Искусство

В то мартовское утро 1999 года я немного страдал от легкого
похмелья. Вернее, не страдал, а, скорее, чувствовал последствия в
виде не вполне спокойного восприятия действительности. Я даже
колебался, а не пропустить ли мероприятие, потому что надо
было по пути обязательно успеть забросить на вахту Театра на
Таганке компакт-диск, а времени было мало. В
предшествовавшие акции 7 дней я сыграл 8 спектаклей в Берлине и Москве,
причем накануне вечером — два, один за другим. Очень устал.
Ночью с одной знакомой довольно много выпили... Позвонил
инженеру пейджинговой компании. Узнал, что за время моего
отсутствия — пока я был в Берлине — мне на пейджер звонил Андрей
Монастырский. Звонок этот не связан с планировавшимся мною
открытием сайта «Концептуализм», а был приглашением на очередную
акцию. Сбор, как в былые времена, у Савеловского вокзала.
Группироваться вокруг Ю. Лейдермана.

Итак, я все же явился на пункт сбора и среди множества знакомых и
полузнакомых лиц увидел N. Я возблагодарил судьбу за свое
особенное состояние в то утро: от такой встречи на трезвую
голову я вполне мог бы получить разрыв сердца! Я был влюблен в
N., и 10 месяцев назад мы расстались. В течение этих 10
месяцев я ни разу ее не видел и ничего, почти ничего не знал о
ней. Через месяц после того, как мы расстались, я почувствовал
боль столь нестерпимую, что согласился с уговорами моего
администратора и отправился на консультацию к экстрасенсу.
Экстрасенс предсказала мне, что мы с N. не увидимся в ближайшее
время, но встретимся примерно через год, но эта встреча не
будет значить для меня того, что значила бы сейчас.
Предсказала она и возможность гибели для N. Я очень испугался
(будущее показало, что экстрасенс немного ошиблась — в отношении
того, кому она предрекала гибель). Когда через несколько
месяцев N. позвонила и попросила обеспечить проход на мое
выступление с Д.А. Приговым в «Бедных Людях», я возликовал! Это
означало бы, что предсказание экстрасенса не сбылось, что все
это ерунда, как и следовало ожидать. Однако несмотря на
присутствие N. в «Бедных Людях», я ее тогда так и не увидел...
Однако другие ее удивительным образом видели, рассказывали —
где она сидела, во что она была одета... Я почувствовал себя
пиранделловским Генрихом IV, голова сильно закружилась. Ну
вот, прошел год, и мы неожиданно встретились у касс
Савеловского вокзала. Естественно, всю дорогу к заветному полю близ
деревни Киевы Горки мы с N. проговорили. Она призналась, что
рассчитывала меня встретить, так как год назад мы с ней были
на акции КД в Измайловском парке. Пришла посмотреть — что
со мной сталось за это время. За окнами электрички замелькала
с трудом узнаваемая местность. Я не был здесь лет 15 — со
времени акции «Выстрел». Лобня, впрочем, не очень изменилась.
На остановке автобуса я перекинулся с кем-то парой фраз о
«Выстреле», о том, как тогда — в 1984 — я был скептически
настроен перед акцией Коллективных Действий, как пролежал в
«могилке» пару часов и впал в какое-то странное состояние. Юра
Лейдерман по дороге к Полю сказал мне, что акции КД изучают,
студенты пишут о них курсовые работы. Указал на
мемориальный щит... Лена Елагина спросила, узнаю ли я Поле?.. У самого
же Поля мы с N. как-то разошлись. Я экипировался довольно
основательно. В оставленном на пейджере сообщении Андрей
Монастырский накануне предупредил меня, что придется ступать в
глубокий мокрый снег. Поэтому помимо пластиковых пакетов я
захватил скотч, чтобы, обернув обувь в пакеты, примотать их к
джинсам. Получилось неплохо — наподобие чулков-сапогов
армейской хим-защиты. Можно было бы, правда, взять пакеты
побольше, как у Рыклина... Естественно, я стал помогать скотчем и
другим — особенно долго провозился с какой-то шведской семьей,
кажется, так что к стартовой площадке подошел одним из
последних. На опушке леса Лена Елагина раздала конверты, и я
услышал, что надо по сигналу — взмаху красной тряпки идти в
сторону группы берез. Мне ОЧЕНЬ понравилось, что тряпка будет
КРАСНАЯ. Очень люблю красный цвет. На мне, как правило,
всегда есть что-нибудь красное из одежды. Вот и тогда я был одет
в подаренную N. красную рубашку. Мелькнуло вдали что-то. Я
не очень понял, в сторону какой группы берез, но шагнул...
Чувствовал себя опоздавшим: думал, может, что пропустил?!.
Сразу же я провалился по колено. Дальше в моем сознании
произошло некое смещение. Необходим экскурс в недалекое прошлое:

Год назад до описываемых событий (март 1999) мы вместе с Андреем
Монастырским были приглашены в Фельдкирх, провинция
Форарльберг, Австрия. Местный художник-концептуалист Герт Гшвендтнер
устроил фестиваль русского искусства, преимущественно
концептуального направления. В фестивале принимали участие также
Д. А. Пригов, Л. Рубинштейн, В. Сорокин (к постановке местным
театром пьесы которого — «Hochzeitsreise» — я написал музыку).
Фестиваль проходил в Pfortnerhaus'e иезуитского колледжа,
того самого колледжа, где учился Нафта, персонаж «Волшебной
Горы». Фельдкирх лежит в альпийской долине, и я почувствовал,
что меня неудержимо потянуло взобраться на одну из вершин.
В моем сознании покорение вершины связывалось как-то
ассоциативно с браком. Так было у меня в 76 году — перед первой
женитьбой. А тут накануне приезда в Австрию мне нагадали на
картах таро свадьбу! (Гадание подтверждалось — слева — музыка,
справа — тюрьма: слева от Дома Привратника в Фельдкирхе
располагалась Консерватория, справа — провинциальная тюрьма). Я
естественно связывал предсказание свадьбы с N., я не знал,
что гадание предрекало мне не брак, а всего лишь работу над
«Hochzeitsreise» — «Свадебным путешествием» Владимира Сорокина, которое
ставил местный театр Saumarkt в Доме Привратника! В общем,
в первый приезд я ограничился всего лишь подъемом в
предгорные области вместе с Андреем. Затем я вынужден был уехать на
дней десять в Москву — спектакли в театре на Таганке «Москва-Петушки» («Я
облеку тебя в пурпур и крученый виссон, я увезу тебя
куда-нибудь — в Лобню тебя увезу!»). По приезде в Москву что-то
необъяснимое разладило наши отношения с N. И вот, когда я
вернулся в Австрию, мной овладело просто маниакальное желание
подняться на вершину. Подхлестнули меня еще несколько
совпадений: пастор местной реформатской церкви, помогавший Андрею в
его акции в Pfortnerhaus'e видеосъемками, попросил меня
поиграть в его церкви на богослужении. В то воскресенье, когда я
был приглашен играть, состоялся обряд крещения девочки. Мать
девочки — немку (или как она сама себя называла —
Volksdeutsch) с моей малой Родины — Казахстана звали так же, как и N.
Имя самой девочки — традиционное имя в моей семье. Отец
девочки — местный любитель фри-джаза — оказался альпинистом.
Родители новоокрещенной забрали меня к себе — мы проговорили о
России, музыке и ближайших вершинах Альп до позднего вечера.
В общем, назавтра мы с Гертом отправились в горы. Шли по
очень глубокому снегу — местами до 6 м, но не проваливались,
наст держал. Когда до вершины Фрешенвег (2006 м) было уже
рукой подать, как мне казалось, я дал себе зарок — если коснусь
креста на вершине, у нас с N. все будет хорошо. На самом
деле до вершины было не так уж близко: крест, казавшийся мне
двухметровым, был высотой десять метров! — Обычный в горах
обман зрения, — прокомментировал отговаривавший меня от этого
Герт. Сам он — настоящий горец. Детство прошло в Тироле
(поэтому мы с ним общались часто по-итальянски). Впервые
спустился с гор в долину в возрасте 14 лет. Горы хорошо понимает —
не то, что я. Однако сразу же после того, как мы увидели
крест, Герту стало плохо с сердцем, и он заторопил меня
спускаться. Собрались дождевые облака, оставаться на снегу было
очень опасно. Если пойдет дождь, наст превратится в кашу
(напомню, под нами было примерно 6 метров снега и было даже слышно
журчание какой-то речки из-под него). Я уговорил Герта
подождать меня на каком-то пригорке и буквально бросился к
вершине. Когда я приблизился к верхнему плато, имевшему форму
генеральской фуражки, я дал себе более сильный зарок — если
доберусь до 4 часов, то и. т. д. Каков же был мой ужас, когда
поднявшись на плато я увидел, что оно полно снега, снег этот
подтаял и не выдерживает моего веса! Я проваливался по
колено, а то и по пояс на каждом шагу. Непостижимым образом при
отчаянном напряжении всех сил я все же коснулся креста за
несколько секунд до 4 часов. Последние минуты две под ногами
появилась почва и я побежал к пропасти, на краю которой был
укреплен крест. Уцепившись за него, я стоял так минут десять:
физиологическое чувство страха не давало расцепить пальцы.
Пропасть под ногами была около километра. Было видно не
только Фельдкирх в Австрии, но и Лихтенштейн, и Drei Schwester в
Швейцарии. Я присел на корточки, закрыл глаза, и лишь тогда
пальцы расцепились... К кресту был прикреплен компостер для
удостоверений в том, что вы действительно совершили
восхождение, а также объявление о том, что совершать восхождение без
проводника, без специальной обуви и снаряжения
категорически запрещено (под этим австрийский флаг и герб). Герт
предупредил меня о том, что возможно на вершине я буду слышать
голоса, которые будут звать меня. Не надо обращать на них
внимания, это всего лишь тролли — горные бесы. Горцы к ним
привычны. Ни в коем случае не подходить к краю по снегу — это
многометровый снежный карниз над обрывом. Я пропустил это мимо
ушей, но там на вершине в полном одиночестве я вдруг стал
слышать какой-то скулеж, царапанье, шебуршание и копошение
чего-то совсем рядом, за снежной кромкой... Путь назад был
опаснее. По беспечности я попробовал спуститься не там, где
взбирался. В результате оказывался на такой крутизне, что начинал
скользить с ускорением вниз к обрыву. Камешки катились из
под ног, а потом долго летели в пропасть... Уцепившись за
какие-то хвойные кусты, тормозил и взбирался назад. Обиднее
всего, что я уже видел при этом сидящего на каком-то бугорке
Герта, спокойно читающего буддийские сутры... Так продолжалось
несколько раз. Дальнейший совместный путь вниз был тяжелым.
Снег стал таять. Я тупо, как усталое животное, шел за Гертом
след в след, иногда по пояс в мокром снегу. Мы молчали.
Ручейки превратились в горные потоки, настоящие водопады. Я
сильно обгорел на солнце, глаза тоже были обожжены
ультрафиолетом — снег стал розовым... Но внутри было тихо, пусто и
радостно. На следующий день в офисе театра Saumarkt меня ждала
электронная почта от N.: она взяла билеты на самолет, в Крым
летим вместе!

Так вот — на Киевогорском поле снег был точно такой же, мокрый,
плотный, чуть розовый, я даже видел, как в Альпах — каких то
насекомых в снегу... Яркое солнце, напомнившее мне альпийское.
Было тепло — и странно, что вокруг столько снега. Поле было
насыщено энергией — поле Коллективных Действий волшебное,
как Волшебная Гора. Почему-то мне показалось, что если я приду
первый, то N. вернется. И вот передо мной почти такое же
снежное пространство, как на плато у вершины Фрешенвег. Я
пошел по глубокому снегу, и, кажется, сначала сильно оторвался
от основной группы, которая шла за мной след в след. Меня
просто распирало от радости и азарта! К середине поля я не
слышал уже голосов за спиной. Примерно там же я заметил красное
полотнище правее группы берез, к которой я шел. Я стал
неуверенно поворачивать к полотнищу. Я все надеялся, что снег
станет менее глубоким. Но не тут-то было! Я начал немного
уставать, задыхаться. К тому же я нес в правой руке конверт с
документацией. Появилась мысль, а не посмотреть ли, что в
конверте? Или хотя бы положить его в рюкзачок. Я посмотрел назад
и увидел, что какая-то фигурка в красном идет за мной. Нет,
надо уж идти первым. Я подумал, что это кто-то из незнакомых
юношей студенческого вида. N. говорила по пути на Поле с
кем-то из них. Они все вместе занимаются на каком-то семинаре
по современному искусству в МГУ. Впереди наперерез мне
проехал какой-то снегоход. Подумалось, забавное зрелище мы
представляли для пассажиров этого снегохода! А что если спросят,
что это вы тут делаете? Помнится, во время «Выстрела»
какой-то агроном местный или председатель колхоза приезжал на
газике, ему объясняли что-то... Когда я различил надпись
«ПРИМЕЧАНИЕ» и узнал стоящих у полотнища Сергея Ромашко и Колю
Паниткова, я услышал, что меня пытаются нагнать. Оглянувшись, я
увидел, что это девушка в красном. Она, видимо, очень
старалась, дыхание было шумным. В этом месте снег подо мной
перестал проваливаться так же легко, как прежде. Он почти держал
мой вес, но в последний момент, когда я вытаскивал одну ногу,
другая тоже проваливалась. Снег стал глубже. Неожиданно я
провалился по пояс. Один из пакетов на ноге порвался. Обидно,
когда тебя обгоняют на последних метрах, к тому же обгоняет
девушка! Впрочем, когда она достигла глубокого места, где я
провалился по пояс в первый раз, я успокоился. Все же я
работник физического труда, в отличие от всех этих художников,
философов и поэтов! Специфика деятельности нашего дорогого
музыканта не позволяет ему в полной мере воспринимать все
тонкости эстетики концептуализма, как сказал однажды И. И.
Кабаков на обсуждении у Монастырского. Естественно, что я, уже не
торопясь, пришел первым. Очень приятно было видеть Андрея,
Сабину Хэнсген с видеокамерой, Ромашко, Паниткова. Вскоре по
моим следам пришла девушка в красном. Люди приходили к
полотнищу по моим следам еще долго. Последние шли уже не по
следам, а по настоящей тропинке, совершенно сухие. Для меня
акция была законченной. Я почувствовал такое же состояние
пустоты и радости, как после спуска с Фрешенвег. Как-то совсем не
думалось. Только смутные, безотчетные ощущения. Мне не очень
почему-то понравилась идея разрезания красного полотнища,
показалась немного кощунственной. Я нехотя отрезал какой-то
кусочек с краю. Ножницы не резали, а жевали. Кусочек
получился какой-то лохматый, звездообразный. Я положил его в задний
карман джинсов и, забыв о нем мгновенно, протаскал этак с
неделю. Никакого объяснения акции мне не было нужно. Все было
самодостаточно и исполнено для меня многих смыслов. Что-либо
анализировать не было ни малейшего желания. Постепенно, по
мере удаления от Поля, мне стало казаться невозможным все
это — исполнение загаданного желания, зарок, возвращение N.
Внутри стало еще более спокойно и пусто. Придя домой, как и
после акции «Выстрел» 15 лет назад, я сразу же уснул.