Проза

Разговор – это поступок. Буду разговаривать с вами, больше мне не с
кем. Вы знаете, у меня во рту сейчас леденец лежит. Сладкий
и приторный. А еще кругом музыка. Не нужна она мне совсем,
не люблю музыку – глупая она вся, и смешно от нее. Меня зовут
Денис Владиславович Савельев, и я работаю в рекламном
агентстве. Я ничего не умею делать. На мне черный свитер с
высоким горлом. А во рту – леденец. Я три дня, точнее семьдесят
шесть часов и тридцать шесть минут назад решил быть честным.
То есть говорить всегда правду. Я хочу, чтобы мне было
хорошо. Я нарушал заповеди. Много раз. Я думаю, что нужно быть
хорошим человеком. А если у человека талант? - спросите вы. Я
вам отвечу – не надо таланта, пусть будет просто хорошим.
Сейчас играет тут одна дурацкая песня – на непонятном мне
языке. Невер гонна би лейди, невер гонна би гут герл – кажется
так, но не уверен. Когда я не могу говорить правду (стыдно или
еще что), я не говорю ничего. Еще говорят – пахнет
картошкой. И в самом деле – пахнет. Это кто-то обедает тут. А мне
нравится запах сена больше всего. И еще я люблю смотреть на
старые бревна, которые валяются на земле. Они уже очищены, без
коры, – и по ним путешествуют жучки маленькие. Леденец
приторный – от кашля. Я всегда кашляю. Мама боится, что у меня
хронический кашель. Мне противно оттого, что эти строчки мне
кажутся вычурными. Я не люблю, когда вычурно. Я люблю
кушать. Вы понимаете – это я ухожу от вычурности, когда говорю,
что люблю кушать. Но получается еще более вычурно. А вот с
этого места я навсегда – слышите? навсегда! – брошу писать
вычурно. И буду писать только естественно. Жы шы пиши через и.
Воду можно пить. Затылок чешется, вот я его чешу рукой, вот
еще раз чешу. У меня нет и не было никогда друзей (еще
разочек почесал макушку). Нет, вру. Были в детстве друзья – Женька
Водопьянов и Валерка Витман. Мы вместе в детский садик
ходили. Что с ними стало? Я не знаю. Я уехал из дома в
пятнадцать лет. Как закончил школу-десятилетку, так и уехал. И было
мне пятнадцать лет. Леденец уже истощился. Там у него ямочка
была, то есть углубление – посередине. У леденца. Теперь там
ямочки, углубления то есть, нет – а есть дырка. А дома, в
котором я вырос, больше тоже нет. Мы жили в Заполярье, в
поселке Юршор под Воркутой. В финском доме. Там мох еще везде
был. И болото. И тундра. Свитер на мне очень хороший и теплый.
Мне его Светочка подарила. Привезла из командировки. А
леденец почти истощился, растаял. Я всегда думаю о смерти,
многое передумал я о смерти. Пить охота после леденца. Хорошо,
что с утра купил бутылку минералки. В детстве я любил смотреть
в окно. Рама оконная была отколупанная вся – это хорошо
помню. Знаете, что было за окном? Снег. Снег – один снег,
ничего больше не было. Мы жили в финском доме – одноэтажный
деревянный барак на две-три семьи. Снег заметал дом до самой
крыши. И отец расчищал проход. У меня ничего нет. Нет ничего,
что мне нужно срочно сказать, – вот, что я хочу сказать. Я
смотрел на кристаллики снега, которые подсвечивались изнутри
комнаты желтым светом лампочки. У нас везде висели лампочки. И
я смотрел на снег. Часами смотрел, вы понимаете это? Стоял
и смотрел. Часами. Часы – это такой механизм. Они отмеряют
время. Вода минеральная «Ессентуки №17» – холодная она. Опять
горло болит. Без леденца все-таки очень тяжело жить. И
слушать эту дурацкую музыку. Я всегда ем леденцы. Меня от них
уже тошнит. От леденцов. Еще мне надо купить пальто. Часы у
меня есть, а польта нету. Вот еще что. Наверное, вы думаете,
что я такой психопат, да? Негодяй и психопат. (Боже мой, ну
как же меня достала эта музыка!). Я только что хотел написать
– вы неправильно думаете, я никакой не психопат, а даже
напротив – тихий обычно очень бываю. (Это надо читать нараспев,
вот так вот: «ти-и-и-хий обыч-но-о-о о-о-очень
быва-а-а-а-ю»). Хотел так написать, но вдруг передумал. Ведь я,
действительно, могу быть психопатом. И негодяем. Психопатом и
негодяем. Я могу громко орать. Каждый человек может быть
психопатом и негодяем. И громко орать. Точнее, играть роль негодяя и
психопата. А леденец, кстати, очень приторный. Я знаю, вы
мне не верите, что у меня во рту сейчас леденец. И доказать
вам, что у меня во рту действительно леденец, я не могу.
Важное отступление. Хотите важное отступление? Сейчас - вот
только отхлебну немного минералки. Так вот - мы все
разговариваем. Вы любите разговаривать? Не такой уж простой вопрос, как
это может показаться на первый взгляд. Подумалось: разговор,
то есть взаимодействие с другим, – это реальный факт
биографии человека (может быть даже, единственно возможное
проявление этой биографии – сейчас это неважно, но надо будет потом
додумать). То есть, «внутри себя» я могу ощущать себя кем
угодно (скажем, Наполеоном, писателем, фотографом, «подпольным
человеком», к примеру, - естественно, я ощущаю себя просто
Денисом Владиславовичем Савельевым, но это опять же
неважно), но в той или иной ситуации я играю роль хама, молчуна,
невежды и т.д. И это, как я уже упомянул, есть проявление меня
в этом мире (в отличие от моего сознания – оно не доказывает
ничего). Мне хочется кушать. Человек есть «стилизация»
своих представлений о том, каким должен быть человек. Ага, это я
только что придумал. Сам. Вместо того, чтобы писать
что-нибудь прозаическое, я тут слушаю какую-то невероятную
музыкальную ерунду по-английски. От этой музыки не хочется жить. В
общем, человек – это не стиль, как сказал кто-то там до меня.
Человек – это стилизация, зуб даю. Нужно отказываться от
всего. Все – это так много. Понятно также (мне теперь), что
цель человека – отказаться от стилизации. Нужно перестать быть
кем-то. Только так можно стать «настоящим». Ну, то есть – я
не хочу быть хамом, невеждой и странным типом в том или
ином моменте – я хочу быть Денисом Владиславовичем Савельевым
всегда. У меня насморк и горло болит. Как мне им, извините,
стать – Денисом Савельевым? Вот что меня беспокоит на самом
деле. Жить отказываюсь, прямо, дальше. И какой выход мне
видится? Я существую, я существую, я существую. Пока играет эта
музыка, и я говорю – я буду существовать. Непосредственность
– это выход. А, может, и вход. Нет нормы поведения. Нет
морали. Есть непосредственная реакция на столкновение с чужим.
И мне страшно. И мне страшно. И мне страшно. И смешно. Я
хочу быть простым и глупым. Плюньте что ли в меня, я хочу быть
как все. А это непросто. Это очень непросто, если ты вырос
на краю земли, а потом очутился в огромном мегаполисе. Если
ты все детство смотрел на снег, на черные дома, на кусты
карликовых ив, а теперь должен смотреть в мерцающий монитор. А
вокруг люди, которым нет до тебя никакого дела, и музыка,
музыка, музыка вокруг. Вы знаете, у меня в кармане сейчас
дырка. Если я перестану говорить – меня не станет. Но говорить
тяжело и глупо. Будущего нет. Мобильный телефон, мне сказали,
облагораживает человека. Мне нужна земля. Мне нужна почва,
чтобы дышать. Тяжело. Леденец, что ли съесть. Я питаюсь
одними леденцами. Я завтракаю, обедаю и ужинаю одними леденцами.
Я буду разговаривать с вами, потому что больше мне не с кем.
Я решил говорить всегда правду. Я всегда жалел, что я
простой человек и у меня нет ничего. Теперь я страдаю оттого,
что, оказалось, я не простой. Это выяснилось само собой. В
битком набитой электричке я посмотрел вокруг и сказал себе –
люби этих людей. И у меня не получилось. Я хотел быть как они,
и не смог быть как они. Это самое худшее, что могло
случиться в моей жизни. Это самое худшее. Не считая, конечно, того,
что у меня все время болит горло. Здесь пахнет обедом.
Муравьи стали обедать. У нас тут есть специальное помещение для
обедов. А я – глупый пингвин – не обедаю, потому что я
питаюсь не едой, а леденцами. Свитер на мне очень хороший и
теплый. Светочка привезла. Я хочу домой. Скучаю по снегу. Даже не
знаю, остались еще такие хибары? Чтобы света внутри мало,
потому что снег закрыл половину окна, и стекла синие-синие –
обледенелые. И краска белая на раме отколупалась. А на
подоконнике грязно-желтый ком в фольге – неиспользованная замазка.
Ее нельзя брать в руки. Если попадет под ногти – будет
больно. А чтобы выйти пописать, ударение на второй слог, нужно
надевать валенки. Но можно и босиком. Быстро-быстро. В
коридоре сквозняк и ларь с углем. Уголь весь в белых точечках –
иней. Бежишь в сортир, потом обратно. На кухне – тусклый свет
лампочки. Забираешься на табурет. А на столе, в блюдечке,
вишневое варенье. Подарок от дальней родственницы. Прислали в
посылке. И жар от печи. Почему этого никогда не будет?
Степлер. Что это такое? И почему мне нужен степлер? Кто взял мой
степлер? Положите на место. И выключите, наконец, эту
музыку. Иначе мне придется встать из-за стола. А если я встану
из-за стола, то я замолчу и перестану быть самим собой. Быть
самим собой. Дыра в моем кармане – это выход. В безвозвратные
заснеженные дали вечной тундры, в законсервированное
пространство-время, в кровяной комочек эмбриона. И когда-нибудь я
уйду через эту дыру. Если мне удастся сохранить себя.