь возможность оставлять комментарии и подписываться на материалы
А мне кажется, это был
А мне кажется, это был типичный несчастный случай. Убедительный, и я бы сказал исчерпывающий анализ этого случая был дан Р. Скрынниковым. Он не стал проводить следствие через 400 лет на манер Шерлока Холмса, а просто попытался проанализировать ситуацию с точки зрения "кому это было выгодно". И убедительно показал, что никому