Библиотечка Эгоиста (под редакцией Дмитрия Бавильского)

(Заповедник для любовей)

Страна женщин — это страна грез. Так думал Отто, глядя на каждую
новую женщину в своей жизни. Снаружи Отто казался чертовски мрачным
типом, но внутри у него жила тысяча белых бесят, и женщины это
чувствовали.

Вот стоило только, например, задаться погожему деньку, деньку
не с черными, а с белыми облаками по голубому флагу «страны грез»,
как мрачный тип Отто, улыбаясь себе внутренней улыбкой, выходил
на утренний променад по Нижнему Хутору.

Отто шел мимо дорогих магазинов изредка разглядывая своё неуклюжее
отражение с не расчесанными желтыми кудрями в сверкающих витринах,
отчего становился ещё более мрачным — ну, кому нужен такой щавель.
Однако самодовольные бесята, несмотря на мрачное настроение Отто,
начинали свою озорную бессовестную игру. Они как бы назло выискивали
в толпе девушку посимпатичнее и толкали Отто на безнадежный, на
первый взгляд, шаг.

— Не желаете ли,— говорил вдруг ни с того ни с сего Отто девушке
посимпатичнее в норковом полушубке,— милая барышня, посмотреть
на выхухолей?

— На выхухолей? — удивлялась барышня в норковом полушубке.

— Да, на выхухолей.

— А что это? — продолжала разговаривать с Отто девушка посимпатичнее,
сама удивляясь зачем.

— Выхухоли — это такие забавные чертята, не чета мне, щавелю,—
знакомил Отто девушку посимпатичнее со своими бесятами.— Они такие
все чистенькие, выхоленные, не то что я, лохмач. Такие все хорошенькие
на носик и глазки, и пупок. И главное, они постоянно чего-то двигаются,
чего-то хотят от жизни.

— А чего они хотят? — смущаясь любопытствовала девушка посимпатичнее.
Ведь каждой женщине хочется иметь под боком своих пушистых зверят.—
Где их можно посмотреть?

— Раньше они жили по берегам речек, что окружала наш хутор с трех
с половиной сторон. Но потом все перевелись. И только в одном
месте их можно по-прежнему увидеть целыми и невредимыми. Пойдемте...

— Отчего перевелись, Отто? — расстраивалась девушка посимпатичнее,
усаживаясь за столик в кафе.

— Выхухоль это такой зверек,— доходчиво объяснял Отто,— что питается
всякими паучками-рачками.

— Фу, какая гадость! — сказала девушка, беря из рук Отто меню.

— Во времена моего отца их было полно в наших местах. Да, я, наверное,
вам ещё не сказал, но мой отец был белым колдуном-знахарем и умел
общаться с выхухолями.

— Да-а? Как интересно!

— Да, выхухоли... они были, по словам моего отца, чем-то вроде
белых бесят.

— Белых?

— Да, белых или незлобных.

— А что, разве такие бывают?

— Да, бывают бесята разные, добрые и злобные, большие и мелкие,
белые и черные. Например, злобные бесы,— называть таких людей
людьми у Отто не всегда поворачивался язык,— пришедшие к людям
с запада, с медвежьей стороны, стали истреблять выхухолей. Нет,
конечно, сами выхухоли им были не нужны, шкурка у выхухолей слишком
маленькая и потому не очень ценная. Зато вот рыбу, позабыв заветы
отцов, люди приноровились ловить сетями. Вы будете рыбу?

— Нет, спасибо,— отложила меню в сторону девушка,— мне лучше зеленый
салатик.

— А я буду. Официант, одну запеченную рыбу, один летний салатик
из щавеля и два бокала белого вина.

Белые бесята внутри Отто уже трудились вовсю. И Отто, поддаваясь
их напору, продолжал, раскидывал сети прямо перед носом доверчивой
девушки посимпатичней.

— Так на чем я остановился?

— На рыбе.

— Ах да, официант, будьте добры, принесите даме, пожалуйста, ещё
мороженое с вареньем на десерт. Ну, так вот, выхухоли не любят
вот таких вот сетей. Моментально задыхаются в расставленных сетях.

— Понятно,— горько вздыхала девушка посимпатичнее.

— Нет, вы ещё не все поняли. Ведь выхухоли исчезли не только от
сетей. А еще и от норки. Люди, что пришли с запада, для развития
пушного промысла запустили по берегам речек и речушек американскую
норку, шкурка которых значительна больше и ценнее выхухолевой.

— Ну, конечно! — с гордостью поддакнула девушка посимпатичнее,
поправляя воротник своего полушубка.

— А раз шкурка больше, то и сам зверь крупнее. А ниша-то у них
одна и та же. Вот и вышло, что вскоре норка вытеснила из наших
лесов выхухоля.

— Это что? Намек? Зачем вы мне все это рассказываете?

— Про сети и норку я вам рассказал лишь потому что, когда мы с
вами пойдем смотреть выхухолей, вы должны быть подготовлены.

— Подготовлена к чему?

— Вы ни в коем случае не должны расставлять сети своих претензий.
А ваши глаза ни в коем случае не должны проявлять блеска жадности.
Или, говоря по-другому, ваши недовольные размером и видом выхухолят
глаза, а тем более, их поведением, ни в коем случае не должны
их спугнуть. Ведь выхухоли такие пугливые. К тому же, выхухоли
очень своенравны. И нет никакой гарантии, что вы им будете долго
нравиться. И что они не убегут от вас к другой,— Отто знал, что
молодые барышни горазды падать в обморок на каждом шагу бурно
развивающегося романа и поэтому заранее предупреждал о своих странностях

— А как же мне себя вести?

— Лучше всего вам смириться, опустить глаза и не показывать их
пугающего выхухолей блеска недовольства чем-либо. Размером зарплаты,
комнаты, и,— Отто устало махнул вялой рукой — всего остального.
Так что будем считать, что я вас предупредил.

— Я постараюсь.

— То-то,— поставил жирную точку Отто.— Будем надеяться, что у
вас получится. Кстати, как вас зовут?

— Импи.

Так в жизни Отто появилась Импи.

Лахью, дамочку поэффектнее в пальто из перьев какой-то редкой
птицы и с пышной химией на голове, Отто подцепил тоже подстрекаемый
своими бесятами. Только на этот раз он представил их не выхухолями,
а выводком скопы.

— Это пернатое,— говорил Отто, держа Лахью под локоть, направляясь
в единственный во всей округе ресторан,— очень редкий вид в наших
местах. Потому что птица скопа питается крупной речной рыбой.
Но люди, пришедшие с запада, приноровились вылавливать рыбу сетями.

— И где же скопа свила своё гнездышко? — с нетерпением спросила
Лахья у клюнувшего на её зазывающий вид мужчины. Мол, ну этот
ресторан — надоел уже.

— Я вам покажу. Если вы конечно не возражаете. Но только будьте
осторожны...Скопа очень редкая одинокая птица. А значит, очень
хрупкая, боязливая, то есть капризная. Не любят постоянных отношений.
Так что я вам не обещаю, что они будут вам благоволить долго.

— Ну, это мы посмотрим,— самоуверенным тоном заявила дамочка поэффектнее,
поправляя прическу.— Надеюсь, что ваша скопа не оскоплена.

— Она не то что оскоплена,— решил подстраховаться Отто перед ночью
с опытной дамочкой,— она почти исчезла не только из вида людей,
но и из самой природы.

— Так стоит ли?..— заикнулась было Лахья.

— Ну поскольку этот вид,— продолжил, прерывая реплику Лахьи настойчивым
тоном Отто,— простите за каламбур, исчез не только и не столько
из природы, сколько из вида нетерпеливых женщин, можете быть уверены,
вы останетесь довольны...

— Я ни в чем не бываю уверена, пока не увижу собственными глазами.

— О’кей, я вам скоро покажу скопу со всем ее выводком. Ну, только
при одном условии. Когда я выпущу на ваших глазах скопят, выведу
их из самого укромного уголка леса, вы ни в коем случае не должны
пытаться приручить их. Вы не должны приручать их ни сетями своих
глаз, ни силками, ни женскими ловушками.

— А что же мне делать? — менее уверенно сказала Лахья, нервно
потрепывая свои лохмы.

— Лучше всего вам смириться, опустить глаза и не показывать их
пугающего скопят блеска ревности. Особенно к другим женщинам.

— А что, есть ещё желающие возиться с птенцами? — самоуверенность
Лахьи, сошедшая было на нет, начала снова расти.

— Есть, и немало,— отрезал Отто. Для большой достоверности он
хотел было рассказать про Импи, с которой ему пока не удавалось
почувствовать себя полностью счастливым, но решил промолчать.

— В общем,— подвел черту Отто,— будем считать, что я вас предупредил.

После чего Отто стал по очереди приводить в свою берлогу то Импи,
то Лахью, по очереди и по чуть-чуть показывая им своих бесят.
Сначала по чуть-чуть, а потом всё больше и больше. И чем больше
Отто показывал барышням своих выхухолей и скопят, тем больше они
его любили, смиряясь и привыкая к капризам Отто, когда он, например,
посреди ночи будил их и просил сходить за пивом. За пивом исключительно
для выхухолей.

И барышни шли, в надежде угодить выхухолям, но получалось наоборот.
Своенравные выхухоли, с каждым днем, как и предупреждал Отто,
становились все более привередливыми. И Отто, по его словам, ничего
поделать не мог. Но с другой стороны, он же их предупреждал. И
поэтому сам-то Отто, с вполне чистой душой, просто мучил своих
избранниц.

А когда Лахья или Импи находили в себе силы возмутиться и воспротивиться,
Отто начинал с неимоверной яростью шипеть:

— Что ты делаешь, Импи?! Ты же просто убиваешь моих выхухолей
этими взбрыкиваниями, топчешь их своим невниманием и непониманием.

Или:

— Как ты смеешь, Лахья?! Ты же мне обещала не давить скопят своей
чрезмерной опекой. Не душить их частыми ласками Им же нужен простор
для полета.

А потом устало:

— Импи, не нервируй.

— Лахья, не ревнуй.

И на этом все заканчивалось.

А однажды цветущей весной Отто увидел, как в центре города появилась
девушка с маленьким ребенком. Точнее, Отто и раньше видел эту
длинноногую особу на высоких каблуках, но только сейчас осознал,
что она все время появляется в центре города с маленьким мальчиком.
Настолько маленьким, что он был не выше её больших каблуков.

«Это действительно очень красиво»,— подумал Отто, и в следующую
секунду бесята толкнули его навстречу судьбе.

— Здравствуйте,— сказал Отто, расправляя плечи,— вы не подскажете,
где я могу увидеть неоттланте?

— Неоттланте? — остановилась девушка, чтобы состроить недоуменно-детское
лицо и стать ближе маленькому мальчику, который уже тянул её за
руку дальше.

— Как, вы не знаете, что такое неоттланте клобучковая?

— Нет, не знаю,— неуверенно пожала плечами девушка и виновато
улыбнулась.

— Ну вот,— расстроился Отто,— а я-то так надеялся. Ведь неоттланте
клобучковые растут только в девственно чистых лесах. А ваша красота
показалась мне настолько девственной, а ваши каблучки настолько
невиноватыми в том, что девственные леса все больше вытаптываются
и вырубаются...

Да, в душе Отто, кроме выводка выхухолей жили ещё отдельные экземпляры
семейства орхидейных и даже фиалковых. Но они зацветали так редко,
что Отто подчас даже забывал об их существовании. Но только до
той самой поры, пока неоттланте клобучковые не зацветали.

Ведь стоило неоттлантам только зацвести, как все в душе Отто начинало
ликовать, но особенно тысяча выхухолей, которые вылезали из своих
нор погреться под лучами-лепестками весенних соцветий.

— Эти неоттланты — это что, цветы? — спросила через минуту усиленных
размышлений девушка.

— Цветы — это дети,— широко улыбаясь, сказал Отто,— а неоттланте
это растения из семейства орхидейных. Они настолько редки, что
остались только в очень старых лесах. А жаль, ведь у них такие
прекрасные соцветия...— тут Отто задумался.— Кстати, это ваш мальчик?
— неожиданно спросил Отто.

— Как вы догадались? — удивилась девушка.— Ведь он одет в юбочку.
И никто не догадывается, что скрывается под юбочкой на самом деле.

— У меня наметанный взгляд биолога,— заметил Отто,— чего-чего,
а особей мужского пола от особей женского я ещё способен отличить.
Кстати, с каких это пор мальчиков одевают в юбочки?

— С тех самых,— девушка погрустнела,— как врачи обнаружили у них
детскую нервную болезнь — энцелофатию.

— И что же это за такая болезнь? Я не очень силен в людских недугах,
скорее в недугах природы, но слово целофан, что присутствует в
этой болезни, мне определенно не нравится. Сдается мне, что это
болезнь связанна с развитием человеческой цивилизации.

— Это очень распространенная болезнь. Сейчас почти все дети подвержены
этой напасти. А суть её в том, что дети очень болезненно и неадекватно
реагируют на внешний раздражитель.

— Да,— философски заметил Отто,— сначала, после вырубки лесов,
начали пропадать выхухоли, за ними птица скопа, потом начали пропадать
один за другим подвиды из семейства орхидейных. А теперь уже и
дети. Кстати, о семействе, вы замужем?

— Да.

— Но, думаю, это не заставит вас отказаться хоть одним глазком
взглянуть на неоттланте клобучковые.

— Почему вы так думаете?

— Потому что я знаю, как помочь вашему ребенку. Ведь мой отец
был знахарем и кое-чему меня научил.

— А какое это имеет отношение к моему Войтто?

— Самое прямое. Из лепестков неоттланте получается великолепный
знахарский отвар. Отменное лекарство.

— Но как же мы будем видеться? Мой муж очень ревнивый.

— Но вы ведь гуляете сейчас.

— Да, я по несколько часов гуляю в скверах — так нам прописал врач.

— Никогда не гуляйте в скверах,— возмутился Отто,— скверы — это
оскверненные леса. Приходите лучше ко мне, и я вам покажу чувственно-девственные
леса.

Так Отто стал встречаться с Туови. Она приходила к нему утром
и вечером на несколько часов, и Отто показывал ей редкие растения,
что он разводил у себя на приусадебном участке, и из лепестков
которых Отто варил для Войтто отвар. Муж Туови был алкоголиком
и не особенно следил за своей женой. Но продолжал, по ее словам,
оставаться очень опасным. «Может быть,— любила порассуждать Туови,—
эта болезнь наследственная». И странное дело, эти встречи с Отто
действительно пошли на пользу Войтто.

Ведь стоило Войтто занервничать оттого, что он никак не может
заснуть, и начать выть во все горло, запрокидывая назад голову;
или выть оттого, что он не может никак открыть дверь, а заодно
и начать биться маленькой головой об эту дверь; или бить себя
ложкой по носу оттого, что ложка никак не может его толком накормить,
ведь мама постоянно вытирает его нос колючей салфеткой, как нежный
Отто брал мальчика на руки, прижимал к себе и начинал нашептывать
ему что-то на ухо, и тот быстро успокаивался и засыпал.

— Что ты ему шепчешь? — расспрашивала Туови с растрепанными волосами.

— Это не я ему шепчу, это с ним разговаривают мои выхухоли.

— Ты шутишь. Такого не может быть.

— Нет,— спокойно отвечал Отто,— спроси у своего сына. Он-то уж
сразу же раскусил, что в душе у меня живут десять тысяч очень
забавных зверят.

— А почему я их никогда не вижу?

— Потому что я тебе их никогда не показываю. Они бы тебе не понравились.
Они очень капризные и противные. А ему они нужны, как игрушка.

И действительно Войтто они нужны были как игрушка-погремушка,
и он выздоравливал. В конце концов научился успокаиваться сам,
потому что первым делом, проснувшись и поплакав от раздражительных
сонных зайчиков, шел играть с выхухолями Отто. Играть — это мягко
сказано, Войтто просто издевался над выхухолями Отто: тискал что
есть мочи, сгребал в охапку и кидал оземь, таскал их за хвосты
и усы. Ну и пусть — лишь бы пел чувственно-девственный лес.

Да, в душе Отто очень редко зацветали растения из семейства орхидейных,
но уж если они зацветали, Отто сам весь расцветал и заставлял
расцветать мир вокруг себя. При этом частенько напевая себе под
нос какую-нибудь навязчивую мелодию и ничего не жалея для своей
новой возлюбленной. Ни себя, ни своей природы. Импи и Лахье Отто
сразу же дал от-ворот-поворот. А зачем, ведь теперь у него была
Туови. К каждому свиданию с Туови Отто старался раздобыть необычайно-редких
цветов. И, как уже говорилось, даже отпрыску Туови Войтто он позволял
играть со своими выхухолями. Играть бессовестно и беспощадно со
своими капризными и ранимыми выхухолями, хотя Тоуви их не показывал.
Он ведь любил её и оберегал.

И это как нельзя лучше устраивало Туови: ее сын — Войтто прямо
на глазах выздоравливал. Особенно дело пошло на поправку после
того, как Войтто, как показалось Отто, даже перетащил несколько
выхухолей за хвост и усы из души Отто в свою собственную душонку.
Но, странное дело, Отто, молчаливо терпевший все выкрутасы Войтто,
покорно стерпел и последнее, лишь бы продолжали цвести неоттланте
клобучковые. Ведь теперь в окружении Отто было кому капризничать.
Более того, Отто даже привязался к Войтто и полюбил его как собственного
сына, особенно после того, как малыш перетащил к себе парочку
выхухолей.

И хотя Туови не могла видеть этих странных пушных зверей, переселившихся
из одной души в другую, но она своим материнским сердцем почувствовала,
что теперь от Отто ничего не зависит. И тогда сердце её успокоилось
за дальнейшую судьбу сына.

— Я не могу с тобой быть,— сказала она, когда почувствовала ненужность
Отто.

— Почему? — удивился Отто.

— Из-за нравственных соображений.

— Какие это нравственные соображения запрещают быть вместе возлюбленным?
— удивился Отто.

— Я читала Толстого и помню, чем может закончиться судьба, подобная
судьбе Анны Карениной.

— И чем же закончилась судьба Анны Карениной? — Отто уже давно
не перечитывал толстых скучных романов.

— Она была наказана любовью,— проявив редкостное дарование интеллектуального
ума, тонко заметила Туови, добавив,— ну, разве тебе меня не жаль,
милый?

— Ты что?! — сверкнул глазами Отто.— Никогда в жизни больше не
читай Толстого. Знаешь ли ты, что Толстой любил, чтобы манишка
его рубахи была натерта копчиковой железой выхухоля. Да-да, манишка
и воротничок, и представь себе, железами выхухоля. Видите ли,
копчиковая железа выхухоля содержит незабываемый аромат фиалок.
Может быть, потому что выхухоли очень любят места, где цветут
фиалковые, там, где еще не ступала нога человека — в том числе
и Толстого. А мы-то с тобой там были и знаем, что такое страна
любви, неправда ли, Туови?

— А что же мне тогда читать, Отто,— растерянно захлопала ресницами
Туови,— что, как не любовные романы Толстого?

— Читай любовные романы Кортасара,— еще больше разозлился Отто,—
В них герои ходят по задымленному городу с качаном цветной капусты,
который напоминает им мозг растительного мира.

— Ну, зачем, Отто?

— Затем, что женщины с их растительным мозгом никогда этого не
поймут,— Отто уже перешел на крик,— Никогда не поймут что такое
мужская любовь. Никогда!..

Так первый раз за многие дни их романа Отто показал Туови своих
капризных выхухолей, чем не на шутку напугал её. Не думает ли
он, что может всерьез рассчитывать занять место моего ненаглядного
Войтто. Моего единственного и любимого Войтто.

На самом деле Туови было наплевать на Отто. Со своей красотой
она была сыта мужчинами. А Отто, как и собственного мужа, она
держала возле себя ради одной цели — счастья сына.

А потому высокие слова Отто об их любви никак не могли повлиять
на Туови. Они её только пугали. Более того, чем больше Отто убеждал
Туови остаться в их стране грез, тем более она убеждалась в глупости
мужчин и хотела уйти.

«А вдруг ещё,— думала Туови,— он плохо повлияет на моего сына,
ведь он такой щавель, хватит ему и одного дурного примера родного
отца-алкоголика». И в конце концов она ушла, не обращая никакого
внимания на увещевания Отто.

И тогда Отто понял, что его маленькая жизнь, в которой была и
любимая женщина, и по-детски искренняя привязанность ребенка,
безвозвратно утеряна. А что ещё нужно настоящему мужчине? Маленькая
жизнь, в которой он погрузился в страну грез, где уживались и
выхухоли, и люди, и орхидейные с фиалковыми,— просто маленькая
райская страна грез, которую уже никогда не вернуть.

Вот тогда Отто загрустил по черному, и его неоттланте клобучковые
начали чахнуть и завядать. Но ещё более загрустили и начали чахнуть
выхухоли, которые себе просто места не находили. И так лягут,
и этак. И лапы себе вылижут, и брюшко, и потом друг другу — а
все одно тоскливо без весеннего тепла лепестков неоттланте. А
с тоской своих бесят Отто уже смириться не мог. Их страшную грусть
в самой девственных зарослях своей души он вытерпеть не сумел.
Бросившись на колени перед Туови, Отто начал прибегать ко всяческим
уловкам: мольбам и угрозам — но все тщетно.

Отто понимал, насколько он низко падает, насколько опускается
в глазах любимой женщины, показывая самые безобразные капризы-выкрутасы-колючие
кактусы в своей жизни, которые выражались в том, что он по одному
вылавливал в зарослях своей души выхухолей и душил их собственными
руками на глазах у Туови.

Фу, какая гадость,— только поморщила прелестный носик Туови. Думается,
каждая женщина, которой хоть раз в жизни приходилось отвергать
любящего ее мужчину, бывала в подобной ситуации, и с омерзением
сейчас представляет унижения Отто.— Фу, какая гадость.

Но поймите и вы, милые дамы, солидарные с Туови, состояние Отто,
который, цепляясь за последнюю надежду, из шкурок задушенных выхухолей
решил ни много ни мало сшить шубку и подарить её Туови, а из перьев
скопы заказать для Туови экзотическую шляпку, а из копчиковых
желез отварить ей фиалково-орхидейные весенние духи. И тоже подарить
Туови. Поймите правильно и простите Отто.

Ведь, и Отто это чувствовал, постепенно бесята его души, способные
завести любую новую женщину в его жизни, погибали один за другим,
пока не погибли все до единого. После чего у мрачного и нелюдимого,
сутулого подзаборного щавеля с не расчесанными кудрями Отто уже
не было никаких шансов любить и быть любимым. Никогда...