Библиотечка Эгоиста (под редакцией Дмитрия Бавильского)

Отчаявшись (какое трагическое начало) остановить в Брюсселе такси,
зашёл в отель.

Искал фиакр начиная от музея Хорта, мекки Арт-Нуво, куда приехал всё
же на нём, гениальном, видимо, хлопце, сдавшем назад метров
пятьдесят, когда условность взятых на себя ролей навалилась
ответственностью перед зрителями — я, подняв руку,
голосовал, он ехал в машине с шашечками и с белым пластиковым соском
«такси» на крыше.

Предупредив о проказливом туристе соработников-баранщиков,
горемычный водитель вымел всякий след наёмных извозчиков с улиц имени
закрытых магазинов. Пока я понуро брёл вдоль трамвайных
рельсов и соблазнялся мыслью о перекускусе в единственно
открытых ресторанчиках, рыжий английский человек, до этого мягко
увещевавший в музее Харта /в блокноте неразборчиво — ни то
по-, ни то не- /жилого спутника в чём-то глухо убедительном и
примерявшимся в спальне к писсуару (оказавшемуся на
удивление впору пригнанным к росту рыжего манекена), остановил меня
полчаса спустя на незнакомой улице французским торопливым
таратором и вопросом: где здесь выход? Ему сопутствовала
седеющая дама, от которой и шёл приглушённый бубнёж. Как попасть
в центр? В центр чего — хотел скаламбурить я, но, опасаясь с
детства огненно-рыжих, лишь буркунл: No clue. Нет у меня
клубочка, не ариаден будь я, не знаю путь, ни гу-гу, моей
клетушки заржавлены прутья, нет, не могу.

Отчаявшись встретить шуструю пролётку, долговременное отсутствие
которой вступало в преступную связь со временем, остававшимся
до отбытия плацкарты к Парижу, решился на подлог. (Я думаю о
том, были ли у меня с собой часы, и не могу вспомнить —
порвался ли ремешок до отъезда или уже позже ... кажется, что он
был порван давно, с полгода, но помню, что при себе нёс
хронометр, но вдруг тоже фантом — в блокнотике вижу упоительную
заготовку на тему времени «неуёмным неоседланным скакуном»
и окончательно решаю, что часов не было, но время шло).
Ключик: я решился на подлог.

Лирическим отступлением: надо казать мою вездесущую способность
останавливать готовых для найма автобретёров. Способность
воистину сверхъестественную. В Нью-Йорке, подвластные мановению,
останавливаются лимузины, шуршавшие в противоположном
направлении к опостылевшему владельцу — падишаху, мыльному барону
информационных технологий или честному биржевому шарлатану. В
Москве в новогоднюю ночь выходят из колеи накатанные
маршрутные мини-вены, чтобы трястись на мягких податливых рессорах
в спорт-клуб Динамо. В Крыму первый попавшийся лихач только
с восторженным подобострастием просит: а можно я жене
скажу, что мы в Феодосию уезжаем? и безропотно едет. В Стамбуле
останавливались купейные экспонаты неясной маркировки и везли
просто так, от полноты чувств. И это далеко не полный
список побед и торжеств.

В Брюсселе маны хватило на поездку в одну сторону. Усталая Европа
покоряла очередное нашествие варваров отсутствием энтузиазма.
Варвар любопытен, дик, хитёр и изворотлив (утверждается, что
больше трёх прилагательных зараз читатель не проглатывает,
какое из четырёх кратких утонуло в Ваших глазах?).

Подлог состоял в заходе в отель с властным и мужественным видом.
Небрежно интересуюсь у девушки-ротик-жопкой:

— А где же моё такси, собственно?

— Собственно, какое? — очевидно тушуется ротик-жопкой.

— На вокзал,— негодую я. Я же опаздываю!

— Простите,— теребя уже телефон,— такси будет через пять минут.

— Через пять? Ну блять, ёбаный в рот, нахуй, я тогда пошёл вина выпью, что ли.

Вот тут и случился шебутной официантик.

Он мирно и размеренно работал сам-на-сам в совершенно пустом зале.
Посетителей не было, и даже за стойкой стоять было без
надобности, оттого официантик был растворён в подвешенных за донца
бокалах, нечастом частоколе расхожих крепких напитков и
белых скатёрках. Официанта не существовало.

Бесцеремонным Halo я соткал темнокожего немолодого мужчину с
крупными залысинам и запонками. Вино какой страны предпочитаете в
это время суток — должен был бы сказать он, будь хоть
чуть-чуть бельмеса, но был слишком польщён демиургическим актом его
создания и оттого восторженно немоват. Истово улыбался. Я
смотрел на него не мигая, механизм счёл сообщение,
неопытность новорожденного замедляла его неловкие, неуклюжие движения
— всё впервые, всё внове.

Официант начал выставлять за стойку бутылки вина, перетаскивая их с
витрины и неубедительно щебеча — Есть вино испанское,
итальянское, калифорнийское (я брезгливо сморщился — олух),
французское. На текущем этапе формирования гомункулуса подбор
винных критериев помельче ещё не выкристаллизовался, и ни цвет,
ни год, ни провинция виноградного произрастания пока не
существовали. Мой протеже послушно расхваливал тяжёлые портьеры
границ, давно, впрочем, раздвинутых, ожидая кивка одобрения
той или иной державе. Я уютно сглотнул на Франции.

Штопора не было. Или младенец не знал, где он лежит. Одобрив в целом
мой выбор, человек безмолвно ушёл. Делся. Оставив передо
мной на стойке непочатую (ибо закупоренную) бутылку и пустой
прозрачный стакан. Пыли подозрительно не было. Вернувшись
через пять минут, стал молча открывать. Памятуя о блицкриге
заказа такси, я спросил счёт — пока суть да дело.

— Сколько?

— Ждите, я принесу ВАМ чек.

— Какие церемонии промеж родни, старина, огласите сумму.

Механического утёнка заело на слоге «кря». В барабанного зайчишку
стряхнули сигарный пепел. Шестипалого заводного паука хватил
Кондратий. Лупоглазый робот спалил в себе микросхему
моторики.

Официант делал шаг-полушаг вперёд, к кассовому аппарату, и, рукой
держась за стойку, тянул себя назад, бормоча нечленораздельно.
Наконец ноги обороли тулово, он добежал до дуги
разноцветных кнопочек и проколотил по ним бодрую гамму кассирш. Не всё
удавалось сразу, через четыре минуты он выкрикнул из-под
покорённого аппарата — четыре сорок пять, мсье, право же, свои
люди, сочтёмся. Может, это было самое счастливое время его
жизни, эти четыре сорок пять, с того момента, как стало
очевидно, что я зайду в бар, до того, как я посмотрел на него,
воплотив. Оставив политкорректные пять, я вышел в вестибюль с
бокалом, отглотнул вина; перебираясь вдоль полоски
темно-красной жидкости, приплюснутое набухшей выпуклой кромкой,
подъехало такси. Боковым зрением я отметил наступившую в баре
пустоту, оставил стакан на столике и вышел сквозь вертушку.

Bruxells-Midi — прочёл я по билету, Bruxell — поправил меня
водитель, убирая множественность, намекая на неповторимость,
уникальность, неподсерийность столицы Бельгии. Да, конечно, подумал
я, но всё же — брюссельцы. Помахав безлюдному витражу бара,
подмигнув пустой стойке с отражением таксистского затылка
на пивном рычаге, я покинул своего перезрелого первенца.