Жизнь как есть

 

 

 Спешу по Ростовской набережной, подхожу: можно пройти на территорию? Нет, обойдите, пожалуйста, здесь нельзя.

Даю крюк. Мимо идёт мужик, щурится по-чеширски и на ходу пытается соорудить себе самокрутку. Останавливаю, уточняю.

– Пройдите, там дальше ступеньки, и по ним. Надоело стоять, никто не хочет в тени стоять, все на солнце вылезают, – улыбается и уходит.

Спешу, поднимаюсь. Один человек в форме, второй человек в форме.

– Здесь можно пройти?

– Пожалуйста.

Вежливость.

По земле змеятся провода, шныряют телевизионщики. Там слово на заморском, здесь неродная речь. Английский корреспондент, отдавив ногу невысокой блондинке с огромным зеркальным фотоаппаратом, грустно улыбается и пожимает плечами. Мальчик, минуту назад споривший с кареглазым бородачом о геноциде русского народа в Чечне, внезапно обращается к народу: видел здесь кто-нибудь испанское телевидение? Невдалеке аккуратный японец готовится к прямому включению, оператор обращается к нему на ридной мове, японец, судя по всему, прекрасно его понимает.

– Вы были в Балаклаве? Вы не были в Балаклаве. А те напялили – и привет.

Здание, возле здания – заграждения:

– Дайте проехать автозакам!

– Уйдите с проезжей части.

– Старый, ты чё, не понял? По мегафону сказали – уйди с дороги!

– Уважаемые граждане, убедительная просьба покинуть проезжую часть.

Вежливость, вежливость.

По рации слышно: «Зачистить», людей оттесняют на газоны и тротуары, устанавливают новые заграждения. Молодой человек, опершись на заграждения и иронически глядя на серые кители и береты:

– Новые «Окна РОСТА», дизайн от Патриарха Кирилла.

Девушка пытается обойти квадратного человека в форме.

– Девушка, здесь нельзя.

– Увидите, чем это обернётся: начнётся революция, и тогда…

Её перебивают шагах в двадцати: бу, у-уу, толпа неразборчиво бурлит и ёжится. То тут, то там: долой! свободу!

– Проституткам – 15 лет тюрьмы! – трясёт кулачком хрипатый седой мужичок.

– Свободу, свободу, – немедленно отвечает толпа.

– 14 лет проституткам, – не унимается мужичок.

Смеются:

– Гляди, скостил один год.

Из ничего выплывает старуха в засаленном домашнем халате и косынке на голове.

– Люди добрые, помогите, кто чем может, двух сыновей убили в Чечне, обоим по 18 лет. Вчера написала Путину, но кому есть дело до стариков. Помогите, кто чем может.

Два месяца назад ту же старуху видели в районе Таганки, она ловко обходила зевак и телевизионщиков, жаловалась на то, что слепая, совсем слепая, и сокрушалась о бездействии властей. Корреспонденты «Новой» записывают её телефон и обещают помочь.

 

 

То тут, то там:

– Я устал… Пошли отсюда.

Отвечают:

– Нельзя.

–Почему?

– Мы ждём приговор.

– Ты прав.

На РБК пытаются оценить численность, сходятся на пятистах. По школьной привычке прикидываю: пятьсот – это, считай, 15 классов. Хорошо, 17. Не до конца забитый школьный двор. Смотрю вокруг: толпа обтекает телевизионные фургоны, газоны, клумбу, мост Богдана Хмельницкого и палатки с прессой и хот-догами. Стоят вдоль дороги, стоят на дороге – там, где не перекрыли.

– Жиды, проклятые жиды. Вот вы говорите – 17-й год. И таки знаете, по чьей вине? – это появляется осколок казачьей армии: папахи, кокарды, имперские шевроны, их быстро облепляет взволнованная общественность и городские сумасшедшие (про евреев – они, окаянные). Красавец-казак, как две капли воды похожий на императора Николая, вежливо спорит со словоохотливой круглой тёткой.

Реплики, реплики.

«Коалиция за нравственность», – говорит один плакат. «Путин – источник опасности», – перебивает другой. Футболка на толстяке спокойно размышляет: «Pussть сидят». Майка на бритоголовом огрызается: «За Пусь».

В нескольких шагах от казаков стоят и ослепительно улыбаются лесбиянки.

– Кстати, а как лысая певица?

– Какая из них?

– Ну, огонька вам!

– Счастливого пути.

Кинокритик Д. смотрит по сторонам, потом извлекает книгу и постепенно рассеивается.

Писатель Г. растерянно закладывает руки за голову, шевелит бровями, брови превращаются в мохнатую чёрную гусеницу.

Где-то затягивают песню и что-то жгут.

И когда в шесть на кривых ногах появляется новость и расползается по толпе, кто-то начинает скандировать, кто-то разочарованно чертыхается, кто-то, нехорошо ухмыляясь, тушит бычок и поворачивает к метро, а кто-то даже не удивлён.