Онтологические прогулки

Сто лет назад феноменологическое созерцание феномена предполагало
"вынесение за скобки" созерцающего взгляда всех явных и
неявных значений, - в связи с чем Гуссерль и анализирует так
называемый генеральный тезис естественной установки.

Ныне, в эпоху "симулякров порядка симуляций", именно значение как
воображаемое Знака формирует созерцательную установку в
виртуальном пространстве гиперреальности. Чем же обусловлена сия
энантиодромия? Воспользуемся графической субстанцией для
знаковой визуализации парадигмальных концептов нашей статьи.

Рис. Метаморфозы Слова в меонической стихии истории

Будем исходить из предположения, что вынесенное за вертикальную
скобку Слово - не всего лишь произвольный знак-дескриптор, но
обозначение наделенного всей полнотой сакральных возможностей
Лица, о котором евангелист Иоанн повествует знаменитым вступлением: "В начале было Слово...". Будем также при этом
трактовать Историю как темпоральную растяжку топологии
сингулярного сверх-События.

Означают ли две асимптотически заданные линии, сигнифицированные на
нашей схеме как процесс семиозиса и как процесс символизиса,
темпоральное растяжение Слова как единого генетического
истока? При всем соблазне такого истолкования мы вынуждены от
него отказаться. Ибо лишь по видимости процессы семиозиса и
символизиса являются раздвоением единого начала. Лицо
становится Словом в тот до-исторический и до-временной период,
который сегодня именуется мифом, или - тео-антропогоническим
процессом. Это и есть генезис Языка; генезис, смущающий
исследователей загадочным и неустранимым дуализмом: выявляется
нечто странное - в любой исторической эпохе бытования языка -
сам язык удваивается. Это загадочное удвоение языка заставляет
признать наличие не одного, а как бы двух языков культуры,
отношение между которыми далеки от диалектического перехода
друг друга.

Вот почему мы тоже удвоим скобочную модификацию и поместим между
Словом как Лицом и Словом как языком промежуточную область
"мифа". Именно здесь, в этой промежуточной области, свершается
сингулярное сверх-событие, временная растяжка которого и
составляет загадку Истории. Итак, язык на выходе из "мифа" в
процессе семиозиса предстает как кодификация посредством
метаморфозы Знака. Код как структурный принцип упорядочения некоей
информации-программы; не программы ли Творения с
неустранимой для нее пропастью между Творцом и тварью? Параллельно
этому процессу символизис представляет совсем иной язык: символ
по существу уже не код, но задание "усыновления" твари, ее
возвращения к онтологической нормативности Бытия.
Гениальность интуиций русских философов-имяславцев, как и интуиции
Хайдеггера ("Язык есть дом бытия"), как раз и обусловлена
принципиальной несводимостью языка-кода и языка-символа.

Но если нет никакой диалектики Знака и Символа, то каково же их
подлинное взаимоотношение? Не боясь игры самого языка, назовем
"подлинным" их соотношение по принципу симуляции. С
уточнением: эффекты симулятивного порядка заданы именно процессом
метаморфоз Знака, то есть языка-кода. Мы не можем даже
предположить обратное - ибо Символ по своей природе не допускает
никакой симуляции: напротив, он решительно ей противится, как
истина противится лжи.

Символ, согласно замечательному определению П.А. Флоренского, есть
бытие, которое больше самого себя. Больше именно потому, что
составляющие его элементы - смысл и явление (дух и тело) -
сочетаются по принципу обратной перспективы. В свою очередь,
обратная перспектива возможна лишь как эффект
синергии-резонанса входящих в символ компонентов. Но это "больше" имеет
еще и другой - более принципиальный смысл. Оно отвечает на
вопрос - почему, откуда целостное бытие символа больше суммы
составляющих его элементов. Истина бытия, выражающая загадку
этого "больше", есть манифестация трансцендентного (тварному
космосу) Лица. Не в этом ли кроется истинное различие бытия
и сущего, номинированного Хайдеггером как онтологическое
различие?

Напротив, знак есть бытие, которое меньше самого себя. Меньше именно
потому, что в нем невозможна обратная перспектива. В
отличие от символа, резонанс между элементами знака невозможен:
ведь подлинными компонентами знака оказываются элементы меона
- инобытия. То есть бытия, пораженного немощью небытия.
Двоичная структура кода выдает эту тайну: между компонентами
меонизированного бытия наличествует отсутствие: ничто, небытие
расщепляет бытие, разбивая его на "элементы" и выступая
изолятором, не позволяющим реализовать онтологическую
нормативность бытия-символа. В этом и заключается возможная тайна
творения из ничто: код, или язык-знак изначально симулятивен -
ведь он должен всего-навсего выражать не само Бытие, но
только его "образ и подобие" на фоне небытия. Вторгаясь в
меонизированное творение, Лицо облекается меонической оболочкой и
становится персоной-личностью. Так, мы различаем в
воплощенном Слове, то есть Сыне Божием, личность Христа - его
богочеловеческую природу, и Лицо - ипостась Пресвятой Троицы как
сверхсущественной и сокровенной божественности.

Временная растяжка истории позволяет - как верно отмечено Бодрийаром
- констатировать несколько основных стадий процесса
семиозиса как процесса симуляции. На первой стадии код, уподобляясь
символу в меонизированной среде, симулирует язык-символ.
Вот почему в структуре самого языка в период архаики и вплоть
до европейского Возрождения наличествуют не два, но три
компонента: метка, содержание и морфологическое подобие между
знаком и обозначаемой им предметностью. Так называемое
археписьмо (жреческое письмо) являет собою образец именно такого
языка-кода. Не случайно, что открытая Г. Виртом
прото-руническая письменность северной прото-цивилизации до удивления
совпадает с основной интенцией кода, формирующего на этапе
архаики так называемые симулякры первого порядка (воспользуемся
терминологией Бодрийара, придавая ей несколько иное
значение). Что касается языка-символа, то в период архаики благодаря
ему закладывается так называемая примордиальная Традиция с
присущей ей архетипальной символикой. В основе такой
символики преднаходится лествица "малых логосов", или - Первичных
Имен, благодаря которым мы имеем традицию ВЕД, ДАО, ЭЙДОСА и
ИМЕНИ.

Однако в меонической стихии самой истории происходит уже не
мифологическое, но вполне исторически фиксируемое сверх-событие,
обусловленное вочеловечением Лица и его победой над смертью как
атрибутом тварной природы. Ничто побеждается Тем, Кто в
качестве жертвы и приманки входит в меонизированную структуру
творения и создает условия возможности ее трансформации в
структуру бытия-символа. Теперь символ не отбрасывает
меоническую оболочку, но вовлекает ее в собственную бинарную
структуру по известной формуле: "неслиянно и нераздельно" - такова
богочеловеческая природа Христа. В результате творение
принимает дуальную структуру: втягиваемое в Символ инобытие
становится екклесиастической реальностью (телосом и энтелехией
которой оказывается трансформация в дополнительный эон
манифестации сверхсущественной Троицы), остальная часть творения,
отказываясь от жертвенного дара, по-прежнему сохраняет
кодифицированную структуру творения-меона.

На этой стадии и формируются симулякры второго порядка. Знак
отказывается от троичной структуры и имитирует бинарную структуру
символа. Будучи не в состоянии проделать такой переход на
онтологическом плане, знак, или язык-код, берет на себя функцию
представления, имитируя процесс мышления и познания
"объективной истины".

Начиная с логики и грамматики Пор-Рояля и вплоть до перехода к
постмодерну, знаки симулируют бинарную структуру, представленную
констелляцией означающих и означаемых. Более того,
притязания языка-кода заходят настолько далеко, что возникает
специальная позитивно-научная дисциплина о знаковых процессах и
структурах - семиотика и/или семиология. При этом сам символ
трактуется как всего лишь разновидность знаков! Никакой
онтологии символа - имитируется чистейшая конвенция и
социокультурное происхождение. Исследователи фиксируют эти метаморфозы,
в зависимости от собственных позиций, либо как процесс
десакрализации культуры, либо как процесс ее рационализации и
господства идеологии Просвещения и гуманизма, выдаваемых за
критерий исторического прогресса.

Язык-символ на этом этапе реагирует на притязания языка-знака тем,
что уходит в глубины индивидуального и коллективного
бессознательного, определяя посредством архетипальной символики
крипто-религиозный характер светской культуры. Кроме того, если
процесс семиозиса при втором строе симуляций лежит в основе
великих проектов Модерна, то их изнанкой, обеспеченной
функциями символа, оказывается проект контр-модерна: такова
природа романтизма в культуре или эзотерических концепций Нового
времени. Такова природа и причина появления на сцене истории
русской религиозной философии и искусства "золотого" и
"серебряных" веков, из этого же источника питается мысль
Гуссерля и, в особенности, М. Хайдеггера.

Третий строй симуляции начинается тогда, когда язык-код напрямую
обращается к самореференции. Благодаря развитию информационных
компьютерных технологий, язык-код уже не нуждается даже в
знаковой репрезентации: теперь посредством
кодирования-программирования можно сдвигать - растягивая во времени и
дистанцируясь в пространстве виртуальной гиперреальности - казавшуюся
незыблемой связь между означающими и означаемыми. Онтологию
виртуальной реальности иногда определяют как
недовоплощенную телесность. Правильнее, однако, именовать ее
развоплощенной телесностью; ибо знаки отныне симулируют не
морфологическое подобие с вещной реальностью и не когнитивные процессы
мышления-репрезентации. Субстратом симуляции отныне оказывается
Информация, программное кодирование которой выдает самую
суть симуляции языка-кода. "В начале было Слово..." и вот,
пробежав цикл метаморфоз, язык-знак пытается доказать эту
истину "научно" (есть примеры доказать сие строго
математически!), отредактировав ее: "В начале была Информация (код,
программа)". Теперь двоичная структура выдает тайну меона: иллюзия
бытия за счет скорости мерцания на фоне небытия! Смена
статичных кадров в кинопроекции создает иллюзию движения.
Многомерное и нелинейное самокопирование и пролиферация кода
создает мерцающую гиперреальность... Ничто, выдающее себя за
избыток бытия! На приведенной нами схеме эта стадия, обычно
маркируемая эпохой постмодерна, графически выглядит как
глобальный симулякрум, имитирующий потенцию бытия трансцендентного
ему Лица-Слова.

Резкое экспоненциальное свертывание двух линий языка может
означать-символизировать следующее: тео-антропогонический процесс
вновь вступил в свою активную стадию. Следовательно, в ответ на
гиперсимуляцию творения грядет сверхманифестация
Спаса-в-силах... Готовы ли мы к этому сверх-событию?