Онтологические прогулки

попытка введения в метафизику метро)

Колокола сзывали в Божий храм, и люди шли, как реки льются в море.

Теперь сзывают не колокола, и не гудки даже, а будильники, и не в
храм, а в подземку. И люди идут, как реки льются в море.

Метро посвящено немеренное множество стихов, прозы, философских
эссе. Есть фильм Бессона. В одном только Топосе опубликован не
один, и не два текста, связанные с подземкой, так что можно
было бы и конкурс объявить на лучшее сочинение о метро, или
специальную рубрику завести.

Человечество делится на тех, кто пользуются метро, и тех, кто нет.
Есть такие, которые никогда не спускались
вниз. Некоторые, однажды спустившись, никогда больше не
поднимаются наверх. Конфессиональное деление — и одновременно
кастовое. Счастливчики всю жизнь катаются по одной ветке,
большинство запуталось в пересадках. Для кого-то метро — принцип,
для кого-то — приговор.

Метро — начальная данность. Рожденные в Питере рождаются
православными, рожденные в Париже — католиками, но и в Питере, и в
Москве, и в Париже люди рождаются пассажирами метрополитена.
Многие его ненавидят и не пользуются. Иные ненавидят, но не
пользоваться не могут. Кто-то добивается успеха и забывает о
метро, становится отступником. Иные бросают замки и ролсы ради
подземки.

Нищих в переходах и в вагонах больше, чем на всех папертях мира.
Лики рекламы — иконы подземных соборов, тексты рекламы —
молитвы.

Не счесть газет, которые продолжают издаваться только благодаря
метро. Литература метро программирует мозги человечества.
Писатели метро, создающие эту литературу, могущественны, как жрецы
Амона в древнем Египте.

Каждый день — один и тот же фильм — прибытие поезда.

Полиция метро внутри беспощадна, потому что перед ней беспощадная
идея метро. Возможно, идея равенства. В метро все равны.
Разумеется, у кого-то чаще других проверяют документы, но это
мало что меняет. Метро плевать на должности, доходы,
национальности, расы, этносы, вероисповедания. Плевать на IQ. Прилично
одетый бедняк, раз уж он уже внутри, равняется «миллионеру
в метро». Сохраняются только половые различия. Это остается.
Метро тут бессильно.

Воображаемое метро девятнадцатого века. Пушкин и Достоевский были бы
пассажирами, Толстой и Тургенев — нет.

Метро — пространство анонимности. Увидеть знакомого — шок.
Обезоруживающее метро. Повышенная беззащитность под землей
объясняется запрограммированностью на компромисс.

Торговые агенты в вагонах, перекрикивающие грохот, кажутся
сверхчеловеками. Никогда бы — ты думаешь — я бы не смог так. В
пригородных электричках еще туда-сюда, но здесь!

С людьми в метро что-то происходит. Они хотели бы забыться и
очнуться уже на поверхности, как будто подземелье причиняет им
боль. Но метро — само по себе наркоз, сон, отравление. От
станции до станции жизни нет. Если ехать в троллейбусе, то такого
не происходит. Потому что метро принуждает людей думать. В
автобусе или трамвае они смотрят в окно или разговаривают, а
в метро мыслят. Смотреть нечего, говорить невозможно из-за
грохота, рекламные дацзыбао давно изучены, и выхода не
остается, если нет под рукой спасительной газеты, книжки Донцовой
или Коэльо.

Метро — горизонтальный лифт. Остановка — кошмар, паника, очень
медленное мучение. Остановка в тоннеле — пытка абсурдом. Чтение
сразу же становится затруднительным, почти невозможным, тем
более, думание. Похоже на остановку времени, и все, боявшиеся
опоздать, перестают бояться опоздать. Они просто боятся,
неизвестно чего, весь вагон, но каждый в отдельности,
напряжение нарастает, время должно идти. Все знают, что где-то есть
машинист, и все ждут хотя бы звуков его голоса, объяснений.
Но машинист молчит, словно понимает: объяснения ничего не
дадут, ничего не изменят в состоянии пассажиров, и никакой
психоаналитик не поможет. Это не клаустрофобия, это другое.
Болезнь остановки в тоннеле, самостоятельный и оригинальный
психоз. Поезд на поверхности может стоять хоть сутки, часовая
остановка в трубе подземки грозит массовым безумием.

В метро нет туалетов, эти нужды здесь отменяются. Забудьте!

Многие спились только потому, что не могли переносить метро трезвыми.

Некоторых лишают метро. Такая судьба.

Метро не терпит разрывов, это по определению непрерывная функция.
Несколько лет часть питерской подземки, это известно, была
оторвана от основной паутины. Аксон от Мужества до Девяткина
пришел в упадок. Какая-то толстая пыль поселилась в нем, и
тишина, поезда ели тащились, словно пораженные туберкулезом или
СПИДом, а пассажиры казались себе и друг другу несчастными
аутсайдерами, если не маргиналами. Это было жалкое зрелище,
и жители Гражданки чувствовали себя отверженными, не
преступниками, но грешниками, которым за их грехи и не полагалось
ничего большего. Воссоединение было праздником возрождения
или воскрешения.

Когда-нибудь метро исчезнет. Его не будет, никакого и нигде, совсем.
В это трудно поверить, но и оно не вечно, даже метро.