Создан для блаженства (под редакцией Льва Пирогова)

(Раз, два, три, четыре, пять — Мадонна ягодка опять)

Сегодня у нее двое детей, девочка и девочка, но есть надежда,
что будет и мальчик — недаром она занимается каббалистикой, в
честь чего носит на запястье красную нитку (другая такая же —
у Деми Мур), и одевается у модельера по имени Стелла Маккартни,
а мобильный телефон у нее звонит мелодией «Je ne regrette rien»,
под которую тревожный Вячеслав Тихонов везет пастора Шлага к германо-швейцарской
границе (примерный диалог: «По-моему, Гендель лучше».— «Нет, пастор,
вы ошибаетесь, эта музыка останется в веках...» Пастор морщится).
И еще у нее сегодня день рождения.

А начиналось все омерзительно. В восемьдесят шестом, а может,
даже пятом году я сидел в гостях у какого-то, наверное, неслабого
человека (раз у него были польские журналы), и листал журнал.
Польский. Как и десятилетие на дворе, всё там было гнилое. Группа
«Дюран-дюран», уродливые лосины, пластмассовая бижутерия, начесы,
грим, мысли. На вклейке, раскорячившись в позе чего-то-там-испускания,
сидела крашеная девица. Ее было нельзя не заметить: даже на фоне
«Дюран-дюран» она была омерзительна какой-то уж совсем выдающейся,
запредельной, архиомерзительной омерзительностью. Непрокрашенные
корни волос, невыщипанные брови, нагуталиненные ресницы «с комочками»,
свекольные скулы... Все это приделано к двум безвкусным цыганским
клипсам величиной с кольца Сатурна.

— Это еще что за чучело? — пробормотал я с чувством морального
превосходства.

— Что ты,— сказали мне.— Разве не знаешь?! Это же Мадонна...

Я застеснялся. Я знал, кто такая Мадонна, и решил, что мои друзья
неудачно шутят. «Мне не смешно, когда маляр безродный мне пачкает
«Мадонну» Рафаэля...» В детстве я читал много книжек. Исключительная
образованность нередко подводила меня. Скажем, лет за пять до
описываемых событий в дверь позвонили. Я открыл. На пороге стоял
опасный хулиган Смыков.

— Слышь, чё, у тя кроны есть?

Я застеснялся. Я понял, что меня, кажется, грабят. «Н-нет»,— задумчиво
сказал я.

Хулиган Смыков нахмурился. Что-то в моем ответе его насторожило.

— Ты хоть вообще знаешь, чё это такое?

— К-кажется, деньги...— криво улыбнулся я с видом интеллигентного
человека, подвергшегося насилию.

Хулиган Смыков сплюнул.

В его ложной хулиганской системе ценностей «Кронами» назывались
девятивольтовые батарейки...

***

Заподозрив польскую Мадонну в родстве тем стыдным батарейкам,
я счел за благо саркастически отмолчаться. И правильно. Оказалось,
она певица.

Их там много было таких, в неблагословенных восьмидесятых. Сандра,
Кайли Миноуг... Исключительная образованность подсказывает еще
зачем-то Сабрину и Саманту Фокс, но эти, кажется, по другой части.
Выдающиеся певицы, настоящие артистки... А тут... Как говорится
в романе Шолохова «Тихий Дон», «...и что он, милушки, нашел в
ней хорошего? Хоть бы баба была, а то так... Ни заду, ни пуза,
одна страма. У нас девки глаже ее выгуливаются».

Известно, что современная поп-музыка описывается поговоркой «It’s
not a song, it’s a singer». Дескать, не в песнях дело, а в том,
кто поет. Как ходит, как одевается, как разводится с мужьями,
как водится с журналистами... Продается не музыка (вдохновение
не продается), а имидж. Это все понимают. Не все, однако, понимают,
чем имидж отличается от репутации. Многие путают одно с другим
и наивно пытаются продать репутацию вместо имиджа. В политике,
например, это плохо кончается. В шоу-бизнесе кончается еще хуже
— плохо берут. А отличить одно от другого весьма просто.

Репутацию нужно «копить», «выстраивать»; она сродни семейному
бизнесу, основанному прадедушкой и лет сто барахтавшемуся где-то
на пределе рентабельности, прежде чем начать приносить сверхприбыль.
Имидж — это когда «сразу». Допустим, берешь и перекупаешь основанный
чужим прадедушкой сверхприбыльный брэнд. Или берешь и приватизируешь
что-нибудь. Какие-нибудь недра. Когда «сразу», это всегда изящнее.
Остап Бендер разбогател изящнее, чем Корейко.

Секрет успеха Мадонны заключался именно в приватизации недр. Она
присвоила наработанную веками репутацию своей... однофамилицы.
Как со всей очевидностью следует из фильма «Крестный отец» Френсиса
Форда Копполы, американцы просто обожают ходить по улицам взад-вперед
со статуей католической Богородицы. Они без этого не могут, у
них такая привычка. А что обожают носить американцы, то обожают
носить все. Тут уж на мосластую певицу Луизу Чиконе начинает работать
вся инерция мирового фондового рынка: от отмены долларового золотого
эквивалента и до последней войны в Ираке.

В юности нам всем нравилось читать булгаковский роман о похождениях
юродивого Га-Ноцри: «Ишь ты, вон как было на самом деле!..» Когда
выясняется, что «взаправдашняя Мадонна» — это не мраморная статуя
из костела, а нечто раскоряченное в польском журнале, становишься
жертвой такого же эффекта «ложной аутентичности». А почему нет?
Замечательный русский философ Юрий Мефодьевич Бородай в своем
блестящем эссе «Почему у Богородицы было лицо скорбной юродивой»
неопровержимо доказывает: потому что она была побитой камнями,
чудом выжившей и свихнувшейся на почве пережитого блудницей. Иначе
как бы мог Спаситель родиться в хлеву — имея столь знатного юридического
отца, представителя одного из наиболее знатных колен Израилевых!

Что ни говори, непорочное зачатие — штука тонкая. Людям нравится
про него думать... время от времени. Даже таким интеллектуально
занятым, как Юрий Мефодьевич.

Ну и вообще: представьте, что завтра на телеэкране появляется
клип певицы по имени Женщина. Не Земфира, не Юля, не Катя Лель,
а просто — Женщина. Не обеспечит ли ей это сиюминутный шумный
успех? А ведь в западнохристианской культурной традиции Мадонна
— это и есть женщина, базовая модель. Средневековые художники
изображали женщин беременными — помните, с высокими подбритыми
лбами, в белых (не помню, как называются) конических колпаках?..
С демографической ситуацией это никак не связано. Просто тогда,
в XIV веке, женщины носили под платьями специальные корсеты, придающие
фигуре S-образный, «беременный» силуэт.

Считалось красиво.