Искусство

Двадцать пятое новое письмо к другу

Павел Шевелев и Александр Ливанов об основаниях искусства

Доезжаешь до станции метро «Тимирязевская». Там один выход. По
подземному переходу мимо киосков налево до конца, и там по
лестнице направо. Дальше мимо нового магазина «Метро» и книжного и
опять налево по диагонали до улицы Немчинова, нахождение
которой определяется по зданию гостиницы «Молодежная», видному
отовсюду, а улица Немчинова находится как раз перед ней
налево от Дмитровского шоссе, мимо которого и идешь, сворачивая
потом к парку, срезая угол, мимо детских площадок, где по
случаю тепла оживление мамаш с колясками и мелкими, выходишь
к пятиэтажному дому, на первом этаже которого с обратной
стороны жилых подъездов и находится галерея «Ковчег», входящая,
несмотря на свою «муниципальность», в первую десятку лучших
художественных галерей.

И все это время, пока идешь, думаешь, как же ты собираешься писать
об открывшейся там выставке графики художника Павла Шевелева?
О себе и то легче писать, представляя себя чужим самому
себе. О сыне труднее. Почти невозможно. Ага, обманываешь себя,
напишу о галерее «Ковчег». Специально откладывал, дожидаясь
такого повода. Сяду перед чистым экраном компьютера, как
Павел перед белым листом бумаги, и буду набирать буквы, которые
постепенно сложатся в письмо тебе, как линии карандаша — в
рисунок.

Да ладно, есть роскошный каталог выставки, изданный галереей, где 36
рисунков на отличной бумаге, где интервью художника, в
котором он рассказал обо всем на свете,— от себя и своих
взглядов на мир до Церетели и Брайнина. Есть небольшая справка о
нем, как учился в Полиграфическом институте у Александра
Ливанова, как оформил десяток книжек — от детских про древних
греков до итальянских про Форда и Фрейда, как рисует в разные
журналы, например, в «Финанс», который стал информационным
спонсором, опубликовав о нем разворот с картинками. Как
получил диплом Академии художеств за серию эротических рисунков
«Пушкинский музей» — там ведь, ты помнишь, почти все голые
стоят и лежат. Ну, и в «Ковчеге» выставлялся на «Арт Москве» и
в проектах «Память нёба», «Сто лет с огоньком...» (не с
журналом, а с куревом), «На солнечном пляже в июне...»,
«Цветными карандашами». А до этого еще с семьей художников
Родионовых. В основании Родионовых знаменитый прадедушка Михаил
Семенович, один из «Маковцев» и вхутемасовцев, а на вершине —
Саша Родионова, Павла жена, моя невестка и Варвары Павловны
мама.

С другой стороны, думаю, этот каталог и так всюду разослан. В разных
редакциях по нему смешные тексты строгали и печатали с
картинками. В каком-то журнале приплели Машу Цигаль и то, что
Павел Шевелев ушел от модной ныне живописи в рисование
карандашами. В «Новых Известиях» включили в десятку самых
актуальных художников, и что своим рисованием он несет академическому
искусству большую опасность, чем голый Кулик со всем стадом
любимых животных.

Так что и об этом не напишешь. Тогда, может, написать о тех, кто
пришел на вернисаж, думал я, обнимаясь, здороваясь, хлопая по
плечу, лобызаясь с художниками Александром Ситниковым, Ольгой
Булгаковой, Александром Ливановым, Владимиром Брайниным,
Александром Васиным, писателем Николаем Климонтовичем,
арт-критиками Алексеем Мокроусовым, Федором Ромером, Михаилом Боде,
Ксенией Богемской, Юлией Логиновой, Егором Ларичевым, тьмой
родственников, друзей, приятелей, учеников Павла разных лет
призыва, которых он готовит к поступлению в институт, и
учителей, которые его готовили.

С трудом вырвался и побежал по залам смотреть картинки. Ага,
автопортреты, любимая моя серия, которую он рисовал, вернувшись на
неделю к родителям в самых расстроенных чувствах и не найдя
себе тут места из-за народившихся во время его отсутствия
мелких отпрысков. Так и устраивался с планшетом в коридоре да
в ванной у зеркала, да на балконе, да в кухне, чувствуя, что
всем мешает, что лишний на этом свете. Потому и
автопортреты получились такими, как не бывает. Тут же, понятно, серия
Пушкинского музея, которую приличным людям, несмотря на
огромный изданный их альбом, показать стыдно,— музей с
урологическо-генитальной точки зрения. Ну, про Нью-Йорк и пляжи ничего
сказать не могу, не был там,— но рисунки мощные, большие, в
рамках, красивые.

Ага, вспомнил, как Коля Климонтович говорил с Павлом у входа, где
все выпивали, курили и закусывали, что искусство делится на
интересное и неинтересное. И когда рисунки интересно смотреть
— это редкое и драгоценное качество сделавшего их художника,
мудро заметил Николай Юрьевич. И немедленно выпил, как
советовал его приятель и коллега Венечка Ерофеев.

А начало серии «Приключения солдатика» очень даже помню. Галя пришла
в ужас, когда Павел начал рисовать солдатика то в стакане,
то на окне, то в кастрюле, то еще где. Читала бы Фрейда,
назвала бы это какой-нибудь анальной регрессией личности, а так
все больше напирала на маразм и ослабление умственной
деятельности. Чем и доказала, что родители детей понимать не
могут. Потому что на выставке это выглядит умопомрачительно, как
и положено настоящему искусству. В какой-то газете я
прочитал, а, может, по радио услышал, что один из солдатиков
оказался не только за воротником и в чьих-то джинсах, но и на
кладбищенском кресте, хоть насчет последнего я точно помню, что
это перекрестье оконной рамы на веранде дачи в Кратово у
Полины, где Павел не давал мне своим рисованием спокойно
писать очередное приложение к роману «Год одиночества».

Да и то сказать, какое тут одиночество с гениальными детьми.

Чего и тебе желаю. Твой Игорь Шевелев

Впервые опубликовано на сайте Игоря Шевелева
«Год одиночества».