Библиотечка Эгоиста (под редакцией Дмитрия Бавильского)

Выпускное сочинение студента IV курса Трахгерца Е.С.

Научной руководитель:

Профессор Бездарев Б.Б.

Введение

Я решил рассказать эту историю в виде реферата, во-первых, потому
что где как не в научной работе мне будет позволено использовать
так много ненормативной лексики и так мало художественных образов,
а во-вторых, только наш препод заикнулся о контрольных работах
и рефератах, как у меня внутри зашевелилось, а у моего друга уже
начала срываться с языка ненормативная лексика, и чтобы соединить
полезное с приятным (т.е. обязательное с хобби) и дать наш ответ
старому маразматику, начнём, пожалуй.

Обозначив тему и обосновав научную сторону актуальности, хотелось
бы обозначить и политическую сторону. Это хорошо видно, что наш
мир катится в пропасть, стипендию не выдают девять месяцев, а
ненормативная лексика ещё слабо изучена, хотя ею всё чаще пользуются,
и не только в маргинальных, но и в центральных респектабельных
кварталах города. Так, политический бомонд со времён Н.С Хрущёва
всё чаще употребляет ненормативную лексику, что может привести
к международному скандалу. Кроме того, мой друг, он из семьи потомственных
дворян, но на самом деле он потомственный бойдун.

Теперь что касается новизны работы. Думается, вы здесь встретите
хулительные слова, которые вы не встречали в жизни, даже от ваших
матушек в периоды припадков и от ваших девочек в потугах оргазма.

Мы использовали различные источники, в основном это рабоче-крестьянский
фольклор, который мы записывали в блокноты, будучи в экспедиции
по 40-му маршруту и по 45-му маршруту, и даже за городом на уборке
конопли. Но относительно достоверности некоторых источников у
нас возникли сомнения. Так, например, на заборе написано дрова…

Работали мы и в архивах, и в библиотеках, переругиваясь там с
работниками и работницами, но не грубя с понятиями. В общем, студенческая
жизнь даёт массу материала для пытливого молодого ума.

Что касается литературы, то мы запоем читали А.С. Пушкина и Б.
Виана. На наш взгляд, это самые яркие образцы лёгкости и в то
же время колоритности языка.

Напоследок скажу: мы не гнушались никаких средств, т.е. использовали
метод напропалую. Мой друг сказал бы: эклектика, на первом курсе
он посещал лекции по философии и теперь нет-нет, да и вставляет
в ненормативную лексику философские словечки (например, феникалии),
а я скажу: всё пучком.

Часть 1. Семестр

1.1.

Мы пришли в университет чуть свет. И дело даже не в том, что моему
другу всех больше надо. Просто у нас не было денег на маршрутку,
а эти засранцы автобусы ходят всё реже, а ломаются всё чаще –
как такое может быть, не укладывается в голове.

В общем, мы выходили за два или три часа до начала первой лекции
и, пожав друг другу руки на холодной остановке, равнодушно разглядывали
всё, что движется и ползает, особенно девчонок. Но потом мой друг
заводился и начинал рассуждать, какие маршруты в городе самые
глупые и бестолковые.

Самый ненужный маршрут – 261, он возит бойдунов и тунеядцев. А
самые нужные маршруты те, что возят работяг, как раз сломались.
Так почему бы не перебросить 261 на 40 и 45 маршруты? Нет, бойдуны
поднимут такой вой, придумают тысячу причин, чтобы им оставили
их маршрут. Докажут, что они самые на свете работники, что без
них город, да что там город, вся страна остановится. Вон, смотри,
они едут по 261 маршруту и спят на ходу, а попробуй заставь их
ходить на ходу, ты что, это будет конец света, нет, уж лучше они
будут ездить, так дешевле, потому что бойдуны – самая грозная
в мире оппозиция.

1.2.

В общем, мы явились в университет ни свет ни заря с тремя бутылками
пива на каждого. Мы сдвинули парты, чтобы было куда закинуть ноги,
и широко распахнули окно. Был морозный день, из тех, что «отец,
слышишь, рубит», но на самом деле ветки сами хрустели, не выдерживая
морозца.

Мы посасывали пиво и кидали пустые бутылки на верхне-волжский
откос. Нам и в голову не могло прийти, что в эту пору кто-то может
там гулять, и поэтому мы кидали размашисто, с огоньком, налево
и направо, приговаривая:

«Ути-пути. Хряк-хряк. Ати-бати. Хрюк-хрюк. Сара-варя. Пру-пру.
Каля-маля. Га-га-га. Агу-агусеьки. и т.д.».

Мы слышали, как бутылки шмякаются об уплотнившийся снег, и только
потом вспомнили, что некоторые из тунеядцев катаются с утра на
лыжах, в то время как маленький мальчик в полушубке овчинном собирает
наши пустые бутылки.

1.3.

Когда класс наполнялся гомоном, словно улей вороньём-вареньем,
мой друг демонстративно кидал учебник на самую последнюю парту
и, достав маленькую расчёску, начинал скромно причёсываться.

Он здоровался со всеми страстно, вне зависимости от пола и пыла,
и пыли на руках. Вне зависимости от того, уважал ли он тех, с
кем здоровался. При этом мой друг неистово, где-то даже подобострастно,
тряс головой, так что его черные волосы, в конце концов, начинали
щекотать ему ноздри и ушные раковины.

Я был лысым, и поэтому мне было смешно наблюдать, как мой приятель
плюёт на расчёску.

-Голова сама выделяет влагу, – говорил я ему, поглаживая себя
по вспотевшему черепу, – в глазах солёная влага, в ушах затхлая,
в устах сладкая, ты же не будешь плевать на зубные щипцы в кабинете
у стоматолога.

-Вот из-за таких бойдунов, как ты, – заводился мой друг, – мы
и сидим здесь шесть пар кряду. Вон, смотри, твой коллега пришёл,
– тут в класс ввалился лектор. – Сейчас начнёт читать, из каких
вод состоит история.

– История не так проста, молодые люди, – начинал лектор. – История
– это множество подводных течений.

На самом деле я побрился лишь потому, что мой друг каждый вечер
по радио «Европа +» или «Рандеву» передавал мне приветы и просил
поставить для меня композицию «Чупчик кучерявый».

1.4.

И пока лектор нудным голосом читал о Галльской войне, мой друг
раскрывал свою толстую тетрадь и на одной из страниц записывал:

«История должна состоять не из затхлой воды, а из сути».

С каждой лекции он уносил по единственной фразе (по сути), или,
говоря другими словами, он не слушал лектора вовсе, а пытался
думать своей головяшкой.

-Это же кукарекнуться можно, – объяснял он, – факты, факты, слова,
слова, принципат … Целое море байды. Генерация байды на месте.
Каждый человек должен думать своей головяшкой.

1.5.

– Перерыв десять минут, – объявлял Бойдун Галльский.

– Пойдём покурим, археолог, – предлагал мой приятель. Мне и вправду
казалось, что парты – надгробные плиты студенческих лет.

Мы нахлобучивали шапки-ушанки, наматывали на шеи шарфы и выходили
к подъезду на мороз. Там нас неизменно каждую перемену ждала Иванка.

– Парни, дайте прикурить, – Иванка была длинноногой, немного вульгарной
девушкой. На ней была кожаная (несмотря на мороз) юбка. И давая
ей прикурить, я каждый раз думал, носит ли она утеплительные панталоны,
там, под короткой юбкой. Бережёт ли она себя, ведь ей ещё предстоит
рожать ребёнка.

Иванка смотрела нам прямо в глаза и дымила. А как-то мой друг
сказал:

– Расстрелять тебя надо, Иванка, за то, что ты куришь, ведь ты
будущая мать.

– Ты что хочешь этим сказать?

– Хочу сказать, что тебя надо расстрелять и баста.

Тут Иванка не выдержала и начала крыть моего друга отборным матом.
Я привык, что женщины ругаются. Особенно когда выпьют или в бабских
компаниях. Этому в моём реферате отведена целая глава, но я не
привык слышать из уст моего друга заботу о будущем поколении.
Обычно он называл детей феникалиями жизни.

1.6.

– Пора, – говорит мой друг, и мы кидаем сигареты в сугроб и начинаем
затаптывать их ногами, кто глубже затолкает.

– Когда придёт весна, – говорит мой друг, – и снег сойдёт, нашему
взору откроется дивная картина: город весной.

– Да, – говорю я.

– А то, – говорит мой друг.

– А помнишь, когда ты нёс меня домой пьяного, ты сравнил мои ноги
с засушенными гладиолусами.

Я бы ещё что-нибудь вспомнил, да только мы уже добежали до класса,
а там вспоминает Бойдун Галльский, вспоминает историю Рима.

– Бойдуна Галльского невозможно слушать, – говорит мой друг, –
это только безмозглые бабы могут его слушать.

– И сонные мухи.

– И эстеты грёбаные.

– Какие эстеты?

– Вон те, вон, смотри, вон там.

– Где, где?

– Вон там.

– Где смотреть?

Я пытался увидеть на конце безымянного пальца моего друга эстетов,
но увидел лишь несколько прилизанных мальчиков, зажатых спереди
и сзади, и с боков пухлыми девичьими телами Гали, Маши и Светика.

Так уж сложилось, что, завидев безымянный палец моего друга, грёбаные
эстеты разворачиваются к нам спиной и пытаются скрыться в рядах
хорошо воспитанных девочек.

1.7.

– А помнишь, на первом курсе: только подходишь к универу с твёрдым
намерением учиться, а там стена твоих друзей, и они кричат: «Заворачивай,
заворачивай!».

– Ага, а потом ты нёс меня на плечах, и мои ноги болтались, как
сушёные гладиолусы.

– А теперь с кем мы учимся?

И мы принимались обсуждать своих однокурсников.

-Вон там, на первых двух рядах, не пойми кто, что-то странное
между мужчинами и женщинами.

– Где, где?

– Да вон там, на первом ряду.

– Где, где?

– Да там же, где и эстеты… – ну, смотри же.

– А где, где?

И тогда мой друг вытирал губы тыльной стороной ладони, чтобы они
не были липкими, подносил их к моему уху и совсем тихо, шёпотом,
зажмурив глаза, говорил ненормативную лексику:

– В…

1.8.

Конечно, это дурной тон, говорить ненормативной лексикой, да ещё
обсуждать других людей за их спиной, будь то даже эстеты…

– А как их обсуждать, если они всё время поворачиваются к тебе
спиной?

– Но помнишь, ты же тоже в первом классе школы был эстетом.

– Это когда?

– В первом классе. Помнишь, мы сидели за одной партой, а учительница
написала на доске ряд букв. И попросила составить из них слова,
кто больше. Помнишь, Таня Коркина составила целую кучу слов, типа
«фуникулёр», «фурункул», «футуризм», «фуганок». А мы с тобой составили
всего по одному слову: я – «ФУ», а ты – «УФ».

– Это я составил «ФУ», а ты «УФ».

– Да, тебя послушать, так ты сейчас скажешь, что слова «фуникулёр»
и «фурункул» тоже ты составил.

– Эй, как тебя там, не нервируй меня, – мой друг очень обижался,
когда я намёками на его эстетское происхождение заставлял его
краснеть. – «ФУ» – это тоже эстетское словечко.

1.9.

Ещё мой друг не любил краснеть, потому что его звали Игорь Краснооктябрьский,
а меня Егор Степанович Трахгерц, но я же не побледнел, когда он
однажды в шутку назвал меня Кагор Стаканович Пи...

Это случилось в университетской столовой, и я не побледнел лишь
потому, что стоял в очереди за студенческой луково-гороховой похлёбкой,
а все, кто стоят в очереди за горохово-луковой похлёбкой и так
ужасно бледные от голода; а те, кто сидят за столиками, постепенно
розовеют, набивая живот, а потом и краснеют от стыда.

1.10.

Когда пара закончилась, мы уже точно знали, что не останемся на
вторую пару, потому что это невозможно – отсидеть пару пар кряду.

Высидеть пару пар кряду – это всё равно, что стоптать пару пар
обуви кряду (яйца можно отсидеть). Но благо у нас есть отдушина
– ненормативная лексика.

– Кря-кря-кря, – начал мой друг.

– Хрю-хрю-хрю, – говорю я.

– Ду-ду-ду

– Это тебе ду-ду-ду.

– А тебе тогда та-та-та.

1.11.

– Посмотри, – говорю я, – первый курс не иначе как порнографию
рассматривает.

А там группа прыщавых подростков. И у одного огромный прыщ или
бородавка прямо на ухе – красная-красная. Они сгрудили головы
– их плечи в тесном кругу.

Мы подходим и видим в дырочки, проколотые в ушах, как один из
подростков, кажется, Женя Палкин, медленно, с аппетитом, разворачивает
сложенную в шестьдесят четыре раза порнографию – сторублёвую купюру.

– Бляу!.. – выкрикивают абсолютно все и без купюр, когда дело
сделано, ибо купюра оказалась сторублёвой. И мы уже знаем, что
они купят на прозрачную бумажку прозрачную бутылку (порнографию
на порнографию), а вечером подросток с прыщом на ухе откроет своим
ухом дверь, осторожно пройдёт и неумело начнёт развязывать ухом
шнурки.

– Паша, ты выпил? – спросит его мать, учуяв запах спирта.

– Ты что, ма, я дезинфицировал прыщик. Только прыщик, исключительно
прыщик.

– Я тебе не верю! – вскрикнет мама. – Ты опозорил нашу фамилию.
Фамилию твоего деда, твоего отца. Великую фамилию Невинный!

1.12.

-Везёт им, – говорит мой друг.

Мы спускаемся по мраморной лестнице и проходим мимо буфета, в
котором сейчас наверняка сидит Клава Шифер, такая маленькая, пышная,
как крошечный пончик.

– Может, зайдём в буфет? – предлагаю я.

– Зачем? – вопрошает Игорь. – Стоять там, как вафлёры, без денег
с открытым ртом. Нет уж.

– А помнишь, с нами на первом курсе учились Ильдар Хитрый, Гена
Зелёный и Славик Рассеянный? Нас было много, и мы заходили в столовую
громко гогоча, как хозяева.

– Да, первый курс – это сила, – подытожил Гоша, – надо будет их
погонять.

– А они прописывались? – спросил я скромно и даже где-то тихо.

Продолжение следует.