Искусство

В этом году мне удалось посмотреть лишь один фильм из конкурсной программы Московского Международного Кинофестиваля. Накануне просматривая «Досуг», я заскучал — большая часть режиссеров мне была неизвестна. Смотреть датскую «Догму» наскучило — она и так свой манифест полностью дискредитировала последними лентами Ларса фон Триера и пр. Перекормленное общество порождает фильмы, высосанные из пальца, с надуманными проблемами о нарушении прав онанистов. Единственное, на чем задержалось мое внимание, это австрийская «Голубая луна», которую я уже видел несколько месяцев назад в Музее Кино, и иранский фильм неизвестного мне режиссера.

Я решил пойти на иранский фильм потому, что среди всех виденных мною иранских фильмов ни разу не попался плохой или даже посредственный. Феномен иранского кино удивителен. Это совсем не то, что можно было бы ожидать от страны, образ которой рисуется западными средствами массовой информации (ну и нашими подпевалами заодно) в виде тоталитарного режима средневекового мракобесия. Несколько лет назад мне посчастливилось побывать на небольшом фестивальчике иранского кино, и я до сих пор могу пересказать фильмы, которые я видел.

Первые кадры иранских фильмов уже настраивают на определенный лад: «ВО ИМЯ БОГА». Заметьте, не Аллаха, а Бога («хода», на фарси). Американским фильмам и большей части европейских подошла бы надпись «Во имя денег!». Отличительной особенностью иранского кино является то, что оно всегда содержит сообщение. Оно всегда о чем-то, о важных, серьезных проблемах. И при этом — это не бедное, малобюджетное кино типа «новой немецкой волны», а полноценное, очень красивое — с современной изысканной операторской и звукорежиссерской работой. Как музыкант, я могу добавить, что такого звука, как в иранских фильмах — в российском кино еще не скоро доведется услышать... Чего в иранском кино нет — это порнухи, пропаганды насилия, дорогостоящих бессмысленных спецэффектов, пропаганды национальной и религиозной розни.

Возможно, я просто неравнодушен к иранской культуре. В начале 90-х я играл в «Алкесте» Еврипида, поставленной в Центре Экспериментального Театра в Риме иранским режиссером Шару Керадман. Затем вместе с ее братом Резой Керадманом в Театре In Trastevere в инсценировке сцены убийства Рустамом Исфендияра (по «Шах-намэ» Фирдоуси). Семья Керадман, видимо, была близка дореволюционному правящему классу Ирана (даже имя «Шару» — «лицо шаха» на фарси, а Реза — имя последнего шаха династии Пехлеви). Шару рассказывала мне о Питере Бруке. В Риме я познакомился с иранскими профессиональными традиционными музыкантами (эмигрантами). Да и корни — я родом из Казахстана, несомненной (как и Средняя Азия) сферы культурного влияния Ирана. Когда я увидел Шару впервые, я был потрясен: дома она одевалась так, как когда-то моя бабушка. Так же одевались чимкентские сестры бабушки. Интересно, что в последний раз этот стиль одежды я видел в Форарльберге, Австрия, когда меня пригласили в семью немецких эмигрантов из Аксу (Казахстан), на крещении новорожденной дочери которых я играл в протестантской церкви в Фельдкирхе. Может, мне еще повезет?

Билеты на фестиваль в Музее Кино оказались очень даже недороги, примерно в 2 раза дешевле обычных и примерно в 10 раз дешевле, чем, скажем, в Американском Доме кино. Публики было много, хотя это был уже третий показ фильма в рамках фестиваля. В который раз меня позабавила обычная российская дурость — зрителям выдавали радионаушники под паспорт. Естественно, образовывались огромные очереди после и перед сеансами. Сеансы соответственно запаздывали... Неужели так велика опасность, что кто-то унесет эти устройства домой? Что там можно будет в них услышать?!

К тому времени, когда я, наконец, вошел в зал, мест свободных уже почти не осталось. С трудом уселся в первом ряду. Мое раздражение правда несколько успокоила какая-то дама, подарившая мне маленькую статуэтку Будды Майтрейи из красного лака. Перед просмотром директор Музея Кино Наум Клейман сообщил, что фильм, который мы будем смотреть, получил приз за лучшую мужскую роль.

Фильм поначалу вызвал у меня смутные ассоциации с мексиканским «Сука — любовь»: бедность, мегаполис третьего мира, неустроенность... Однако язык — другой, очень близкий к классической музыке. Хочется отметить, что в иранском кино часто звучит классическая европейская музыка, и это органично. Но здесь сам фильм строился на системе лейтмотивов, почти каждая картина так или иначе отражалась в дальнейшем, появлялись рефрены, инверсии, контрапунктные проведения (вода, кровь, битое стекло, лед, змея). Иран предстает отнюдь не этнически-экзотической страной, это вовсе не показушный фильм наподобие творений Никиты Михалкова, рассчитанных на западного зрителя, которому показывают клюкву то про Сталина, то про Благородного Монгольского Дикаря.

Зато проблемы в фильме настоящие! Не вымученные придуманные проблемы Харуки Мураками или Бананы Ёсимото, когда сочиняются какие-то смерти и убийства в стерильной стране, где самая долгая в мире продолжительность жизни и самая низкая в мире преступность, а между этими мистическими стрессами нудно описывается, что в закусочной съели и чем запили, на каком игральном автомате сколько очков набрали, на машине какой марки поехали и какую американскую кассету поставили послушать в машине.

Кадр из фильма

Юный герой фильма — азербайджанец Назар (его играет Фарамаз Гарибян) — женится на девушке по имени Рейхане. Для свадьбы он берет кредит под поручительство дяди. Через некоторое время выясняется, что родители и общественное мнение против этого брака, так как мать Рейхане обвиняют в проституции. Назар под давлением родителей должен развестись и дать Рейхане отступное, что-то вроде калыма — уже за развод. Денег у него нет, не только на отступное, но и чтобы вернуть кредит. Его заработки не позволяют этого даже в перспективе. Дядя собирается его посадить в долговую тюрьму. Тогда он бежит, и оказывается в пустыне вместе с отшельником — змееловом (известный иранский актер Юсеф Ходапараст). Отношения между Змееловом и юношей не складываются, Змеелов отказывается разговаривать и вообще контактировать как-либо с Назаром. Выясняется, что Змеелов — убийца, бежавший из тюрьмы и скрывающийся в пустыне в стареньком микроавтобусе-развалюхе. Надежда заработать необходимые для отступного деньги толкает Назара попробовать ловить змей самому. Первая же попытка оказывается неудачной! Змеелову приходится отрезать Назару палец кусачками. Старик везет его в город, в больницу, и в пути между ними происходит первый и единственный разговор, в ходе которого они рассказывают друг другу свои истории. Выясняется, что Ловца толкнула на преступление женщина, фотографию которой он хранит среди своего скарба. В больнице старику объявляют, что Назару могут еще и пришить палец, но для этого требуется платная операция. Старик продает свой ржавый микроавтобус, но Назар предпочитает вместо операции отдать вырученные деньги Рейхане в качестве отступного.

В конце фильма он находит вещи Змеелова, выброшенные из машины новым владельцем, среди которых нет лишь фотографии женщины.

Сюжет мог бы быть применен в каком-нибудь восточном сериале, а режиссер фильма — Асгар Фархади — действительно работал сценаристом и режиссером сериалов на иранском ТВ... Однако все это не принципиально.

Принципиально другое: проблемы фильма — это реальные проблемы реальных, неэкзотических иранцев, а не придуманные авторами, чтобы пощекотать нервы и поразвлечь усталых клерков.

На пресс-конференции по поводу присуждения Фарамазу Гарибяну премии Московского кинофестиваля за лучшую мужскую роль, выяснилось, что у него нет никакого актерского образования, он просто работает продавцом обуви...

Обратные тенденции продемонстрировал «фестиваль актуальной музыки и актуального искусства Пульс», состоявшийся в Москве на Болотной площади. Болотная площадь — это сквер на набережной напротив кинотеатра «Ударник» — прямо напротив Третьяковской галереи. Следует заметить, что актуального искусства замечено мною за 2 дня фестиваля не было. Фестиваль был организован на деньги корпорации Nokia, был перенасыщен рекламой мобильных телефонов. Наиболее содержательными произведениями остались в моем восприятии именно ролики рекламы телефонов. Музыка представляла собой миксы отечественных и зарубежных (Италия, Великобритания и США) ди-джеев разной продолжительности. Общим для всех являлось подчеркнутое пренебрежение к слову, к его значащей составляющей. Наиболее благоприятное впечатление оставили британцы FAT TRUCKERS, довольно ярко звучавшие на фоне прочих. Так вот у них освобожденный вокалист в первой «песне» повторял одну и ту же фразу от начала до конца. Это такая имитация человеком сампла. То есть вокалист не хочет петь и говорить, он хочет звучать, как заевшая пластинка или многократно воспроизводимая запись. Хочется особо отметить такую существенную часть фестивального «актуального искусства», как видео. Представляло собой оно так называемую «нарезку». То есть несколько видеофрагментов разрезаются на очень короткие фрагменты продолжительностью менее секунды, и смешиваются на экране, то чередуясь стробоскопически, по просвечивая один через другой, то деля экран на 4 части. И все. Как бы клип, но еще более фрагментарный. Содержательная нагруженность здесь примерно такая же, как у «прямой бочки» — всем знакомой по диско-музыке, нулевая...

Фестиваль «Мегаполис Pulse»

Подростки вяло топтались в специально отведенном для них загоне перед сценой. Те, кто не танцевал, заворожено уставились на экран. Рядом со мной остановились 2 человека в штатском. Они на экран не смотрели, пили безалкогольные напитки и видимо следили за пришедшей со мной смуглой девушкой, кутавшейся в турецкий платок. На большом экране поверх «нарезки» появилась надпись, извещающая о том, что на Арт-сцене состоится перформанс «ТУСАРТ». Утомив глаза нарезкой, а уши британскими UNKLE, многие потянулись к этой малой сцене. «Перформанс» оказался модным в последнее время в ночных клубах жонглированием факелами на шнурах... Очень актуально! Искусство, представленное на газонах, оказалось статуэтками — уродливыми произведениями некого малолетнего Повзнера, рекламировавшимися некоторое время на российском канале MTV. Организовало этот фестиваль актуального искусства на деньги Nokia агентство BRAND NEW MOMENTUM, прославившееся рекламой пива «Клинское», а также стендом Nokia на выставке «СВЯЗЬЭКСПОКОМ-2003».

В чем актуальность такого искусства и такой музыки? Думаю, что вопреки полной некомпетентности агентства BRAND NEW MOMENTUM во всем, что касается искусства, все же представленная на фестивале «Пульс» музыка отражает господствующие тенденции в современной культуре. Прежде всего это привлечение сверхсовременных технологических средств для сокрытия полного отсутствия содержания.

Мне кажется, что это главная проблема электронной музыки. Даже талантливые, продвинутые авторы электронной музыки озабочены прежде всего ее функциональностью, востребованностью. Грубо говоря, насколько активно топчутся подростки под эту музыку. Формальными вопросами — как гладко смикшировать, подмешивать разные треки, где раздобыть, где позаимствовать новые звуки, паттерны, самплы, звуковые эффекты.

Очевидно, тот же уровень проблем и у видео-«нарезки». Возможно, именно это главная идеологическая особенность искусства нового поколения.

Интересно, что некоторые современные теоретики ждут Нового Средневековья — искусства, свободного от авторства, от авторского произвола, от примата индивидуальности, вывешивают манифесты... (я имею в виду не только и не столько группу За Анонимное И Бесплатное Искусство). А это Новое с пониженным авторским началом некоторым образом уже наступает, но отнюдь не в тех высокодуховных формах...