Литературная критика

Тут мне попалась одна книжонка. Некто Меняйлов пишет. «Записки
Сефирота», или что-то такое. Впечатляющая вещь, по прочтении
которой я понял, что хотел бы родиться несколько ранее, и с
одной целью: убить сначала З. Фрейда, а потом Э. Фромма. В
общем, Меняйлов сильно лечит насчет того, что весь мир — это,
прежде всего, некрофилия, копрофилия, анальность, подавление,
манипулирование копрофилов биофилами, дерьмо и женщины,
которые тотально есть только худшая разновидность дерьма.

Вообще-то, Меняйлов лихо лечит, убедительно, и кто-то может легко
поверить, что половина из знакомых ему людей одержимы мечтой
пробраться в морг и заняться, наконец-то, отсасыванием
остаточной мочи у беззащитных трупов. Другая же половина, якобы,
мечтает о живом дерьме на face, и не в переносном смысле. Ну,
а уж женщины... Только одна страсть типа может соперничать
в сердцах женщин со страстью к дерьму — страсть к
импотентам.

Разновидностями некрофилии, если верить Меняйлову, являются
гомосексуализм, литературная критика, административная деятельность
во всех формах, частное предпринимательство, особенно
педагогика и медицина, актерское искусство, то есть театр и кино,
вообще сцена, журналистика, особенно телевизионная,
изобразительное и просто искусство и так далее, все, что связано с
властью, публичностью, воздействием на сознание и материю
других.

К биофилам же с уверенностью можно отнести только, говоря просто,
рабочих и крестьян, скромных делателей скромного, реальных
трахальщиков своих единственных и пожизненных баб.

Соблазнительная теория. Ведь так легко вписывается в эту простую
схему, скажем, та же Маруся Климова. Кстати, Меняйлов признает
только одного мирового мыслителя за истинного биофила, а
именно Льва Толстого, которого так «ненавидит» наша радикальная
Маруся. В кавычках как бы, и потому еще в данном контексте,
что (по Меняйлову) то, что делает МК с Толстым или с
Пушкиным, вовсе не является с точки зрения некро и копрофилки
чем-то отрицательным, наоборот, испражнение на голову мужчине,
лучше мертвому, является для этого конкретного трупа, на лицо
которого и испражняются, высшим благом, знаком особого
отличия и чести, наряду, правда, с точным и веселым указанием
предназначения и роли покойного в истории литературы там, или
философии. Это просто реквием какой-то плюс, разумеется, и
Канкан заодно!

И все же! И все-таки! Есть одна вещь, которая ставит под сомнение не
только пафос и статистику Меняйлова, но и творчество самого
Э. Фромма, этого Шарля Перро (Синяя борода) двадцатого
века. Эта вещь — смерть. Мы только не будем путать смерть и все
мертвое, поскольку, как всем понятно, это очень и очень
разные вещи. А ведь путают, и часто.

Смерть, как ни странно, это такая точка разрыва, которая относится к
графику функции жизни, и, следовательно, все мертвое к
смерти отношения не имеет. Обычно-то думают наоборот, и всем
известен этот широко распространенный, довольно пошлый афоризм,
что, мол, смерти нет. Но смерть есть, по крайней мере,
смерть близких, друзей, просто других. Да и своя собственная
смерть есть, уже есть, даже несмотря на то, что сам ты еще
живешь, дышишь и, может быть, неплохо себя чувствуешь.

Если мы говорим о бессознательном, то обычно говорим о каких-то
комплексах, об Эдипе, о живом и мертвом, о дерьме и власти, о
кайфе и боли, о садо и мазо, и так далее. Но все это, тут не о
чем и спорить, не имеет никакого отношения к смерти. Между
тем, знание о смерти (не о мертвом, а о смерти) — это
наиболее глубокое и мощное знание человеческого подсознания,
определяющее его поведение в несравнимо большей степени, чем,
скажем, отношения с матерью в раннем детстве, тип
сексуальности, чем что бы то ни было. Причем, как ни глубоко эта штука
обосновалась в подсознании, но она настолько сильна, что
большинство людей никогда не смогли бы дожить в здравом уме до
своей реальной кончины, если бы этот невроз не был постоянно
под воздействием веками апробированных купирующих средств,
так называемых социальных механизмов, среди которых религия
только в ряду других, возможно, более важных явлений.

Отсюда, собственно, и так называемое влечение к смерти. Те
тривиальные вещи, которые были изложены в предыдущем абзаце,
позволяют нам, однако, говорить о существовании комплекса
смерти (КС). В отличие от других комплексов (или
неврозов), этот не может быть никаким образом «компенсирован» на
индивидуальном, психоаналитическом уровне. Этот комплекс
компенсируется иначе. КС определяет жизнь каждого человека
сверху донизу и, собственно, является главным источником
психической энергии, или центром принуждения, буквально
заставляющим человека (и верующего, и неверующего) жить в тех
невыносимых (социальных) условиях, в которых любое другое животное
немедленно бы сдохло. Но дело в том, что эти самые социальные
условия и есть всегда главный продукт подсознания, продукт
комплекса смерти. Человек всегда жил и живет внутри такого
мира, главным свойством (или предназначением) которого
является преодоление комплекса смерти.

Собственно, «влечение к смерти» — это и есть всегда негодная попытка
преодолеть КС индивидуальным каким-нибудь способом. Здесь
главное не «к смерти», а «влечение». Это влечение, обычно —
простое сачкование, отказ от страдания за счет других, своего
рода прогуливание занятий, психический паразитизм.
Инфантильный биоцентризм под видом мечты о воле. Впрочем, не всегда
это так. Влечение к смерти запросто, например, может
овладеть теми, кто близко ознакомится с практикой, скажем,
российских уголовных судов, с нравами наших судей, большинство из
которых, однако, почему-то женщины. Но дело в том, что биофилы
каким-то невероятным образом в массе своей избегают таких
ненужных знаний, и всегда свято верят в то, что возлюбленная
ими «строгость» не про них прописана, а, значит, всегда
справедлива. Вот недостаток строгости...!

Чаще всего это и называют почему-то некрофилией, и влечение к
смерти, и недостаток строгости! Ведь с точки зрения немецкого
обывателя «злоупотребления» в фашистских концлагерях, скорее
всего, были вызваны недостатком справедливой строгости.

Итак, в каком-то смысле, человек это такое животное, которое
трансформирует комплекс смерти в социальные отношения и структуры,
которые становятся для бессознательного (и личного, и
коллективного) формой освобождения от самого сильного и глубокого
тайного по отношению, собственно, к сознанию. Человек
обречен быть сверхсоциальным животным, но не в силу имеющегося у
него разума, а в силу КС, о котором,
впрочем, при наличии отсутствия разума говорить было бы
бессмысленно.

Так называемая некрофилия, как явление асоциальное в момент
актуализации, как и другие асоциальные явления, повествует о том и
только о том, что у довольно большого в процентном и
абсолютном выражении количества людей комплекс смерти почему-то
(смотри выше) сильно ослаблен, и они охвачены скорее влечением к
«смерти», чем к мертвому. Общество оказывается слишком
проявленной, но дурной моделью загробного мира для этих
личностей. Причем, это, скорее, не извращение. Якобы «некрофилы»
только раньше других чувствуют то, что рано или поздно сведет с
ума всех. Результатом всегда является перестройка
социальных структур в сторону их большего смертиподобия с точки
зрения коллективного бессознательного большинства, которую
«некрофилы» обычно начинают на пути к воле, но
никогда не заканчивают. Это мы все наблюдаем и сегодня, а
парадоксом, или иронией по отношению к Фрейду, Фромму или
Меняйлову является то, что записные биофилы, ремесленники,
пролетарии, мелкие лавочники, небогатые крестьяне и просто мещане и
обыватели, в конце концов, и оказываются главной
общественной опорой очередного Наполеона, и отнюдь не под влиянием
своих чудовищ-жен, якобы грезящих наяву импотентами и
трансвеститами (жены-то у биофилов, по определению, правильные).
Очередной Наполеон, Саддам или Троцкий становится
персонифицированным, материализованным нейтрализатором самой глубокой и
болезненной точки бессознательного, комплекса смерти, именно
для тех, для кого, в силу их как раз биофильства (комплекс
смерти наиболее выражен!) и в силу накопления мирового
«беспорядка», другие (традиционные или имевшие место социальные
механизмы) виды психотерапии стали казаться менее удобными для
восприятия, неэффективными. Так (опять-таки) называемых
некрофилов обычно при этом, в фазе стабилизации, уничтожают или
приводят в состояние совершенной ненависти к дерьму и
трупам. Гитлеровский режим просто не успел дожить до этой стадии.

О некрофилии, копрофилии, анально-накопительном типе и так далее
хотелось бы добавить еще и то, что все работы, посвященные этой
тематике, с моей точки зрения, являются примерами
сознательного или неосознанного программирования населения. Можно с
большой долей вероятности предположить, что до появления
работ Фрейда и Фромма некрофилия была всего лишь рядовым,
«обычным» видом извращения, редкой психической патологией, которую
именно научные труды означенных авторов, или те же книги
Меняйлова, превращали и превращают в массовое явление, по
крайней мере, в воображении «просвещенной» части населения. Это
примерно так же, как современная киноиндустрия (с этим никто
не спорит) программирует убийц и террористов, а современные
масс медиа и общественные организации программируют
гомосексуализм без берегов, да и наркоманию, в сущности.

В результате такого стихийного программирования наличные социальные
структуры начинают терять свои свойства убаюкивать комплекс
смерти, и, как мы видим, очередной властный «некрофил», Буш
это или Бин Ладен, предпринимают именно поэтому усилия в
сторону ужесточения бюрократических или религиозных
ограничений, восстанавливая необходимый безжизненный регламент
человеческого существования.

Мне думается, я не ошибаюсь, и противоречие здесь явное. По Фрейду,
Фромму, Меняйлову часть «некрофилов» ситуацию как бы
раскачивают, проявляя свою анатомию деструктивности, а другая часть
таких же «некрофилов» приводит систему к состоянию
равновесия, к большому удовольствию масс любителей всего живого, не
смотря даже на миллионы трупов при этом. Но тогда главными и
единственными некрофилами, без кавычек, и оказываются
Фрейд, Фромм, Меняйлов!

Не кажется ли вам это странным, когда при таком, казалось бы,
разгуле всего такого некрофильского, как педерастия, наркомания,
порнография, серийные убийства, просвещение (педагогика),
лицедейство или шоу-бизнес, медицинское обслуживание, не говоря
уж о постмодернистском манипулировании ценностями,
некоторые могущественные «некрофилы» пускаются во все тяжкие, чтобы
эту ситуацию как-то изменить в сторону как бы отказа от
дерьма?! Вспоминаются старые, добрые консервативные прелести,
правда, уже на уровне компьютерного века, со сканированием
зрачков, введением поголовной нумерации всех (для базы данных),
с фиксацией на видеокамеру каждого движения человека, с
использованием пейджеров для взрыва живых фугасов?! И при этом,
как все мы знаем, право силы на основании свободно
понимаемой справедливости имеет самый высокий рейтинг как раз именно
у биофилов, скромных созидателей и честных трахальщиков
своих жен-половинок! В чем дело?!

Ответ прост. Если смерть требует воли, то комплекс
смерти требует порядка! Прежде всего! И если этот порядок, в
свою очередь, потребует взаимной и поголовной дефекации
каждого на каждого, это будет организовано!

Но вовсе не обязательно! Скорее, наоборот! Если можно так сказать?!