Литературная критика

На днях меня потрясла положительная рецензия на книгу Вячеслава
Дёгтева «Крест», опубликованная девушкой весьма умеренно фашистских
(т. е. «интеллигентных») взглядов Юлией Рахаевой в фашистской-префашистской
газете «Известия». Эту газету выписывал и читал мой дедушка; собственно,
это было единственное (не считая, разумеется открыток и писем
— о!.. теперь уже не пишут таких писем), что
падало в наш деревенский почтовый ящик в пору моего детства —
всю остальную корреспонденцию о мире, начиная с журнала «Советское
фото» и заканчивая «Вокруг светом» приходилось извлекать с чердака,
и я об этом ничуть не жалею. А теперь газету захватили фашисты,
которые с упоением пишут, что Чемпионат мира по плаванью якобы
выиграл какой-то американский «Фелпс», хотя все, даже ослы, знают,
что его выиграл наш Попов! И еще они пишут, что Ходорковского
нельзя сажать на кол. А напротив — надо туда посадить всех русских
людей, которые не хотят воровать, «стремиться к успеху» и мыть
полы в «Юкосе», а вместо этого хотят работать на Большом Заводе,
чтобы строить Ракеты и лететь на них в Космос (но не все, как
в антирусском анекдоте, а только избранные сыновья и дочери)...
Ладно.

Рахаева пишет о Дёгтеве хорошо, прикрываясь тем
фактом, что его книга вошла в финал премии «Национальный бестселлер».
Между тем вообще очень странно, что книга Вячеслава Дегтева прошла
«экспертный отбор» и попала в финал. Было бы логичнее этому не
случиться. Было бы логичнее увидеть там книгу «Я
был на этой войне» загадочного капитана Миронова, написанную
умело, хлестко, и при этом как-то очень ласково
шокирующую читателя после очень предсказуемых предварительных
ласк. Шокирующую чем положено — ожидаемой жестокостью, ожидаемым
натурализмом плюс экзистенциальностью описаний, превращающей чтение
в приятный аттракцион («как сам там побывал, на этой войне»).
Книга Миронова была настолько грамотно сделана, что у многих читателей
даже возникли сомнения в реальности ее автора. Знатоки утверждали,
что в описании военного быта и боевых действий допущены ошибки.
Нельзя, мол, стрелять из подствольника в подъезде пятиэтажки...
Я спросил у тестя, подполковника полевой разведки ГРУ,— можно?..
Тот равнодушно пожал плечами, не поняв литературоведческой важности
моего вопроса.

Мой тесть вообще из всех книг про «эту войну» предпочитает приключенческие
романы Льва
Пучкова в цветных обложках. «Там,— говорит,— правильно все
описано». Описано-то, может, и правильно, но уж чересчур... с
юмором. Количество замысловатых армейских шуток на страницу текста
явно зашкаливает. «А что,— говорит тесть,— всё так, там без этого
нельзя, без этого трудно». Рассказчик у Пучкова так старательно
блистает незамысловатой эрудицией в духе Лукьяненко, так хочет
понравится, так заигрывает с читателем и одновременно красуется
перед ним, что производит впечатление человека весьма инфантильного,
а вовсе не «обожженного войной». «А что,— говорит тесть,— мы там
все, как дети. Это уже после взрослеешь...»

Ладно — подумал я, раз тестю нравится, значит, так и нужно, наверное.
Не для критиков же Лев Пучков пишет! А для вот таких, с
ножичками. (У тестя их целая коллекция: на чеченца, на
слона, на кита, один другого краше — он их точит каждый день и
тряпочкой протирает.) Значит, всё правильно. Но именно отсутствие
этой правильности (и присутствие вместо нее правильности другой,
литературной) больше всего настораживает в книжке капитана Миронова.
Она слишком понятна неспециальному, читателю.
Она слишком... общечеловечна, что ли?

Подводя итог выпавшим на его долю злоключениям, герой Миронова
говорит: «Я живой, есть что покушать, жена с сыном здоровы,
а остальное — дерьмо. Не хочу думать о всех, о родине. Они не
думают обо мне, о моей семье, какого хрена я должен переживать
об их судьбах. Пусть каждый заботится о себе. Но не дай бог, кто-нибудь
тронет меня или моих близких — сокрушу. Боевой опыт не пропьешь,
надо будет — в капусту покрошу. Если не сумею морально, то уж
физически наверняка сумею». Вполне «общечеловечная» мысль.
Вынести именно её из горнила войны — это достойно либерального
поощрения. «На
хрена нам война? Пошла она на!..». Заботиться о детях,
семье, строить дом, потом забор вокруг дома, потом красить — это
же социальная программа Союза правых сил! В то время как Вячеслав
Дёгтев вполне отчетливо проходит по ведомству Русского национального
единства.

***

Сборник рассказов «Крест», номинированный на «Национальный бестселлер»
и добравшийся до финала, это книга фашистская. Более фашистская,
чем «Mein Kampf», которую мало кто читал, и к тому же все, что
там написано, было давно и неправда. Немцы, как известно, признали
«коллективную вину»; их теперь даже не берут за это в Совет Безопасности
ООН... Хоть там сейчас и так нехрен делать.

Русский фашизм Дёгтева (забыл сказать) это совсем не то, что (...)ский
фашизм «Известий». Его лучше всего сравнить с репродуктивно-ксенофобским
(«размножайся и бей жида») ультраконсерватизмом
Патрика Бьюкенена. Только вместо протестантских (т. е. идиотских
и кривых) ценностей у Дёгтева ценности либо славяно-языческие
(тоже идиотские и кривые), либо — православные (правильные, и
более того — единственно для русского фашизма возможные).

Дёгтев, например, любит гнать фишку про то, что русские произошли
(по крайней мере — духовно) от скифов, гуннов и чуть ли даже не
фракийцев (рассказ «Гладиатор»). Это неправильно. Русские произошли
от русских. Вместо фракийского выродка, размахивающего своим шутовским
мечом, лучше бы он (Дёгтев) воспел протопопа Аввакума, размахивавшего
двумями перстами. Мы не знаем своих корней, своей истории (раньше
знали суррогат, изобретенный западниками-большевиками, теперь
осваиваем гораздо более ублюдочный суррогат, изобретенный газетой
«Известия»), и пытаемся придумать себе историю про эльфов и хоббитов
— уподобляемся со всеми этими «язычниками» и «скифами» идиотам-толкиенистам.
Вот Аввакум, например, это будет покруче Че Гевары...

Еще Дёгтев, как уже говорилось, гонит фишку про то, что нужно
много совокупляться (а то нас завоюют чуркобесы и разные там китайцы).
У самого автора, по слухам, то ли две, то ли четырнадцать жен
и от всех — дети. Тут я с ним безусловно
согласен. Сила семени — она пострашнее любого оружия. Восхитительный
рассказ Дёгтева «Джеляб», собственно говоря, об этом. Чеченцы
захватили нескольких русских баб и организовали из них что-то
«батальона добрых услуг», тягая по горам и пользуя во все дыры.
Потом под предлогом того, что отправляют к врачу (измученные бабы,
понятно, дико болели) отправили расстреливать. Там была одна «романтическая»
линия, которую мы опустим: у одной героини был раньше возлюбленный
чеченец, а расстреливать их всех поручили его лучшему другу (сам
возлюбленный к тому времени уже был убит), и этот друг ту тёлку
узнал по половинке монеты... Короче. Убил всех, а одна (другая)
за кустик над пропастью зацепилась, спряталась, и, раненая, плачет,
бормочет: «Ну, падла, погоди, выберусь, сыновей нарожаю, они тебе...».

Это, правда, еще смотря
каких сыновей.

Я в этом моменте, поверите, сам слегка плакал. Вообще, Дёгтев
писатель неровный: видно, что у него на уме есть какие-то «стратегии
успеха» (или не успеха, но все равно «стратегии»), и он пытается
им следовать. То он интернетовский «юморист», то он нормальный,
хороший писатель о деревенском детстве (это — от «Багрова-внука»
до «Последнего поклона» — лучшее, что есть в русской литературе),
то вдруг по-прохановски неистовый трэшовик... Те рассказы, которые
написаны с целью переплюнуть передовицы Проханова (а это почти
весь «военный» цикл) выходят ужасно. Но есть в них что-то... Хочется
на стенку взлететь, как после доброго стакана (с ударением на
«а») водки. Для этого эффекта, говорят, раньше, когда в атаку
ходили строем, в армии были барабанщики.

Да, а книжка капитана Миронова ни в какой «финал», насколько помнится,
не вошла... Не в обиду, а просто, по ассоциации, процитирую из
Дёгтева:

...Ему становилось стыдно, как только он представлял,
как дюжий полковник, командовавший в Афгане полком «Сушек» и стеревший
с помощью своих «Грачей» с лица земли десяток кишлаков и отправивший
на тот свет с полтысячи «правоверных», среди которых добрая половина
была совершенно невиновна, пишет что-то очерко- или рассказообразное
и приходит в журнал или газету, сюсюкает перед надменной секретаршей
и униженно предлагает свой опус какому-нибудь очкастому. Сутулому,
лохматому «сотруднику», который и в стройбате-то не служил, заискивающе
заглядывает тому субъекту в глаза, поддакивает, на его откровенно
хамские высказывания по отношению к армии — чтоб только напечататься.
Потом издает книжонку за свой счет и навязывает ее всем встречным
и поперечным, которые над книгой откровенно смеются и выбрасывают
ее в ближайшую урну...

...Конищев неопределенно отмахивался от этих бывших полковников,
выродившихся на старости лет в заурядных графоманов. Когда они
собирались, их посиделки напоминали сборища старых истеричных
баб, они вздыхали-всхлипывали о новой и опять бездарно ведущейся
войне, называя ее «братоубийственной». Это где же они там братьев-то
нашли? Среди тех, кто головы режет, что ли?

...Майор лишь досадливо фыркал на все эти стенания отставников
и уходил. На войне ему приходилось вести совсем другие разговоры.
Один чечен говорил, что раньше его дед не знал русского языка,
кроме трех слов, самых для него страшных: «Царь — билат, казак
— билат». А сейчас они вообще никакую власть не боятся, а казаков
презирают.

...Мусульманский мир будет побеждать, как бы мы не хорохорились.
Он будет побеждать потому, что в их семьях по пять здоровых детей,
а у нас по одному, и те больные, ибо с чего же нашему ребенку
быть здоровым, если рождается он, как правило, после трех абортов?
Потому что у них — полигамия, а это значит, что дают потомство
наиболее сильные, агрессивные, воинственные и предприимчивые мужские
особи. Остальные, кому не досталось женщины, довольствуются ишачками,
или «машкой кулаковой». Или пользуют, за деньги, блондинистых
«ариек»...

...Восток признает только силу, он преклоняется перед напором.
В сорок четвертом году чеченцев выселял нарком ЧИА ССР в чине
капитана НКВД — и он решил эту проблему без единого выстрела,
за двое суток. А сейчас мы даже не способны хотя бы осознать свою
слабость, дать ей оценку. Мы упиваемся своей беззубой «духовностью»,
а в Москве миллион одних только азеров, Париж уже наполовину «цветной».
Берлин — на треть мусульманский, и все эти города ждет участь
Косова, дело времени...

Вот примерно такой писатель. Мракобес. Фашистюга.

А я вспоминаю, как вручали премию «Повести Белкина» писателю Бабаяну
за повесть
«Без возврата». Там, короче, один урод (интеллигентный, совестливый
человек, который не хочет воровать и «стремиться к успеху», а
хочет мирно работать в институте, из которого его сократили за
то, что он урод и мямля) подобрал воронёнка. Птенца вороны. От
этого жизнь семьи (жена и дочь) стала вовсе невыносимой — мало
того, что нет зимних сапог, денег и уверенности в завтрашнем дне,
так еще воронёнок орёт и серит — с соседями ругань, чуть ли из
квартиры не выселяют...

И жена ему говорит: ну ладно, ты такой тонкий и звонкий, а я такая
стерва и ещё, кажется, тебе изменяю. Пусть ты не хочешь бороться
за свою жизнь, а хочешь рассуждать часами о бесчеловечности военных
действий в Чечне, и мы с дочей, без сапог, являемся заложницами
твоего чистоплюйства... НО ХОТЯ БЫ ВЫБРОСИ ВОРОНЁНКА!!! Мы — или
он!

Угадайте с трёх миллионов раз, кого выбрал этот мудак? Конечно,
вороненка! Ему ведь не нужны сапоги...

Я тогда написал, что вот — молодец Бабаян, какой разоблачительный
образ создал, как обосрал всех этих интеллигентишек-ригористов,
митинговщиков за свободу НТВ... А Бабаян говорит: «Не, я не понял,
чо такое? Кого обосрал? Мне этот герой БЛИЗОК!!! У меня дома,
блин, воронёнок живёт...»

Тут-то я и обписался насмерть. От смеха.