Поэзия

 

 

Другие другие

 

Мне от себя так тяжело,

От нецензурных дел моих,

Что б мозги снова не свело,

Я буду думать о других.

 

Не обо всех, о тех, кто знаю,

Не так, не так, как типа я

В минуту трудную страдают,

И счастливы не для себя.

 

Как хорошо, что есть такие,

Сердца без недомолвок, пусть

Не будет, милые другие,

У вас тоски, а только грусть.

 

 

Вечный сон

 

Яшмовая дева

Высоких небес,

И всадник уставший

Высоких равнин,

Странно вошли

В зачарованный лес,

В лес русских женщин

И русских мужчин.

 

Я не такая! –

дева сказала,

Всадник коня

отпустил на Дон,

И не боясь

Мирового скандала,

Они спели вдвоем

Стеньки Разина сон.

 

Дева всплакнула,

А он улыбался

Этому вечному

Русскому сну,

Конь его ржал

И за поездом гнался,

Там между звезд,

На небесном Дону.

 

 

Прежние места

 

Не буду об ужасах, наверное, хватит о них,

Вспоминаю больничные свои мечтанья

О жизни спокойной и тихой, без страстей роковых,

О жизни, решившей закончить мое воспитанье.

 

Сегодня под кленом я в тюзовском плакал саду

О жизни такой, и спорил чуть-чуть со слезами,

Все будет нормально, только полис пропавший найду,

Да и по старости пенсия не за горами.

 

Потом я покинул Семеновский плац, отчего-то устав.

На месте, где Федор Михалыч минуты считал,

Детского театра сахарный кубик сверкал, –

Я знаю его гардеробщиц суровый устав.

 

 

Ностальгия

 

Когда ж весна придет, не знаю,

И вновь увижу я тебя,

Ты не такая уж Большая,

Родная улица моя.

 

Ты и Морская раз лишь только,

Жизнь не длинна, но так проста,

И вот ты дышишь солью горькой

У Поцелуева моста.

 

Пусть рядом в старой Мариинке

Поют и пляшут девки в дым,

А ты красива по старинке,

Каким-то светом золотым.

 

 

Сталинский ампир

 

Почему-то очень люблю

Сталинский ампир,

Особенно в февральских сумерках.

Есть тут на Петроградке

Несколько таких домов:

Цвет стен серый,

Крупная рустовка, пилястры, балясинки на крыше...

Не знаю.

А есть что-то дружелюбное в архитектуре сей,

Какое-то живое обаяние, харизма типа,

И эта харизма уменьшает сумму моего одиночества.

Эти фасады прощают меня

И даже говорят со мной

Дружески,

О чем-то важном, но без пафоса,

Легко.

Правда-правда!

А эклектика конца девятнадцатого века

Ко мне равнодушна

И более того – враждебна

Ее как раз так много.

Больше всех.

И раньше я спасался

Промышленной архитектурой

Обводного канала или

Выборгской набережной –

Теперь краснокирпичные те храмы

В опасности и к сожаленью также

Иных уж нет,

А те...

Тех тоже нет.

 

 

Танцор и глюк другого

 

Танцор

 

До лучших дней подождет кадриль,

Яблочко отложим на осень, на осень,

Пусть отвезет нас автомобиль

На улицу Зодчего Росси.

 

Не знаю, как она или он

Или ты, дело не в этом,

Но я-то, я-то, я был рожден

Для классического балета!

 

Улетающий лебедь – ведь это же я,

И Мельница в Дон Кихоте,

Я упал на экзамене, я был пьян,

Все равно умру я – в полёте.

 

Глюк Другого

(эссе)

 

Человеку

Не понять человека, всегда, не новый

Этот закон, но он жесток,

Важно насколько наш глюк Другого

От правды его далек.

 

 

 К вопросу о частной жизни

 

Кто счастливою называет

Россию, а кто несчастной,

Но нигде больше не бывает

Жизнь такою частной.

 

Не за урановой солью,

Не за драгоценной породой,

Спускаемся мы в подполье -

За глотком кислорода.

 

 

Россия

Должна завидовать Марии-Антуанетте –
Ее казнили только раз.
Минуточку, попросила она,
Только одну минуточку, господин палач...
А Россию казнят каждые сто лет, а то и чаще,
А чо – ерничает очередной исполнитель –
Все легитимно,
Быдло-то, то есть электорат, безмолствует,
Хи-хи-хи-хи-хи,
Особенно после декапитации...
Только какие-то неизвестно, как зовут,
Скулят:
Минуточку, господин палач, минуточку...
 

 

Безумный хирург

 

Я люблю городки без затей

В середине Руси неизвестной,

Полусон переулков-аллей,

Девушки, ветерок в занавесках.

 

Но мне пишут, что их больше нет,

Удалил их безумный хирург,

Умерли Сергей Чехов поэт,

И Есенин Антон драматург.

 

Власть, какая ты все-таки мразь,

Твой зачем раздавил лимузин

Привокзальную коновязь,

И школу номер один?

 

 

Музыка под нами

 

Я не знаю, что выбрать,

Саксофон или скрипку,

И гитара нужна мне

В переходе ночном,

Над последним обманом

Ни всхлипнуть, ни вскрикнуть

Не могу, пусть поплачет

Струна под смычком.

 

И лады, и басы утешают мой ропот,

Резонирует сердце в ответ, и звенит,

Я иду, ждет меня

Сад сходящихся тропок,

Я не брошу монетку,

Старый сакс, ИЗВИНИ...

 

 

Шестой день

 

Твоя жизнь

После смерти дорогого тебе человека

Это и есть

Твоя загробная жизнь,

Смерть друга ты переживаешь не эмпатически,

Не перевоплощаясь,

А именно как свою,

При этом жаришь яичницу,

Пьешь кофе,

Куришь одну за другой,

Выходишь в интернет

И публикуешь очередные

Наборы слов,

Не совсем на этом свете,

Не знаю,

Поймете ли вы меня,

Трудно понять непридуманное,

Особенно в этом случае.

 

 

Диалектика

 

Мой гроб – это весело,

Мой гроб – это смешно,

Думал я, сидя в тенечке на скамейке

В Михайловском саду сегодня,

Одуревши от жары,

Или просто одуревши.

А могут не понять,

Беспокоился я,

А потом отвлекся, вспомнив

Живительный ветер на Троицком мосту,

Или божественный ветер,

Камикадзе, по-русски говоря,

А потом отвлекся, вспомнив

Пионерский лагерь Ракета,

В котором я так страдал в детстве летом иногда,

Как же там было хорошо,

Спасибо мама!

И санаторий в Репино –

То же самое,

А Савелово, Савелово, Савелово,

О, я счастливчик!

Спасибо всем,

И Родине Советскому Союзу,

Ах, да, папа...

Советский союз убил его в тюрьме,

Прости, папа!

Простите все.

 

 

За тех, кто не ждет

 

Махни рукой,

Пожми плечами,

Табачной стрелкой

В небо запусти,

Одна есть тайна

Между нами,

Ее открою я,

Прости.

 

Мы радости не ждем,

Приятностей не ищем,

А чтобы не скучать,

А чтобы не скучать,

Есть способов тыщи,

Махнуть рукой, закурить,

Плечами пожать.

 

Словно в жаркий день

Чистым водопадом

На меня твой смех

Однажды упадет,

Твердо знаешь ты,

Что ждать не надо,

И я пью мой кефир

За тех, кто не ждет.