Библиотечка Эгоиста (под редакцией Дмитрия Бавильского)

• Продолжение
• Продолжение
• Продолжение
• Начало

А утром я снова обнаружил на кухонном столе записку — в холодильнике
котлеты и тушеная капуста в чугунке, не забудь разогреть. Я разогрел.
Я съел и котлеты и тушеную капусту в чугунке. А потом я покурил
и, накинув на себя куртку, вышел на улицу.

В заведении Ивана было пусто, как и вчера. Мерелин читала за стойкой
какой-то дамский журнальчик. Увидев меня, она оторвалась от своего
чтива и улыбнулась мне, как старому знакомому. Я тоже улыбнулся
ей в ответ и заказал водку с апельсиновым соком. Надо было что-то
сказать, в такие моменты всегда надо что-то говорить, и я сказал:

— А где Иван?

— Он спит,— ответила она,— он спит, совсем плохо ему. Вчера он
сильно перебрал. Сейчас дела у нас идут из рук вон плохо, он совсем
сорвался с катушек — слишком часто пьет.

— А что случилось вчера? — Я и в самом деле плохо помнил вчерашний
день.

— Вчера вы все тут напились, потом ходили с кем-то разбираться,
кажется, подрались там. А когда вернулись, здесь еще продолжали.
Иван всех угощал за счет заведения. А какое тут угощение — со
дня на день закрывать нас будут. Такие дела.

Да, невесело, сказал я, а, может, только подумал так — мол, невесело
вы живете. А кто весело сейчас живет, кто, скажите мне, кто весело
сейчас живет? Но этого я тоже не сказал, а только подумал об этом.
Впрочем, может, и не думал вовсе, а так — в общем, не знаю как.
Я выпил свою водку с соком, и попросил Мерелин налить снова.

— И себе налей,— сказал я.

Мерелин что-то взбуркнула — мол, нельзя на работе.

— Я угощаю,— сказал я.— К тому же все равно у вас посетителей
сегодня, кроме меня, не будет.

Она ничего не ответила, но себе налила. «Мартини». Ненастоящий,
конечно, но все равно дороже, чем та бормотуха, которую пью я.
Я выпил, заказал еще, потом снова выпил и снова заказал. Так мы
и сидели с ней еще какое-то время. Даже не разговаривали. Я уже
мог себе позволить не говорить ничего, когда говорить что-то надо,
когда «момент того требует». Мерелин, похоже, тоже не очень волновалась
на этот счет. Правильная такая девушка.

— Ты откуда такая? — спросил я.

— Я приезжая,— ответила она,— у меня родители в трех часах езды
отсюда живут, в Печоре, учителя. А я вот не хочу в учителя идти
— сюда приехала, думала, здесь приличный город, а здесь все то
же самое. Даже дискотеки приличной нет. Хорошо еще с Иваном познакомилась,
он меня к себе жить взял, а то пришлось бы домой возвращаться,
а я не могу возвращаться, совсем-совсем не могу.

Еще немного помолчали. Тут открылась задняя дверь «для своих»
и в помещение ввалился Иван. Он еле стоял на ногах. Видать, по
пути сюда успел где-то похмелиться.

— Ну, чё, интел-л-лигенция, мля... кто из вас Р-р-родину не любит?

Он свалился на пол, потом опять встал, шатаясь, подошел к нашему
столу и навис надо мной. Я не сильно напрягался, просто сидел
и ждал, что будет дальше. Но дальше ничего не было — Иван, опустился
на соседний стул, и кивнул Мерелин — принеси, мол, чего-нибудь.
Она даже не пошевелилась. Мне не захотелось больше здесь сидеть,
я расплатился за себя и за чужой «Мартини» и вышел на улицу.

Вдохнул полной грудью свежего воздуха — и захмелел. Не от выпитого
— в самом деле от воздуха. Закурил сигарету, пошел в сторону библиотеки.
Кажется, еще не забыл, где она находится. А воздух, действительно,
был кристально чистый, и странным-странным казалось все вокруг.
Впрочем, я уже давно привык к этой странности.

В вестибюле меня остановили — раздеваться надо.

— До трусов?

Шутка — так себе, но сейчас я вряд ли был способен рождать юмористические
шедевры. Старая гардеробщица измерила меня взглядом с ног до головы.

— Сейчас милицию вызову.

— Милицию не надо,— ответил,— я и сам раздеться могу.

Поменял свою ветровку на пластмассовый жетон.

Ленку еще при мне перевели из абонемента в читальный зал. Как
только об этом не забыл? Пошел в читальный зал. Только вошел и
сразу увидел ее — она сидела за своим столом, перебирая карточки.
А, может быть, и не перебирала ничего. Честно говоря, я не видел,
что она делала — ее стол-бюро был с такой высокой подставкой,
чтобы читателям, берущим-сдающим книги, было удобнее, и отсюда,
из дверей, я мог видеть только опущенное лицо Ленки. И волосы.

Я подошел к ней, наверное, слишком громко подошел. Она спросила:

— Ты пьян?

— Я не пьян,— ответил,— просто мне спать хочется.

— Иди домой и проспись.

Я попытался ее обнять.

— Иди домой и проспись,— повторила она.

По голосу ее я понял, что сейчас ее лучше не злить. Но мне было
уже все равно.

— Лена, я люблю тебя,— сказал я.— Я приехал, чтобы сказать тебе
это.

На нас уже смотрели. Зал был далеко не полный, посетителей было
что-то около двадцати человек. Одни старательно опускали глаза
в книгу, делая вид, что ничего не замечают, другие, наоборот,
не скрывая интереса, наблюдали за нами. Я поймал кураж, меня уже
было не остановить:

— Я приехал, чтобы сказать тебе, что я люблю тебя,— крикнул я
во всю свою пьяную глотку.

— Поговорим об этом дома,— негромко ответила она.

Дома...дома... Я знал, что никакого разговора дома не будет. Развернулся
и пошел к выходу. Воздух на улице уже не казался мне кристально
чистым. В голове была такая потрясающая пустота, что хотелось
рыдать навзрыд.

Что делать дальше — нет, этим вопросом я совсем не мучился, даже
не задавал его себе, но где-то там, на самой периферии моего затуманенного
сознания, этот вопрос был. Я гнал его от себя, гнал, как надоевшую
дворнягу, которая и кусать не кусается, а все лает возле тебя,
лает и мешает идти. Сейчас что-нибудь придумаем, сейчас что-нибудь
устроим эдакое. Ведь должно же мне хоть в чем-нибудь повезти —
так пусть повезет сегодня, пусть сегодня, думал я, и в этот момент
меня окликнули. Это была Маринка, потасканная девчонка из бара.

— Смотри-ка, он уже набрался,— сказала она,— алкаш, терпеть не
могу алкашей.

— Ты терпеть не можешь алкашей,— я подошел к ней,— ты терпеть
не можешь алкашей?

Она смотрела на меня своими кроткими глазами и улыбалась. Что-то
невыносимо глупое было во всей этой ситуации; нет, не об этой
развязке я мечтал, но ничего поделать уже было нельзя — инерция
сюжета двигала меня к концу, к краху, и чем ближе я приближался
к нему, тем отчетливей осознавал всю низость своего поведения,
в тайне все еще надеясь, что смогу перебороть обстоятельства,
не доведя их до смешного, до анекдотического финала.

Мы пошли с ней в квартиру Ленки, по пути зашли в магазин и зачем-то
купили бутылку водки. В прихожей я обнял ее и поцеловал, затем,
не разуваясь, прошел в зал и лег на диван. Через некоторое время
в зал пришла Маринка, она взяла на кухне чайные чашки и уже разлила
по чашкам водку. Пришлось выпить. Стало совсем плохо, сдерживая
рвотные спазмы, я отвернулся к стене.

— Что ты, что ты, мой хороший,— сказала Маринка и погладила меня
по голове.

Захотелось вдруг прижать ее к себе, выплакаться, наконец. Но совестно
как-то стало. Совестно за то, что притащил ее в эту квартиру,
за то, что жалеть себя заставил.

— Марин,— попросил негромко,— уйди, а?

Она молчала.

— Уйди, пожалуйста,— попросил еще раз.

Она не ушла. Впрочем, меня это уже перестало волновать — я провалился
в сумерки и, наверное, остался бы там навсегда, но в коридоре
грохнула входная дверь — и этот звук вывел меня из забытья.

Медленно, еще не до конца проснувшись, я приходил в сознание.
Вытянул в сторону руку, чтобы нащупать очки. Очков не нащупал,
зато нащупал женскую грудь. Судорожно стал вспоминать, где нахожусь.
Потом вдруг услышал шаги — эти легкие шаги я узнаю даже с закрытыми
глазами — и только тогда вспомнил все. С огромным усилием разомкнул
веки — рядом со мной лежала Марина. Когда в комнату вошла Лена,
Марина прикрылась одеялом и вопросительно посмотрела на меня.
Окинув нас взглядом, Лена вышла из комнаты. Мгновением позже в
коридоре хлопнула входная дверь.

— Проснулся? — спросила меня Марина.— А кто это девушка?

— Это моя сестра,— ответил я.

Совсем неохота было говорить. Марина поняла мое настроение и,
быстро собравшись, ушла. На кухне я поставил на плиту чайник,
сел на табурет и стал ждать возвращения Лены. Так и сидел на кухне
до двенадцати часов ночи — смотрел в окно, пил чай, курил. Многое
о чем успел передумать, многое вспомнил из прошлого. Вспомнил,
как уезжал из дома, из маленького провинциального городка, покорять
Большой Город, а вместо этого был раздавлен им, как насекомое.
Жил на «вписке» и пускал по венам какую-то муть, разменивая свою
жизнь на несуществующую свободу. Вспомнил, как спасла меня Лена,
вытащила — уже не человека, а тень — с того света и поместила
в клинику, в палату с обитыми стенами, где потолок придавливал
меня к полу, и мозги мои вытекали из ушей сероватой клейкой массой.
А я все смотрел и смотрел на черную точку на этом потолке, и казалось
мне, что это выход, что стоит его только чуть-чуть расширить,
и уже можно будет совершить побег. Куда? В космос, наверное. А
точнее, в космический холод бытия... Лена, Лена, что с нами стало?
Ты видишь, что стало со мной. Ты столько сделала для меня, ты
так старалась избавить меня от вируса тотальной неудачи, что я
и сам в какой-то момент поверил, что мое выздоровление близко,
стоит сделать одно, лишь одно усилие, и все наладится, и снова
будет все хорошо. И мне казалось, что я окончательно спасен, когда
женился на тебе. Боже мой, как могут быть обманчивы наши ожидания.
Вселенская тоска не оставила меня, я не знал, как мне жить, почему
и — главное — ради чего. Я пытался жить для тебя, Лена, я очень
старался, но из этого не вышло ничего хорошего. Я давно сорвал
внутри себя стоп-кран, рычаг сломался — и движение стало невозможно,
а стояние на месте — мучительно.

— Не переживай ты так,— сказала она.

Я совсем не заметил, как Лена вошла в квартиру. Говорил ли я вслух,
а, быть может, она уже знала все мои мысли наперед — я был благодарен
ей за эти слова. Эту ночь мы по-прежнему провели в разных постелях.
Было бы странно, если бы это было иначе.

А с утра я обнаружил, что Лена не пошла на работу. Я проснулся
под шипение на кухне сковородки — это приятно, просыпаться под
шипение сковородки. Я поднялся с постели, умылся и побрился впервые
за время своего приезда. Мы сели завтракать, как садятся завтракать
все нормальные молодые семьи — передо мной стояла тарелка с омлетом,
чашка кофе — у меня было ощущение, что я снимаюсь в каком-то рекламном
ролике, только не было на этой кухне ни тостера фирмы «Philips»,
ни соковыжималки «Bosch», ни другой какой ерунды.

— У тебя на работе не будет проблем?

— О чем ты, сегодня выходной,— ответила Лена.

Выходной, действительно ведь выходной. Впрочем, для меня это было
не так уж и важно — вокзальные кассы работают круглосуточно. Позавтракав,
я оделся и вышел на улицу.

Решил перед отъездом купить Лене подарок, благо денег у меня было
достаточно — впервые в жизни у меня было достаточно денег. Но
сначала решил зайти в заведение Ивана — не знаю зачем, привычка,
наверное, выработалась. А ведь я не алкоголик, далеко-далеко еще
не алкоголик, просто в эти последние дни хотелось забыться хоть
на чуть-чуть, выбросить из головы свои проблемы. В конце концов
— и это я знал точно — у меня еще будет предостаточно времени,
чтобы всерьез подумать о том, о чем сейчас я думать боялся.

На этот раз Иван был трезв. Он сидел за одним из столов и читал
местную газету «Заполярье». Я поздоровался с ним и заказал водку
с апельсиновым соком. Иван громко крикнул вглубь помещения — «Ира!».
Из кухни вышла Мерелин и, увидев меня, боком, словно чего-то стыдясь,
подошла к моему столу. Но то, что она с таким детским простодушием
и даже наивностью хотела скрыть от меня, утаить было невозможно
— под левым глазом Мерелин красовался огромный буро-черный синяк.
Я посмотрел на Ивана — да что тут говорить, это, конечно, была
его работа. Заказывать водку с апельсиновым соком мне сразу же
расхотелось. Я встал из-за стола и, не обращая внимания на Ивана,
поволок Мерелин на кухню. Она шла за мной, не сопротивляясь, как
молодая, но хромая кобылица обреченно идет на бойню.

— Это он? — кивнул я на спину Ивана, по-прежнему сидящему за столом.

Мерелин молчала.

— Ира, отвечай, это он? — в первый раз я назвал ее по имени.

Я не знаю, кто там из них был виноват, а кто прав. Наверное, стоило
бы сейчас подойти к Ивану и дать ему в морду, это было бы по-мужски.
Но я почему-то не стал этого делать — меня тошнило от этих «мужских»
поступков. Я достал из нагрудного кармана деньги, много денег,
и протянул их Мерелин.

— На,— сказал я,— будешь хорошей девочкой, тебе хватит на год.
Поезжай в Сыктывкар и поступай в институт, поняла? В педагогический.
Чтобы сегодня же! — я почти кричал на нее. А она почему-то совсем
не возражала, а только кивала головой и плакала.

— Я сама уже...— она сдавливала рыдания...— я сама уже собиралась.
До-о-омой.

— Никаких «домой». Домой потом поедешь. В институт, поняла? В
ин-сти-тут!

Проходя мимо Ивана, я ни слова не сказал, но посмотрел на него
так, что он понял — лучше отпустить ее. Я надеюсь, он это понял.

На улице я закурил и пошел по улице Ленина к промтоварному магазину.
Скверный, до чего же скверный городишко! Встречные люди здесь
опускают глаза, словно думают про себя о чем-то нехорошем, словно
уверены, что вот ты, то есть я, что вот именно я — негодяй и подлец,
а глядеть в глаза подлецам они, видимо, считают, зазорным. Я же
наоборот — сверлил взглядом всех встречных людей. Впрочем, мне
это делать проще — очки упрощают задачу. В магазине долго выбирать
подарок мне вдруг перехотелось. Купил первое, на чем остановился
взгляд — огромного медведя, взял его под мышки и вышел вон. Сел
в полупустой автобус, посадил рядом медведя — так мы и доехали
с медведем до железнодорожного вокзала. Купил билет на вечерний
поезд. Еще в автобусе решил, куда поеду из Воркуты — был у меня
под Кировом один старый приятель, жил чуть ли не один в полузаброшенной
деревушке, к нему и решил податься. Старая кассирша, отдавая мне
сдачу, зачем-то сказала — цвет лица у тебя плохой, я знаю, у меня
бабушка гадалка была и мама тоже гадалка, питаться надо лучше.
Я буду,— сказал я,— я буду лучше питаться.

На площади перед вокзалом было пустынно, как и в день моего приезда.
Дул северный колючий ветер, и от него стало совсем не по себе.
Я подошел к ларьку купить сигарет и вдруг увидел возле ларька
отца Маринки. Он стоял, вытянув свою единственную руку, просил
милостыню. Я хотел дать ему денег, но почему-то не дал. Что-то
внутри меня воспротивилось этому — не знаю, как объяснить. Не
купив сигарет, я быстро пошел к остановке.

А через полчаса меня уже взяли. Дверь квартиры открыла Ленка,
и уже по ее лицу я понял, что мое путешествие закончилось. То,
чего я так боялся, но к чему, впрочем, был внутренне готов, случилось.

— Здесь тебя какие-то люди ждут...— начала она, но не договорила.

Из кухни вышел совсем еще молодой человек в форме, а в спину меня
подталкивал другой, постарше. В квартире их было полно, это была
засада. Они думали, что я крутой парень, открывающий пальбу только
при виде человека в форме. Думаю, я их сильно разочаровал.

Я не знал, куда деть медведя, так и стоял с ним в руках, пока
у меня его не забрали. Посадили за стол, стали рассматривать документы.
Я отвечал на какие-то вопросы и смотрел, как лейтенант распарывает
внутренности моему медведю. Лена, Лена, прости меня, хотелось
сказать, но я этого не сказал. Уже потом, когда на мне защелкивали
наручники, я посмотрел на нее и понял по глазам, что наша история
закончена.

Потом мне приказали встать и идти. Выйдя из квартиры, я почувствовал
огромное облегчение — мне снова стало легко, как в детстве — когда
ты знаешь, что хорошо спрятался и найти тебя будет ой как не легко.