Проза

Я прогуливаюсь в парке, помогая легкому ветерку гонять листву
по аллее.

Осень.

Полураздетые деревья позволяют взгляду касаться серого, тяжелого,
набухающего дождем неба.

Прохладная сырая влажность придает воздуху свежести. Я пью эту
свежесть.

Где-то слышится шум города: люди стараются побыстрее убраться,
укрыться, спрятаться в своих душных и пыльных каменных пещерах.
А я, наоборот, с нетерпением жду, когда небо разродится очищающим
потоком, который смоет грязь и усталость. И хотя у дождя сила
осенью не та, что весной и летом, но я каждый раз, умываясь чистыми
прохладными каплями, испытываю маленькое перерождение, будто вместе
с усталостью дождь смывает все плохое и оставляет лишь свежее
и доброе. Как змея, которая, сбрасывая кожу, остается вроде той
же, но в то же время — другой, новой...

Бомж звякнул бутылками в урне неподалеку. Вот он-то совсем не
рад дождю. Для него это лишь сырость и простуда.

Монументальные скамейки шеренгой вдоль аллеи. Они вросли в землю
своими чугунными лапами и несут на себе следы тысячи дождей и
тысячи судеб. На ближайшей ножом вырезано: «Коля + Оля = Л...».
Сколько скрыто за этими каракулями... Первые робкие свидания,
дрожащие поцелуи, предложения дружбы, а потом и «Л...».

Где-то в вышине шмелем жужжит самолет. Его не видно из-за облаков,
он несет в своем железном брюхе кучу народу.

Где-то со стапелей, раздвигая своим колбасным телом мерзлую воду,
плюхается подводная лодка, пахнущая маслом и шампанским.

Где-то в горах старый чабан в десятый раз пересчитывает своих
баранов, и в десятый раз сбивается со счета.

Где-то взмахнул ножом эскимос, добивая раненного котика. Чайки,
возбужденно галдя, мечутся вокруг одинокого охотника и его жертвы.

А в старом парке стоит гипсовый пионер. Он пялит свои слепые усталые
глаза в небо и вспоминает что-то. Обломки горна по-прежнему лихо
задраны вверх, а проволочная нога завязана узлом...

Я вдохнул полной грудью и почувствовал готовность природы к омовению.

Наверху бухнуло и задрожало.

Листья взметнулись с земли и закружились в бешеном танце.

Парк, и без того немноголюдный, вымер. Остались только пионер
с проволочной ногой, скамейки-контрфорсы, дикие, сумасшедшие вихри
листьев и обрывков газет, да я.

Зашумело, завертелось, и сразу стало темнее.

Огромный белый клинок рассекает небо надвое. Птицы срываются с
деревьев и крыш, мечутся.

Из разрубленного неба хлынул целый водопад. Правду говорят — «как
из ведра». Дождь пошел не отдельными каплями, а какой-то сплошной
мутной пеленой. Он мешает дышать и видеть, но я, захлебываясь,
иду ему навстречу и улыбаюсь. Я раскидываю руки в стороны и наслаждаюсь
этим первозданным бесконтрольным буйством. Моя душа где-то там,
вместе с птицами. Мое сердце трепещет в страхе, осознавая свою
ничтожность и беспомощность перед стихией. В моих глазах — отблески
битвы, которая началась в небе.

Я останавливаюсь и смотрю вверх. Мне навстречу несутся потоки
воды, а я по каждой струйке поднимаюсь и тону в темно-серой массе,
увертываясь от разящих сабель, которыми вокруг меня размахивают
огромные невидимые воины. Грохот сражения готов выбить окна, которыми
люди отгородились от природы и делают вид, что все это их не касается,
хотя каждый раз вздрагивают от очередного раската. Древний и безотчетный
ужас перед небожителями, которые почему-то разгневались на людей
и устроили показательные выступления, демонстрируя мощь, которая
может обрушиться на жалких «муравьев», копошащихся на земле, просыпается
при каждом ударе небесного молота.

Пространство и время исчезли, растворились, их смыло. Нет ни верха
ни низа, нет ничего...

Я чувствую что-то невероятное: полное единение со стихией, я чувствую
себя каждой капелькой, летящей с огромной высоты, каждым листочком,
пляшущим сумасшедшую мазурку во власти ветра, и одновременно с
этим я чувствую себя во всем сразу — и в ветре, и в деревьях,
размахивающих своими корявыми руками, и в птицах, плывущих в этом
огромном сером океане, и в самом этом океане, которому не в силах
противостоять ни что на свете, я это он, а он это я...

Я прихожу в себя, стоя посреди аллеи с нелепо раскинутыми в стороны
руками. Вроде никто не видел — и счастливая улыбка не сходит с
моего лица...