Библиотечка Эгоиста (под редакцией Дмитрия Бавильского)

• Продолжение
• Начало

Вымышленная история Молдавии в рунах, дневниках, анкетах и мифах

Часть вторая

Глава седьмая

Исследователи рунного алфавита определяют три его ответвления:
Старший Футорк — германский, младший Футорк — скандинавский, и
средний Футорк — англосаксонский. Есть еще и молдавский Футорк
— самый старый из них, самый истинный, он — предтеча.

Давно, когда в Кишиневе не было Верхней Ботаники и новой Рышкановки,
люди собрались на центральной площади города. Они стекались туда,
как ручьи дождя в лужи, и постепнно наполнили площадь. Памятника
Штефану чел Маре там не было — его увезли с собой румынские офицеры,
чтобы на родине не спеша вынуть из венца господаря бриллианты
и подарить их шлюхам и певичкам из кабаков. И вот, пока люди заполняют
плотью своей площадь, я расскажу вам свидетельства рун о памятнике.

Памятник стоял с левого края площади с незапамятных времен. По
словам Одина, статуя возникла со времен сотворения мира. Стояла
она сначала в первобытных болотах, затем — чащах, и динозавры
обходили ее стороной. Тиранозавры жрали диплодоков, ихтиозавры
вырывались из воды и начинали ползать, первые теплокровные прятались
в норах. А Штефан все смотрел и хмурился. Не по душе ему беспорядок
и трусость. Так он простоял до пятнадцатого века, а потом ожил
и тридцать лет воевал. А когда устал, снова забрался на постамент.

Был памятник серебряным, с венцом, осыпанным драгоценными камнями,
а булава у Штефана была отлита из чистого золота.

Когда Один с дружинниками покинул Молдавию, земля стала беззащитной,
и во время Второй мировой пришли румыны. Отступая, они и забрали
с собой подлинную статую господаря.

Придумал ее забрать румынский офицер Мареско Антонелли, уроженец
Ясс. Сын богатых помещиков, он разорился, вылезая из борделей
только для того, чтобы попасть в кабак. Когда над наследным имуществом
Мареско возникла угроза конфискации за долги, Антонелли счел наилучшим
выходом пойти в армию. И не прогадал — у кого же поднимется рука
на имущество и земли молодого защитника отечества. Антонелли,
отлечивая триппер, часто смеялся над кредиторами, родителями и
патриотами. На передний край в атаках он не лез, а трофеи скупал
у разведчиков.

Так вот, после оккупации, гуляя по площади, Антонелли, человек
непутевый и многого не знающий, впервые увидал памятник господарю
и положил на него глаз. Когда всыплют нам по первое число, и маршал
Антонеску наложит в штаны, и мы вместе с ним,— подумал Мареско,—
надо бы не забыть здесь памятник. Больно дорогой и красивый. Так
оно и вышло.

Единодушно одобряя и без возражений наложив в штаны в едином порыве
с маршалом и братьями по оружию, Мареско, не теряя духа (за исключением
дурного), собрал роту солдат и велел им демонтировать статую.
Штефан ничего не сказал.

В Яссах Мареско Антонелли, прокутив родительское состояние и долги
по нему, начал продавать Штефана по частям.

Один рубин с венца господаря достался акробатке Коко из передвижного
цирка. Она еще зубами гвозди выдирала и могла проехаться по канату
на ляжках. Ох-х, чертовка, ну что за зад у нее — крепкий, литой,
прямо таки монолитный, думал Мареско, уже готовый отдать рубин
вспотевшей от страсти Коко.

— Будь наша армия такой плотной, мощной и цельной, такой могучей,
как задница Коко, мы бы дошли до Ганга, как Александр Македонский,
и плакали!!! — орал Антонелли в окно гостиницы, где бушевала цирковая
плоть.

— А знаешь, почему? Знаешь, почему? — орал он по-прежнему в окно,
но обращаясь уже к Коко.

— Не знаю,— хихикала дамочка.

— Мы бы дошли до Ганга и плакали потому, что нам нечего больше
было бы покорять! Вот что сделала бы наша армия, будь она такой,
как твоя задница! Выпьем!

Коко — а звали ее Зинаида Веверица — закончившая семь классов
гимназии и подававшая большие надежды, благоразумно умолчала о
том, что за Гангом есть еще земли. За что и получила рубин.

Бриллианты Мареско отдал оптом в публичный дом, потому что его
туда в кредит уже не пускали. Сошлись на том, что за камни сам
Мареско и двенадцать его колен будут пользоваться женщинами заведения
бесплатно.

— А где же еще десять колен?! — смеялся герой войны, похлопывая
себе по ногам.

Договор оформили и благополучно пропили.

Левую серебряную руку Штефана, которую господарь прижимал к поясу,
Мареско отпилил и передал в Нямцкий монастырь за благополучное
умоление Господа о снисхождении к душам усопших родителей. Те
— люди старинного уклада и образованные — только руками в раю
разводили, глядя на проделки сына.

На этом Мареско не успокоился. Чтобы растянуть нежданно-негаданно
свалившееся на голову богатство, он решил использовать памятник,
или то, что от него осталось, рационально. Не продавать части
тела целиком. Потому в пятьдесят третьем году Антонелли напильником
сточил усы господаря. А чтоб похоже было на забаву, сперва обмылил
памятнику лицо.

— Ох, Мареско, и когда же ты остановишься?! — не выдержал господарь.

— Потерпите чуть-чуть, ваше величество,— смеялся брадобрей, герой
войны и пациент венерологических клиник, и все это — в одном мундире.

— Какая вам разница, мой господарь, где быть — на постаменте,
в кошельке шлюхи, в раке монастыря или на пальце грека-ростовщика?

Правый ус господаря Мареско проиграл на скачках, а левый, во искупление,
обменял на три пуда восковых свечей и велел слугам раздать нищим.
Свечи эти разошлись по всем монастырям Молдавии и Румынии, и,
тихо оплывая воском в золоте храмов, господарь думал, что не так
уж и плох этот беспутный, но добрый малый Антонелли. Набожные
старушки тихо шептались и вздыхали, и господарь решил, что лучше
б ему церковным подсвечником уродиться.

Мареско Антонелли продавал бы статую Штефана всю жизнь, потому
что люди прослышали, что она у него есть, и хотели купить частицу,
пусть даже и не из драгоценного металла. Мареско все правильно
понял и продавал уже куски чугунной ограды родового имения, разные
железки, которые собирали для него окрестные бедняки. Но пришли
коммунисты и торговлю святыми мощами памятника прекратили. Мареско
расстреляли и он даже прослезился перед тем, как бездонный колодец
ствола рассказал ему о смысле жизни. Палач ошибался, думая, что
Антонелли от страха плакал. Нет — Мареско радовался тому, что
встретит мать и та искупает его иссеченное тоской сердце в утренних
росах.

Поэтому люди собрались на площади под фальшивым памятником. Его
срочно отлили из бронзы и драгоценные камни в венец господаря
вставлять не стали, на случай новой оккупации.

Людей на площади собралось так много, что они этого испугались
и стали кричать. Потом разозлились, стали говорить речи, размахивать
флагами, оставленными им героем Одином. Сотню самых крикливых
людей выбрали в Великое Национальное Собрание. Написание рун поменяли,
но смысл их от этого не изменился. Такова вкратце новейшая истории
Молдавии в рунах.

Глава восьмая. «Рунический словарь»

В чем отличие старейшего рунического алфавита — молдавского Футорка
— от собратьев — старшего Футарка, младшего и срединного? В чем
его отличие от современных алфавитов?

Согласно определению Одина и возлюбленной его, Фреи, старейший
рунический алфавит — молдавский Футорк, не имеет определенного
числа знаков. Он безграничен, и потому ему завидует даже океан.
Молдавский Футорк не повинуется воле богов, он сам по себе — рок.

Каждая вещь, каждое чувство, мысль, интонация, фраза, слово, ощущение
— обладает в старейшем молдавском Футарке своим знаком. Поэтому
мы можем дописывать этот алфавит, расширять и сокращать, дарить
его в букете цветов, проклинать, варить с солью и лавровым листом,
продавать, как порнографические картинки, но избавиться от него
мы не сможем никогда.

А поскольку точного числа знаков в молдавском руническом алфавите
нет, я смогу описывать вам лишь ту часть их, которую знаю. И каждая
глава здесь руна. И да поможет мне мастер Один и голубоглазая
задастая Фрея, которая так и не научилась варить съедобный суп.
Но она заставляет меня забыть о голоде. Я подкреплюсь тем, что
разобью скорлупу ее глаз и выпью их содержимое.

Глава девятая

В понедельник боги проснулись и увидели, что льды, наступавшие
с севера, подобрались к дверям их домов. Фрея разбудила Одина,
и он подошел к окну поглядеть, шлепая босыми ногами по цементному
полу. Картина безрадостная,— отметил про себя повелитель рун,—
и вернулся в кровать. Фрея уперлась руками в бока.

— Неужели ты (звук «т» она растянула, несколько раз ударив языком
по небу) ни-че-го не можешь сделать?!

Один не любил, когда возлюбленная Фрея буквально втыкала кисти
в свои начинающие толстеть бока. Готовила она плохо и даже секретарю
его не могла толком суп сварить, когда на того наваливалась сверхурочная
работа. Зато, кажется, эта молоденькая тварь (Фрея была моложе
Одина на десять лет) с секретарем заигрывала. Главное — сделать
вид, что ничего не замечаешь:

— Иди сюда, детка.

Ругаться или «идисюдадетка»? Один грязно выругался.

Через несколько часов они собирают вещи. Фрея находится в обычном
женском состоянии «мы переезжаем, ах как я волнуюсь». Один немногословен
и суров. К черту Скандинавию и мировое обледенение, решает он.
Нам нужна новая теплая земля. Юг! Там, кстати, можно встретить
худощавых черноволосых женщин. Полные блондинки начинают утомлять
Одина. Одна из них, его жена, запихивает любимую старую рубашку
Одина в чемодан, хотя он хотел ее надеть.

Захлопнув дверь покинутого дома, Один садится за руль небесного
дракара, в который уже впряжены лебеди. Фрея, дура, щебечет так,
что хочется со всей силы съездить ей в ухо. И второй подбородок
у нее вот-вот появится. Наконец Один взглянул на Фрею так, что
она умолкла на несколько мгновений. Один смотрит на свой покинутый
храм, дом, и пытается понять, что он в этот момент испытывает.
Но он ничего не чувствует. Дракар медленно трогается с места и
взлетает. Он оставляет в небе следы реактивного самолета.

...Во вторник Один приходит к кишиневской средней школе номер
55 чтобы забрать двух своих сыновей после уроков. Они с Фреей
поселились на Ботанике, потому что это — старый и уютный район.
У школы Один встречает четырнадцатилетнего мальчика — я как раз
выхожу из кабинета директора, который известил меня об исключении
из школы за непосещаемость. При виде седого косматого дядьки в
сером костюме я прячу сигарету в кулак и отвожу его за спину.

...В среду Один напивается в недорогом кафе и падает в бездонный
черный колодец. Там он встречает Мареско Антонелли, летящего ввысь
с бриллиантом из венца Штефана Великого, и, открыв глаза, видит,
что лежит на полу небольшой каморки. Это — полицейский участок.
За ним приезжает Фрея. Заплатив штраф, она увозит Одина домой,
где устраивает ему скандал. Сыновья пары — божественные Скъяльди
и Эйрик — дрожат, прижавшись друг к другу под тонким одеялом.

...В четверг Один набирает ведро воды из родника Тамары на Комсомольском
озере. Бросает в воду куски глины, сухую траву, ветки, кости,
мертвечину, плюет во все это, надрезает палец и дает крови стечь
в ведро. Хорошо размешивает и выливает на Молдавию. Жижа течет,
затапливает дома, дороги, людей и озера, птиц и листву. Вот что
говорит об этом древнемолдавская сага «Эдда»:

И все живое в жиже погибло
Что приготовил
Великий бог Один.

Но не пропало
А гнило, бурлило
Землю дало

Выросли древа
На ветви птицы
Уселись

Мошек клевали
Те разносили пыльцу
Зверь идет в чащу

За ним — воин
Поспешает с копьем
Остроглазый

Народились холмы
На семи — Кишинев
В нем — много парков

В каждом — дети играют
Старые жены ворчат
Пары
Ищут губами друг друга

И Один пришел к средней школе номер 55 забирать двух своих сыновей
после уроков...

И, отчаявшись, он бросил все, взял дружину, сыновей, Фрею, и отправился
в путь, чтобы вновь попытаться найти загадочную и далекую Атлантиду.

Ибо сколько бы боги не творили нашу страну, она снова и снова
становится прежней.

Продолжение следует.