Библиотечка Эгоиста (под редакцией Дмитрия Бавильского)

Рассказы молодого кишинёвского журналиста Владимира Лорченкова,
смуглого и похожего на цыгана паренька с серьгой в ухе (мы познакомились
на одном изрозыгрышей «Дебюта»), хорошо известны читателям «Топоса».
Сегодня мы начинаем публикацию первого большого текста Лорченкова
— его памфлета о судьбах родины. Его родины. Не искушённый в хитросплетениях
молдавской истории, тем не менее, я не могу не отдать должное
остроумию и изобретательности автора, наследующего традициям магического
реализма. А также истинному и непридуманному патриотизму Лорченкова
— истинная любовь к своей стране, к своему народу обязательно
должна пройти через боль, неприятие и непонимание.

Когда говорят о Молдавии, я вспоминаю слова Эмиля Мишеля
Чорана из его эссе о Бенжамене Фондане: «Рай для неврастеников,
Молдавия — это провинция, околдовывающая своей какой-то уже невыносимой
безнадёжностью. В тамошней столице я провёл в 1936 году две недели
и, не будь спиртного, погрузился в размывающую до костей хандру.
Фондан охотно цитировал Баковию, поэта молдавской тоски — тоски
куда менее утончённой, но и куда более разрушительной, чем так
называемый “сплин”. Для меня и теперь загадка, как это стольким
людям удаётся там не покончить с собой...».

Вымышленная история Молдавии в рунах, дневниках, анкетах и мифах

Часть первая

Скандинавская легенда гласит, что Одину и его жене было
пророчество, и оно открыло ему, что его имя превознесут в северной
части света, и будут чтить превыше имён всех конунгов. Поэтому
он вознамерился отправиться в путь, оставив страну турков. Молдавия
тогда тоже была страной турков. Из этого, а также на основании
многочисленных фактов (которые в изобилии, но чуть позже, будут
предоставлены читателю этой книги) мы делаем вывод: Один жил в
Молдавии. Уходя, он оставил нам трехцветное полотнище. Три цвета
было на нем: желтый, синий, красный. Поверх них Один начертал
орла, который в когтях держит щит. А на щите Один начертал голову
зубра.

Руны старшего Футарка (рунический алфавит скандинавов — прим.
авт.) говорят, что желтый цвет на полотнище значил связи
и закон. Синий — мир, а красный — мужество любить и защищать свою
любовь. А орла Один избрал потому, что именно эта птица принесла
ему меда из дома Вишну.

Уходя, Один взял с собой множество мужчин и женщин, драгоценных
камней, скота, оружия, вина и хлеба. Но он обещал вернуться, и
с тех пор Молдавия ждет белого бородатого человека, который приплывет
в страну на дракаре — судне викингов. Приплывет, чтобы стать здесь
богом.

Глава первая

Сейчас цвета этого флага Молдавии несколько потускнели,— думаю
я, глядя на полотнище. Вчерашний дождь постирал его, оно полиняло,
и теперь ветер хочет унести флаг с собой. Полотнище вывешено на
стене кишиневского аэропорта. До прилета президента республики
остается полчаса, но мне не хочется заходить в комнату ожидания,
где уже собрались другие журналисты. Нас немного — котировки акций
предприятия Лучинский и сыновья упали после того, как депутаты
переписали конституцию, и главу государства будут избирать в парламенте.
Не возмутительно. Совершенно не возмутительно. Вернее, все равно,
и я благодушно курю, любуясь выцветшим флагом Молдавии, который
украшает стену реконструированного аэропорта. В комнате ожидания
— человек пятнадцать. Смотрят телевизор, а по нему показывают
концерт группы «Руки вверх». Девушка с городского телевизионного
канала покачивает ногой в такт песне. Все это я увидел, постоял
немного, а потом вышел из здания курить и греться на октябрьском
ветру. Цвет желтый — трусость, красный — стыд и смущение слабого.
А синий? Синий... Пусть это будет миражом. Я достойный сын своей
страны, и я люблю миражи. Маленькие дети закрывают лицо руками,
чтобы спрятаться. Я верю им, и перестаю замечать их, как только
они делают это. Это правило игры, и его нужно соблюдать, чтобы
и тебя не заметили, когда понадобится.

Время подходит, я возвращаюсь в здание аэропорта. Нас проводят
в зал для конференций, и я замечаю, что два человека, видимо,
из президентской охраны, выходят с огромными сумками. Переодевается
ли он в самолете?

Конференция утомительна. Мы стоим. Лучинский блещет, отвечая на
каждый вопрос по пятнадцать минут. Точнее — не отвечая. «Этот
человек,— говорит мне позже собкор «Итар–ТАСС»,— политик прошлого,
потому что он говорит общими фразами. Болтает по пустякам. Некрасиво.
Не цветасто. Пустышка. Двоечник». Зато он сказал: «Есть такая
страна, Катар». И поднял палец. Длинный, холеный указательный
палец. Здорово бы было повесить на него в этот момент пальто,
подумал я.

Журналисты стоят кружком. Лучинский улыбается. Он похож на крокодила,
а я — на хомяка. Мэр Кишинева Уркяну — он тоже здесь — вылитый
суслик из мультфильма «Как мы горох делили». Хотя нет, на суслика
скорее похож премьер Стурза. Большой статный суслик стоит на пороге
норки и выглядывает: где там новый кредит под гарантии правительства
и под расхищение? А Урекяну — на хомяка. Значит, мы с ним похожи?
Где-то допущена ошибка. Я облажался в сравнениях.

У меня нет диктофона и я делаю вид, что записываю на бумагу. Коллеги
косятся. Один, из «Независимой Молдовы», поразил меня носом. Огромным
волосатым носом. Я торжественно клянусь себе подстригать волосы
в носу по достижении тридцатилетнего возраста. Я обещаю, мама.
Мы разобьем врага и я вернусь домой в генеральской форме с чисто
подстриженными волосками в носу. Так надо.

Лучинский уходит. И по какой стране не лежал бы его путь, люди
скорее почитали его за злыдня — оборотня, чем за человека. Интересно,
есть ли что-нибудь про нас — него, меня, журналиста из «Независимой»
с волосатым носом, суслика-Стурзу и хомячка-Урекяну, про Молдавию
и наш выцветший трехцветный флаг на здании аэропорта — есть ли
что-нибудь про это в книге пророчеств Нострадамуса? И знал ли
что-то мэтр-предсказатель об истинной истории Молдавии, которую
напишу я, просто так, ради любопытства. Так ее никто еще не писал.
Учебники истории здесь пишут из-за денег, политических убеждений.
А просто так никто еще не писал. Ленивый народ.

Я очень люблю место, где Кишинев заканчивается Воротами города
— двумя большими зданиями в виде калитки. Здесь заканчивается
наша Ойкумена, и мне кажется, что и остальной страны за этими
воротами нет. Тут всегда ветер и хочется улететь вместе с ним,
и, может быть, с флагом, который порыв ветра сорвет со стены.
Но побывать здесь получается редко. Поэтому я очень благодарен
Петру Кирилловичу Лучинскому, который купил нашу газету, и встретить
которого в аэропорт меня послал редактор, которого даже покупать
не надо было. До того податлив и глуп. На самом деле я поехал
встретить ветер и край ойкумены, полотнище флага и запах осени
в разгаре — он ничем не отличается от запаха весны, свежей земли
и иллюзий о далях дальних. Мы встретились, и вот сейчас я возвращаюсь.

Меня подвозит в город тот самый «Итар–ТАСС». Его фамилия Демидецкий,
он славный и когда-то купился на моего «питона». «Питон» — это
заметка про нового молдаванина, который завел себе этакую ползучую
гадину, и та его задушила. «Питон подкрался незаметно» называлась.
В смысле — конец. Вместе с питоном. И еще неизвестно, кто раньше.
Ту заметку пустили по всем каналам (как бумажный кораблик, что
ли?) многие агентства. Ну и хрен им — работают мало, получают
много, а у сироток расклеиваются картонные башмаки. Но Демидецкий
не обиделся. А Лучинский бы обиделся. С другой стороны, Лучинского
бы хрен взяли в собственные корреспонденты «Итар–ТАСС». Точно
говорю. Я спрашивал.

Вернувшись, я пишу честную заметку о возвращении президента. В
ней два основных пункта: выступление группы «Руки вверх» по телевизору
в комнате ожидания, и «Есть такая страна Катар». Ее, конечно,
могут снять, но тогда в полосе возникнет дыра строк на сорок,
а это для моих «Гиляровских» — трагедия. Заметку принимают.

Я вернулся домой, стал гадать на рунах и читать — много читать.
В последнее время меня заинтересовали древние мифы об Одине и
история открытия викингами Северной Америки. В своих изысканиях
я руководствуюсь исключительно гаданием на рунических знаках,
что ничем не отличается от «нормальных» научных исследований.

Глава вторая

Никто кроме меня не знает, зачем Один все-таки покинул страну
турков, и, собственно, Молдавию. Конечно, согласно пророчеству,
ему предстояло стать конунгом в загадочной северной стране. Поскольку
Один остановился в Скандинавии, где его через сотни лет провозгласили
богом, исследователи считают, что искал он как раз Скандинавию.
Но почему? В стране турков Один был знатным человеком, и какая
разница ему была, где оставаться конунгом? Я пытался расспросить
об этом его самого, но Один только смеялся и приговаривал: думай,
думай, мальчик. И вот, кажется, я начинаю понимать все это. Почему
я? Видимо, потому, что несколько лет работы в газетах научили
меня успешно анализировать собранную информацию. А также и потому,
что никому больше это не нужно.

Бог, мифический герой, конунг Один не собирался переезжать в Скандинавию.
Северная страна — не обязательно Дания, Швеция, Норвегия или Финляндия.
В конце концов, Один с таким же успехом мог бы двинуться со своими
отрядами на Мурманский полуостров или на Дальний Восток. Но он
шел к Атлантиде, которая стала к тому времени Антарктидой. Я спросил
руны, почему? О, могучий Один, мастер рун, о возлюбленная Фрея,
скажите...

Один искал Атлантиду. То был огромный остров, наподобие Австралии.
Его населяли процветавшие некогда племена, которые исчезли затем
из-за неведомых нам катастроф. Остров окружали скалистые островки
куда меньших размеров. Так, по крайней мере, писал Солон. Один
поверил Солону, хотя тот был всего лишь неудачливым писакой одной
древнегреческой газеты. И только благодаря своей беспримерной
наглости репортеришка Солон вошел в историю как великий философ
и ученый. Ознакомившись в архивах с заметками Солона об Атлантиде,
доверчивый Один решил найти эту страну. Но пошел не по тому пути,
ибо нам отлично известно, что Антарктида покрыта льдами и на момент
разделения единого материка на ней не обитали люди. Убедившись
в этом после многолетних путешествий, разочарованный Один вернулся
в Скандинавию, и, руководствуясь принципом «бери, что дают», обосновался
там. Скучал ли он по Родине? Я спросил это у рун, и они передали
мне слова Одина.

«Конечно, мне не хватало этой страны — Молдавии, ее пустынных
холмов, редких рощ, ее балканского одиночества. Пожалуй, одиночество
острее этого я ощутил лишь в Венгрии, до которой тогда еще не
добрались эти странные кочевники — мадьяры. В особо снежные зимы
я засыпал у камина и мне снилась моя земля. Виноградники и куропатки,
которых мы с братьями, когда были совсем мальчишками, поднимали
с земли камнями и пытались подбить самодельными дротиками. Мне
не хватало безводных колодцев на окраине городов, крутых спусков
на дорогах и неожиданных подъемов после поворотов. Я тосковал
по огням «МакДональдса» в центре Кишинева и бою часов на здании
мэрии, по паркам Долины Роз, в которых остановилось время, и по
водонапорной башне, что стоит напротив Государственного университета.
Я тосковал по улыбке девушки, которую не любил, но без которой
не могу жить и до сих пор. Но возвращаться было поздно. Но я хотел
найти Атлантиду и до сих пор мечтаю сделать это. И до сих пор
экспедиции, снаряженные мной, отходят от моего фьорда, чтобы найти
этот загадочный остров».

Что ж, завидное упрямство. Возвращаясь к причинам, по которым
Один все-таки покинул Молдавию, я не могу не упомянуть некоторые
психологические аспекты, заинтересовавшие меня. Видимо, Один исходил
из противопоставления. Он искал остров, но Молдавия никогда не
была им. Он искал скалистые островки, но для здешнего рельефа
более характерны пологие холмы. Он искал землю с богатыми залежами
ископаемых, но в Молдавии их нет. Экспедиции, снаряжаемые Одином,
также не были для меня секретом. Я всегда полагал, что отплытие
Эйрика Рыжеволосого, открывшего впоследствии Гренландию и Северную
Америку — дело рук нашего героя. И Один не отрицает этого — хоть
он к моменту отплытия дракаров Эйрика и умер, но, черт возьми,
был отчасти богом. А значит — влиял на ситуацию и людей на подведомственной
ему территории.

Не является ли Молдавия антитезой, противопоставлением мифической
Атлантиде? Полагаю, что да. Один, располагая знаниями об одной
конкретной стране, в которой жил — Молдавии, искал прямо противоположную
ей. Другую во всем. Он подсознательно стремился найти Атлантиду,
АнтиМолдавию, и потому с такой легкостью поверил байкам Солона,
осыпанного перхотью и выпачканного типографской краской.

Найдут ли подопечные Одина Атлантиду своего хозяина? И если Молдавия
имеет отношение, пусть и прямо противоположное, к этой самой Атлантиде,
то что произойдет с ней? Вот что хотел бы я знать. Но руны пока
молчат.

Глава третья

Ничего не могу сказать о выходных днях, потому что ранним утром
субботы обнаружил себя идущим по проспекту Мира с коробкой шоколадных
конфет в руках и полной амнезией касательно прошлой ночи. Но деньги
были целы, следовательно, ночь я провел не в полицейском участке
— а там порой бывают свирепые берсерки — и меня не ограбили. Дальнейшее
время я посвятил здоровому сну. А с понедельника каждое утро бросал
кости с вырезанными на них рунами, чтобы узнать, каким будет день.
Своеобразное использование служебного оборудования в личных целях.

Первый бросок магических костей вызвал непонятное оживление у
Министерства Юстиции. С самого утра его оцепили двухметровые мужчины
в камуфляже. Всюду шныряют собаки. Удивительно, что псы не в камуфляже.
Я-то думал, правила для всех едины. Кто-то позвонил в полицию
и сообщил, что здание заминировано.

В это же время в Верховном суде подсудимый приставил к горлу нож
и требует немедленно отпустить его на свободу. Я фотографирую
спецназовцев у Министерства Юстиции и не подозреваю, что руны
сплели два этих события воедино.

Подсудимый говорит, что в случае его смерти подельщики взорвут
Министерство юстиции. Вот оно что, руны. Мой редактор отправляется
обратно, а ответственный секретарь везет меня к зданию суда. Мы
опаздываем — боец отряда быстрого реагирования усыпляет террориста,
взявшего себя в заложники, ампулой со снотворным. Его везут на
допрос в изолятор.

Мы ждем у изолятора следователей. Ответственный секретарь не понимает,
зачем мы ждем. Зато я понимаю, и следователи, выйдя из изолятора,
дают нам записку террориста, которую тот пытался передать сообщникам.
Прекрасная иллюстрация, руны! Один похохатывает и хлопает меня
по плечу. Так вот держать, парень!

Вечером я покупаю в «Букинисте» книгу Сарояна с «Я люблю тебя,
мама» за пять леев и, выходя, сталкиваюсь с редактором «Независимой
Молдовы» Марианом. У него косматые брови. У следующего сотрудника
этой газеты, которого я встречу, наверняка будут волосатые уши.

Я просыпаюсь с болью в левой руке, я испуган угрозой инфаркта.
На работе открываю медицинскую энциклопедию и обнаруживаю у себя
диабет. В Интернете нахожу страницу, посвященную диабету и вижу
фотографию стопы диабетика... Инстинкт сохранения рода в момент
угрозы действует моментально: после массы звонков одна из них
все-таки соглашается встретиться со мной вечером. Долой противозачаточные
средства. Я решаю оставить потомство. Лишь бы диабет не передавался
по наследству! Ночью, в постели, я буду искать изображения рун
на ее мраморном теле. Но до ночи пока далеко, я заливаю кипятком
чашку с кофе «Бразеро» и выхожу в коридор курить.

Ко мне подходит политический обозреватель Чиботнару. Он гений.
Он продал: первого президента Снегура — второму президенту Лучинскому,
второго президента Лучинского — спикеру парламента Дьякову, спикера
парламента Дьякова — первому президенту Лучинскому. Он толст и
не верит в свой талант. Он говорит:

— Та статья, где ты написал про Лучинского. Ему это оч-чень не
понравилось.

Я всего лишь написал о том, что он — бывший комсомолец. Мне начхать
на политического обозревателя Чиботнару. Меня интересует, скорее,
очередная экспедиция Одина к Атландите.

Пока мы беседуем в коридоре, редактору звонят из правительства
и просят автора заметки «Цирк уехал, клоун остался» прийти на
встречу с вице-премьером Куку. Я был великолепен в ту неделю,
и не понимаю до сих пор, каким образом не был разжалован, сослан,
понижен в звании, убит, покалечен, уволен, лишен медали «Конгресса»
и ордена «Белого орла». Я еду в правительство к Куку. Клоун —
это про него. Если бы редактор вчера хоть что-нибудь скушал, он
бы обделался. Но он лишь пил водку на пустой желудок. Я бы с удовольствием
продал его с его трусливым взглядом племени людоедов. С ценником
«Редактор со спиртовой начинкой». Нет, не так. «Костюм с начинкой
из заспиртованного редактора».

В восемь часов утра я сдаю анализ крови «на сахар». После того,
как медсестра взяла у меня кровь из пальца, я сообразил, что игла
могла быть заражена СПИДом. От страха тошнит.

В парламенте проводятся дебаты. Жену лидера фракции Партии Демократических
Сил избивают полицейские. Умирает попугайчик Кузя, который прожил
в моей семье четырнадцать лет. В детстве, думая о том, как надо
хоронить Кузю (после смерти, конечно), я воображал, что сделаю
маленький погребальный костер. Сожгу на нем тело Кузи, клетку,
его любимое зеркальце, немного корма. В детстве все мы немного
язычники. Но попугай умирает за сто километров от меня, и мать,
позвонив, плачет. О дух благородной птицы, что я мог сделать?
Я сказал матери — пусть она бросит тельце в печку. Вечером Один
советует мне принести жертвы духу усопшего. Я так и делаю.

Премьер-министр Брагиш по-прежнему не определился, чью сторону
поддерживать в развернувшемся конфликте между испанской компанией
«Юнион Феноса» и мэрией Кишинева. Он лишает нас возможности похвалить
его (в статьях) или отругать (там же): это смотря в чьей газете
ты работаешь.

В Братиславе Международная неправительственная организация ОБСЕ
провела встречу государств-гарантов, и они обсуждали возможность
разрешения приднестровского конфликта мирным путем. Посол России
в Молдове говорит мне, что это — «продвижение вперед». Он ничего,
этот посол, но на вопрос, что больше всего любит в молдавской
кухне (автор вопроса — «Костюм с начинкой из редактора в спирту»)
отвечает:

— Салат «Шопский» (болгарская кухня — прим. авт.).

И вот, пока грузино-молдавские военные отношения расширялись и
крепли, пока парламент открывал свой сайт, посвященный выборам,
Швеция поддерживала наше стремление в Европейский Союз, пока водители
маршрутных такси в Кишиневе бастовали из-за повышения налогов,
а боги ласково щурились на нас из-за облаков, пока пенсионеры
только собирались бастовать, а предприятия легкой промышленности
добивались десятипроцентного прироста производства — моя кровь
сахарилась в жилах. Бр-р-р, я чувствовал, как она становится все
гуще, сахаристей, как ромовая подливка к кофейным пирожным. Я
даже медленнее ходил, чтобы почувствовать это внутри себя. Я оборвал
заусеницу и попробовал свою кровь на вкус. Не так уж и плоха,
но сладковата! У меня кружилась голова, я забыл Одина и Атлантиду,
политических обозревателей и любовниц. Я знал одно — сейчас концентрация
сладости крови достигнет пика, и я превращусь в огромный комок
сахарной ваты, и на меня слетятся осы, а ступни покроются диабетическими
язвами.

— Сахар в норме,— сказала мне уборщица в поликлинике — она выдавала
листочки с данными анализа, врачей не было.

Какая к черту уборщица, я все-таки нашел врача, он сказал то же
самое, я пошел к главному врачу, и он, стервец этакий, сказал:

— В норме, в норме. Вам бы в доноры.

И я побрел домой, не спеша, выпив по дороге пива, заедая его вкусным
шоколадным украинским батончиком, я похрустывал им и плевал на
все. Дома переоделся и поехал на другой конец города, не забыв
купить чудные французские презервативы. Такие трогательные, с
парочкой старомодно одетых молодых людей на упаковке. Чудесно.
Я не нашел на ее теле рун, но рисовал их пальцами. А под утро,
когда у нас резало веки изнутри, но все равно мы не спали, и я
рассказал ей про кровь, она сказала мне:

— Да, но ведь сахар бывает не только в крови, но и...

Они опубликовали это в моей колонке.

Заметка «Мифический герой Один как основоположник и предтеча
современного молдавского авторитаризма»

«Проведя параллели между методами государственного управления
легендарной Скандинавии и современной Молдавии, любознательный
исследователь обязательно обнаружит их поразительное сходство.
Посвятим доказательству вышеприведенного утверждения несколько
коротких и необычайно увлекательных примеров.

«Для надзора над этой страной Один оставил там троих своих сыновей.
От всех них произошли многие великие роды. Потом Один пустился
в путь на север и достиг страны, которая называлась Рейдготланд.
И завладел в этой стране всем, чем хотел. Потом Один отправился
ещё дальше на север, в страну, что зовётся теперь Швецией. Одину
понравились те земли, и он избрал их местом для города, который
зовётся теперь Ситуна. После того он поехал на север, пока не
преградило пути им море, окружавшее, как им казалось, все земли.
Он поставил там своего сына править государством, что теперь зовётся
Норвегией. Сына же звали Сэминг, и от него ведут свой род норвежские
конунги, а также и ярлы и другие правители, как о том рассказано
в перечне Халейгов. А с собою Один взял сына по имени Ингви, который
был конунгом в Швеции, и от него происходит род, называемый Инглингами».

Отмечу, что в данном вопросе наши с Одином мнения не сходятся.
Он не находит ничего удивительного в стремлении современных управителей
Молдавии подчинить финансовые потоки страны своим детям и родственникам.
Я же, сидя в маленькой комнатке коммунальной квартиры и доедая
вчерашний суп, нахожу это предосудительным» (Конец заметки).

Кстати, чтобы облегчить мне работу над исследованиями, божественный
Один, повелитель рун, повелел возлюбленной Фрее обеспечивать меня
горячим питанием. Готовить эта скандинавская курва не умеет и
всячески ленится. Что взять с жены знатного человека?

Зато у нее великолепный зад и она, вроде бы, не против того, чтобы
я включил его в область своих псевдонаучных исследований. Я побаиваюсь
этого косматого старика, неуживчивого, свирепого и вооруженного
до зубов. Пожалуй, мы с возлюбленной Фреей повременим, но за вчерашний
суп она со мной расплатится.

О заметке. Восхитительно, просто восхитительно! Это было опубликовано
в ежедневной республиканской газете Молдавии. «Костюм с начинкой
из редактора в спирту» сказал, что это — бред. Безусловно, да.
Но с точки зрения газеты, думал я, глядя на Московский проспект
из окна кабинета. Но не с точки зрения личного журналиста мифического
героя Одина. Я хотел было пообещать «костюму с начинкой», что
этот номер газеты будет пользоваться бешенным успехом у пантеона
скандинавских богов, но побоялся. По всей видимости, мою колонку
— лавочку роскошного бреда — собирались закрыть, товар конфисковать,
а хозяина посадить в долговую яму.

Мы с братом заполняем вопросник Департамента статистики и социологических
исследований. В нем много граф. «Сколько человек обедали сегодня
дома», «источник доходов семьи за неделю», «расходы каждого человека
за день». Наверняка на основании этих вопросников они будут напрашиваться
к нам на обед.

В статью «Доходы» мы пишем — пятьсот леев. В «источнике заработка»
отмечаем,— сумочка незнакомой женщины, угол улицы Димо, 23 часа
45 минут, без свидетелей. Или — телевизор, украден. Я пью пиво
каждый вечер — угроза диабета после полного обследования отступила.
Мы решаем, кому достанется бабушкин подарок — кожаная куртка из
дерматина. Овощной ужин приводит нас в ярость. Мы приходим к выводу,
что мясо прекрасно подходит в качестве гарнира к мясу, и клянемся
не есть овощей, когда дела пойдут в гору. Сосед нечаянно разбивает
стекло в двери от общего коридора. О боги сквозняков, какие жертвы
вам приносят!

На рок-концерте подросток лет четырнадцати радостно пожимает мне
руку. Он, оказывается, читает мои политические прогнозы. Ему нравится.
Он тоже хочет писать. Я решаю писать искренне и делюсь с ним пивом.
Черт, искренне! Я не делюсь с ним пивом! Старый Один, разинув
пасть во всю глотку голубого неба, смеется. Что за блестки у него
в горле? Я придумываю новую метафору — «звезды-блестки на веках
красавицы-ночи». Я подарю ее четырнадцатилетнему подростку. Я
решительно отказываюсь что-либо понимать...

Продолжение следует.