Рыбный четверг. Песок для страуса
Позвонила Набатникова («спасибо за постинтеллектуализм») и среди прочего говорит, что купила по наводке книжку капитана Миронова.
Мне стало неудобно, я начал оправдываться, что капитан Миронов – не совсем постинтеллектуализм, что это псевдоним, и что он не совсем знает, как стреляет гранатомет, – мы с Вовчиком Березиным даже хотели его за это побить, но это, мол, пропаганда, а пропаганде не следует быть правдивой, ей надо быть убедительной… и задумался.
Какая херня!... В каком херовом измерении мы живем! Разве к этому я стремился, когда на тщательно украденные в фирме «Колумб» деньги покупал свой первый компьютер?
Есть люди, которые думают, что в регулярных припаданиях к кнопкам должна быть какая-то стратегия, какой-то рассчитанный смысл. Но нет смысла, как нет его в курении табака, гашиша и марихуаны. Или в том, как Немиров спиртное пьет. Есть просто «дом языка» – в него и прячешься с головой, ускользая от не такой, неправильной жизни, накрывая себя шизофреническим колпачком, за который не влезут, и можно всех бранить матерными словами – не затем, чтобы зачем-то там, а лишь приятно удостоверяясь: да, нету, никого нету.
Неудивительно, что задача коммуникации в таком шизописьме становится вовсе бессмысленной, а обязательства выдавать каждую неделю по порции и дисциплинированно получать за это вознаграждение – обессмысливают уже и шизописьмо. Опять же Немиров – он устроился поумнее: пишет в стол, просто так, но каждый день, как робот, а уже из стола раздает редакторам в виде безотказных «энциклопедий». Во всяком случае такая ходит о нем легенда, а раз так то - - - (Немиров растает, а легенда останется).
* * *
Несколько раз, пока кнопал эти несколько коротких абзацев, протестно-электоральным движением головы отворачивался от экрана, в бессознательном отвращении рассматривая страницу журнала «Афиша», раскрытого на рекламе журнала «Men’s Health». Можно было бы – так руками монитор от себя оттолкнул. Бы. А там такое дерьмо изображено на этой рекламе, что никакого утешения, одна только безысходность!.. От жизни – в экран, от экрана – еще куда-нибудь, а куда тут нибудь… Два слепых зеркала, и не отражают-то ни хрена, и еще я посередине – совершенно ненужная, бессмысленная деталь.
Недавно болтали на эту тему с Кириллом Куталовым, заглянула Инстасса и говорит, мы вот с Машкой тоже подобное обсуждаем. Но обсуждали они, надо сказать, не подобное. Они обсуждали, что хуже: красота или смысл? Друг без друга если когда. Приятно, что ни одна сволочь не влезла с филистерским откровением насчет того, что смысл и красота находятся – как форма и содержание – в диалектически-матерьяльном соитии. С разными оговорками участники дискуссии сошлись на том, что красота хуже. Или смысл важнее, – учитывая витгенштейнову неполноту слов, это одно и то же.
Уж не знаю, что имела в виду Маша под красотой: дискурс сродни ведущим программы «Шит-парад» на эмтиви или мою постмодерную эссеистику о невозможности и нежелательности письма, но на всякий случай категорически не согласен с постановкой проблемы. Умно или красиво – методологически подлый вопрос. Он подразумевает наличие Конвенции. А всякая конвенция стремительно деградирует (даже в рамках отдельной дискуссии) и приводит к личному биологическому вырождению своих подписантов. Конвенционалисты (будь то школа, направление, тусовка, любой микросоциум – или так называемый «объективный мир») представляют собой закрытый орден, участники его совокупляются между собою, резонируя наследственные болезни, – главной такой болезнью является атрофированный мутаген.
Конвенциальность неспособна к мутации. Чем являются поэты Пригов и Рубинштейн сегодня? Тем же, чем они были двадцать пять лет назад. Если по-вашему это не вырождение и уродство, возьмите любой другой пример: поэтов Андрея Вознесенского и Андрея Дементьева, прозаика Юрия Бондарева, критиков Андрея Немзера и Виктора Ерофеева, – может, так оно будет понятней.
А вот Курицын, скажем, мутировал: он стал ленивым и плоским, это не может не радовать и не подтверждать его правоту.
Именно потому я упорно не хочу сводить к определенности метода дорогой постинтеллектуализм. С точки зрения промоушинга это необходимо, но с точки зрения меня – статус убивает понятие. Он городит стены: на ограниченном пространстве города приходится прямо на тротуар лить кал и мочу. Это приводит к чуме, от которой мрут все без разбора, – сколько раз историей пройдено. А хочется, чтобы не так было, не «умно или красиво». Хочется, чтобы никак – и никак. Чтобы не было критериев – умности, красоты. Чтоб каждое слово рождалось в добуквенной пустоте, ощупывая себя губами, как в первый раз. Чтобы не с чем было сравнить.
А есть!.. Неизбывная конвенциальность бытия (Бытие есть результат Заговора; не случайно Куталов так полюбил слово «конспирология»: это будущее серьезной социальной науки, в смысле, философской, а не прикладной) фатально ограничивает горизонт нашего восприятия, просчитывает его сценарии и т.д.
Вот это печалит в постинтеллектуализме. Первородная радость изобретения – колеса, велосипеда, Америки – недоступна. Получается быть постинтеллектуалистом только натянув на себя маску: революционера, дурака, хама, шута… Ну или можно непостинтеллектуально порезонёрствовать – о том, как должно быть. Все эти полумысли вызваны тем, что выпил после долгого перерыва бутылку пива, и она угнетающе подействовала на меня.
* * *
Ваня Куликов объяснил, что такое «литературная критика». Раньше-то мне этот вопрос не то чтобы не приходил в голову, но как-то особо не мучил. А тут голова болела вчера, а Ванька насел: «Ты Филипа Дика моего прочитал? Сука, гад, почему не читаешь?» Он уже месяц заставляет меня читать «Три стигмата». А я не могу – пытался раза два, страницы листаются, а в голове пусто. Выталкивает. И знаю, что Дик – это типа ты чё, и даже читал пару каких-то книжек, а вот самые-пресамые Ванькины «Три стигмата» – ну не могу, хоть повесься!..
А тут, повторяю, до одури болит голова. И сказать, как надо бы: «Ваня, иди в пизду», – ну никаких сил. И, бессильно уткнувшись в служебный computer с порнухами, говорю: «Ладно, расскажи мне в двух словах, про что это. О чем там, и как это надо читать». Лишь бы Ваньку занять, переключить его с нежелательного по причине головы диалога.
Ваня, конечно, ошизел: «В двух словах – это непросто…» Я рад – сработало. «Можно в трех», – говорю. Ваня давай стараться. Очень уж у него сердце болит за нас со «Стигматами»!.. Полчаса объяснял, рассказывал. Я мегабайта два порнухи успел изучить, нашел и для души кое-что – на Жанну из «Блестящих» похоже, только толще и неизмеримо сисястее.
А сегодня, после анальгина, набрал в ванну воды, взял «Стигматов», сказал Вике «не будить, не кантовать, при пожаре выносить в первую очередь» – и залег на третью попытку. Восемьдесят пять страниц одолел!.. Бросил, потому что вода остыла. И главное – всё понятно. Всё, как Иван сказал!.. В этот самый момент я понял, что такое «литературная критика».
Это когда человек, который тебе по какой-либо причине приятен, накачивает тебя ценностной установкой. Если не приятен – не получится. Скажем, я никогда не смогу одолеть книжку, которую имели неосторожность похвалить Дима Бавильский или Глеб Шульпяков. А книжки, которые хвалят (только обязательно чтобы подробно и понятно было) Зотов или Басинский, мне сразу безвозвратно и бесповоротно нравятся. Чтение их превращается во всегда приятный процесс узнавания. Узнавать важнее, чем воображать.
И еще одно: для литературной критики голова должна болеть сильно.
* * *
Вот-вот уже выйдет в свет пресловутая книжка «Господин Гексоген». Лёва Данилкин написал едва ли не лучший в истории человечества абзац о Проханове (в последней «Афише»): «Откуда в текстах бывшего писателя-конформиста возникают мощнейшие метафоры и галлюцинаторные эпизоды? Энергия империи, попадая в чужую (политически враждебную) среду – девяностые годы, – начинает бурно реагировать. На шве, границе происходит локальный психический конфликт, выражающийся в текстуальной «галлюцинации». Так на стенах готических соборов, при соприкосновении сакрального и мирского, образуются адские химеры и горгульи…»
Признайте, мощно. Особенно вот это проступание барочных пятен на готических стенах наталкивает на мысли, думать которые некогда, нечем (пиво допилось) и лень.
Две несущественные, не имеющие отношения к сути поправки: Проханов – не был конформным писателем, у Лёвы слегка приукрашенные представления о советских конформных писателях. Ну и «мощнейшие метафоры» – дело дурное, нехитрое. Проханов хорош не мощью метафор, а их истовым, не требующим вмешательств идиотизмом.
В «Итогах» очередное бессмысленное интервью с Сорокиным. Снова как заведенный говорит, что написал роман «о любви». Еще немного, и я поверю в то, что верблюд. Впрочем, думается, Сорокин просто следует мудрой стратегии всех окормляющихся своей соцвостребованностью випов: с максимальными терпением говорить благоглупости.
Например, в том же номере «Итогов» – интервью с Верхувеном по поводу долгожданной экранизации «Азазеля». Журналист задает заведомо идиотский вопрос: «Правда, что Фандорина будет играть Рутгер Хауэр?» (Надо сказать, что Р.Х. -– любимый актер Верхувена, от этого кто-то и пошутил еще год назад: дескать, Фандорина играть будет.) Верхувен без тени раздражения отвечает: азазелевскому Фандорину лет 18-20, а Р.Х. разменял шестой десяток, поэтому - - -
Золотое правило коммуникации: очевидные вещи следует проговаривать. Неочевидные (в сорокинском случае) нужно твердить как молитву. Кто может точно перевести на русский выражение «даждь нам днесь»? Однако сомнений оно ни у кого не вызывает. Так что я растаю, как дым, а Сорокин написал о любви.
Необходимо зарегистрироваться, чтобы иметь возможность оставлять комментарии и подписываться на материалы
