Литературная критика

Нарушая законы жанра

Мы живем в трагическое время — так сказал писатель Олег Павлов в
одном из своих последних интервью. И он прав.

Меня сегодня уволили. Сократили по штату. Но не это, естественно,
моя трагедия. Дело в том, что я работал копирайтером (автором
рекламных текстов) в Издательском Доме «С-инфо». Это то
самое издательство, которое первое на постсоветском пространстве
начало издавать так называемую «желтую прессу» (газета
«СПИД-инфо» — самый известный, как нынче говорят, бренд
издательства). Поступил я туда на работу этой весной, будучи только
что выпущен из стен Литературного института. То была моя
первая «настоящая» работа (до этого — весь джентльменский набор
«творческого интеллигента» — работа дворника, журналиста в
производственной малотиражке, ночного сторожа, ночного же
продавца в продуктовом магазине, — в общем, что-то разовое,
бросовое и никому не нужное). И вот мне предлагают «настоящую»
работу с зарплатой, на которую я никогда даже не мог
рассчитывать. Получая эту зарплату, я смог купить первый свой
компьютер (на котором и печатаю сейчас этот опус), а так же
довольно-таки часто покупал пельмени «Дарья» и сок «J7», которые
ранее, конечно, себе не позволял. Это я к тому говорю,
чтобы вы не подумали, что моя зарплата была какая-то
непомерно-астрономическая, — обыкновенная такая зарплата, жить можно. И
вот через полгода меня увольняют. Не буду объяснять причины
— они малоинтересны для нас. Скажу не соврав, я
почувствовал облегчение, когда вышел из офиса свободным безработным
человеком. Вот мы и дошли до моей трагедии.

Я, конечно же, понимал, что занимаюсь позорным ремеслом. Ненавидеть
то, чем ты живешь, чем кормишься — что может быть хуже
этого? А я ненавидел, люто ненавидел. Ненавидел газету
«СПИД-инфо», ненавидел себя за то, что призывал людей эту газету
любить. И вместе с тем, вместе с этой ненавистью во мне жило
чувство (да, будем до конца откровенны)
благодарности. Здесь меня считали за человека. А,
допустим, в круглосуточном магазине, где я работал ночным
продавцом — неделя через неделю, — вы понимаете это? работаешь
с девяти вечера до девяти утра, а потом бежишь в институт
на учебу, спишь там на лекциях, а после лекций снова бежишь в
магазин, и получаешь за это две с половиной тысячи рублей,
и на эти две с половиной тысячи ты живешь месяц, да не один,
а с женой, которая и такую-то работу найти не может, потому
что нет у нее регистрации, и так месяц за
месяцем — так вот, на такой работе меня, понятное дело, за
человека не считали. И как мне тут не испытывать чувство
благодарности? Но не хочу себя оправдывать — я знал, что
занимаюсь неправым делом. Знаю это и теперь, и эта полоса моей
биографии будет всегда моим позором, и пусть будет. Это и есть
моя трагедия.

Но я тут не автобиографию взялся писать, а
неформатную литературную статью (а что это значит? а значит это то,
что ни для газеты, ни для журнала эта статья не годится,
потому что очень она расплывчата, не конкретна и не
концентрирована). Так вот, говоря о трагическом нашем времени, Олег
Павлов имел, конечно, в виду и мой случай — случай
провинциального человека, живущего в столице, человека, стремящегося
вжиться, врасти в новую, экзотическую для себя почву, но так и
не вросшего в нее. Не вросшего потому, что
ориентиры жизненные у него сбились, не успев еще появиться.
Хочется мне верить, что Олег Павлов имел это в виду тоже.

Теперь о том, что я, собственно говоря, хочу сказать. Хочу я вот что
сказать. На мой сугубо объективный взгляд (а кто в этом
вопросе может быть объективнее меня?) противостояние
провинции и столицы — это один из
самых важных моментов современного российского общества
вообще, и литературы — в частности. Если противостояние
славянофилов (почвенников) и западников (либералов) — это историческое
противостояние, то противостояние столицы и провинции — это
противостояние относительно молодое.
Можно, конечно, вспомнить 60-ые годы прошлого века, а именно,
противостояние городской прозы и
деревенской. Но если мы приглядимся, то увидим, что в
сущности это тот же самый антагонизм почвенников и либералов
(ну, или патриотов и демократов — тут уж как хотите). А
противостояние провинции и столицы стало возможным — по большому
счету, а не потому, по какому вы подумали — только в
нынешние времена. Потому что никогда еще провинция не была так
далека от столицы, никогда столица не жила своей обособленной
жизнью, никогда еще Садовое кольцо не становилось для жителя
Москвы границей ойкумены. Это противостояние нынче столь
ощутимо, что в пору говорить уже о столичной субкультуре,
непонятной, чуждой провинциалу до тех пор, пока он не окунется в
эту субкультуру — ну, например, не сходит разок в клуб ОГИ. В
крайнем случае, надо, сидя там в своем Урюпинске, слушать
радио «Ультра» и прочий хеви-металл-рок, чтобы — как это
толком сказать-то — приобщиться, да-да, именно
это слово здесь сейчас и нужно.

На самом деле я вру. Нет, из «СПИД-инфо» меня действительно уволили.
Зато никакого противостояния провинции и
столицы не существует. Это я специально
соврал, чтобы легче мне было свою концепцию
отстаивать — ну, типа, провинциальному человеку плохо в
столице, потому как он оторван от почвы, а москвичу в столице
хорошо, потому что он к почве никогда привязан не был. Все это,
мягко говоря, неправда. А что правда тогда? А правда — это
то, что в постинтеллектуальном обществе идеи не работают.
Работает догматическая приверженность идеям. Сознание определяет
бытие.

И получается, что как бы можно все. Можно
анализировать прозу писателя Шаргунова, издавать в издательстве
«Академия» собрание сочинений активиста пензенско-московского
лито поэта N, можно даже с литературоведческой точки зрения
разбирать рекламу «А у нас Новый год». Мы это уже имеем.

Послушай ым-ым
Послушай джага-джага
Послушай ым-ым
Мне это нада-нада

Эти стихи я в одной газете прочитал, на последней странице. Текст
песни, Катя Лель песню поет. И можно быть уверенным, стишок
этот обязательно, как говаривали в прежние времена, найдет
своего читателя.

Почему — как бы? Потому что — это кажимость. В
итоге — как прежде не все можно было, так и сейчас нельзя
все. Возможно — да, но — не должно. А все потому
что — трагедия. Отход от традиции
предполагает поиск новых форм существования, которые должны стать
новой формой традиционности. Это ломка, в результате которой
может возникнуть новое культурное пространство, или же —
ничего не возникает, и тогда происходит откат, возвращение к
традиции прежней. Хорошо если бы все было так. Но в реальности
традиция может быть только одна. И уже поэтому отход от нее
предполагает крушение.

Проще всего свалить всю вину на интеллектуальную элиту. Так мы и
сделаем. Она виновата, потому что никто виноватее ее быть не
может. Народ по определению — в стороне. У
народа нет выбора (чему недавно мы все были свидетелями),
народ воспринимает все то, что ему должно воспринять. И главное
— он не ропщет, не мечется и, что самое главное, не впадает
в самообман. Народ не может быть не прав. Не правы те, кто
обозначает идеи. А это дело, как известно, очень опасное.
Идеи имеют привычку материализовываться, и тогда мертвецы
поднимаются из своих могил и приходят ночью к сладко посапывающим
во сне шарлатанам, занимающимся столоверчением на
корпоративных вечеринках — где-то между обедом и танцами.

Отказаться от элитарности и заняться элементарным
просвещением — вот, собственно, задача современной русской
литературы. Если вам эта задача кажется позорной — придите и
зарежьте меня. А потом глумитесь над моим телом. Получите
свой кусочек джаги-джаги.