Онтологические прогулки

Обрезание. Рис. с гробницы. Саккара. Древний Египет, 6-я династия, 2300

«И сказал Бог Аврааму: ты же соблюди завет Мой, ты и потомки твои
после тебя в роды их. Сей есть завет Мой, который вы [должны]
соблюдать между Мною и между вами и между потомками твоими после
тебя: да будет у вас обрезан весь мужеский пол; обрезывайте крайнюю
плоть вашу: и сие будет знамением завета между Мною и вами. Восьми
дней от рождения да будет обрезан у вас в роды ваши всякий [младенец]
мужеского пола, рожденный в доме и купленный за серебро у какого-нибудь
иноплеменника, который не от твоего семени. Непременно да будет
обрезан рожденный в доме твоем и купленный за серебро твое, и
будет завет Мой на теле вашем заветом вечным. Необрезанный же
мужеского пола, который не обрежет крайней плоти своей, истребится
душа та из народа своего, [ибо] он нарушил завет Мой». (Быт.17:9-15).

Таковым было одно из главных условий, объявленных Авраму после
того, как Бог явился ему и сказал о даре, который может быть принят
им на определенных условиях. О том, что дар может быть отвергнут
столетним стариком, не имеющим, к тому же детей от жены своей
Сары не могло быть и речи – поскольку Господь обещал буквально
следующее:

«Я сделаю тебя отцом множества народов; и весьма, весьма распложу
тебя, и произведу от тебя народы, и цари произойдут от тебя; и
поставлю завет Мой между Мною и тобою и между потомками твоими
после тебя в роды их, завет вечный в том, что Я буду Богом твоим
и потомков твоих после тебя; и дам тебе и потомкам твоим после
тебя землю, по которой ты странствуешь, всю землю Ханаанскую,
во владение вечное; и буду им Богом…» (Быт.17:5-8).

Конечно, естественной реакцией Аврама на божественный посул, что
90-летняя жена родит 100-летнему мужу сына, был смех.

Но возможно, еще одной причиной подобной реакции Аврама было чересчур
«несерьезное» знамение, знак, символ заключаемого навечно союза
между Богом и избранным Им народом. Ведь прежним символом завета
между Богом и всякой живой душей была радуга – явление куда более
поэтичное и масштабное. В сравнении с нею обрезание казалось,
знаком смешным и недостойным соглашения, фактическим предметом
которого являлось бессмертие (в данном случае – родовое), обещанием
которого чаще всего и бывает прельщен человек силами стоящими
извечно над ним. Прежде всего, оно представлялось нерациональным.
Ведь даже при том условии, что Господь вознамерился закрепить
соглашение посредством унижения человека (быть может,
не вполне уместно – но напомню о том, что, по словам американских
военных чиновников, издевательства в иракских тюрьмах были основаны
на израильском «know-how» - пытках унижением…), - то,
что Он может желать осуществления этого в таком виде и таким способом,
представлялось недостойным Всевышнего. Для Авраама же, человека
племени расчетливого и жестоковыйного, это и вовсе могло мниться
знаком не благоволения, но грядущих насмешек и обманов. Чтобы
согласиться и следовать и далее безропотно этому соглашению, требовалось
чудо – каковое и не преминуло состояться.

А из сего факта чудесного зачатия и рождения наследника Авраама
возможны, вероятно, два вывода (если чудо вообще поддается рациональному
истолкованию): либо дар Аврааму был совершенно маловажен для Господа
– либо, напротив, оговоренный и принятый обеими сторонами способ
подписания соглашения был сущностно важен Всевышнему.

Склоняясь в сторону последнего предположения, рискнем выдвинуть
несколько отличное от общепринятых толкование этой Божественной
прихоти.

Наиболее распространенное объяснение обычно связывается с правилами
гигиены, которые Господь, среди прочих наставлений, даровал иудеям.
Здесь впрямую просматривается связь между крайней плотью органа,
служащего размножению человеков, и обещанием Бога расселить повсеместно
избранный им народ, умножив его против всех прочих племен многократно.
При этом отъятая крайняя плоть, конечно, служила и своеобразным
штампом на документе (пятой графой анкеты?), который неизменно
предъявляется представителю иного (и своего) народа до акта соития,
что делает совершенно однозначными, осознанными и не допускающими
никаких психологических уловок («я не знал», «он/она сказал/а)
отношения в одной из важнейших для человека сфере продления рода.
Помимо прочего, это призвано было служить и чистоте богоизбранного
народа, и перманентному осознанию каждым иудеем мужеского пола
(при ежедневном и неоднократном взгляде на отсутствующую крайнюю
плоть своего детородного органа) причастности именно этому народу,
этой религии, этому Богу. В скобках: здесь Господь использует
прямо противоположный способ идентификации в сравнении с клеймением
братоубийцы Каина – при котором не посторонние, но сам индивидуум
сознает собственную отмеченность; и для этого, кстати, вовсе не
обязательно прибегать к зеркалу.

Несколько ранее я писал и о том, что столь пикантная, смешная
и унизительная подробность могла служить и способом удержания
в повиновении богоизбранного народа через его обособление и противостояние
иным племенам (http://www.topos.ru/articles/0408/04_04.shtml).

Однако, на возможность несколько иного объяснения натолкнули меня
слова «Книги Екклесиаста». Я прошу прощения у читателей, являющихся
приверженцами синодальной традиции (каковых, несомненно, подавляющее
большинство), ибо буду опираться на собственный перевод того слоя
«Книги Екклесиаста», который я весьма условно назвал «Книга о
Книге и Маяке», как на некую историко-литературную данность. Приводимый
ниже отрывок начинается словами Деметрия Фалерского, который сравнивает
приверженцев сооружения Александрийского маяка со строителями
Вавилонской башни, о горькой доле которых царь Птолемей может
узнать из Писания, за перевод которого на греческий и ратует Деметрий.
Вот как об этом говорит книга: «Ибо обратившись к нему, узнаете
и о насилии над строившими руками своими до солнца, которые слёзно
об отнятом сожалели - но были поссорены; а ведь башней, утешали
себя, прославляемы будут – но были умерщвлены, поскольку ожесточились
за то, что смертны стали живущие, на обитателей рая, где счастливы
были двое, наслаждаясь созерцаньем друг друга – но греховного
деяния свершению послужив, познали страдание. И хотя о выгоде
и полезности дела этого плохое предчувствие было у мужчины, но,
взревновав к искусителю подруги своей ветреной и неразумной, обнял
руками и вкусил плоти ее - благую чашу, сложенную пригоршней,
наполнив на беду той, которая стремилась к свободе». (http://www.topos.ru/articles/0408/04_05.shtml
- «Книга о Книге и Маяке». Пер. Книги Екклесиаста И. Вегери, 4:1-6).

Хотя здесь возможны и несколько иные оттенки перевода, неизменным
для текста остается мотив зависти или ревности Адама к искусителю
своей подруги. Опираясь на эти вполне понятные всякому человеку
чувства, грек Деметрий Фалерский предлагает собственную интерпретацию
ветхозаветного мифа о грехопадении. А поскольку эти слова, пускай
и тайным образом, зафиксированы в священной книге иудеев, вероятно,
позволительно говорить о такой интерпретации как о вполне согласующейся
с ветхозаветной картиной сотворения мира и человека.

В трактовке Деметрия акценты смещены; человеческие чувства и страсти,
которые использует змей при искушении - это не только чрезмерное
любопытство Евы, не исключительное стремление первых человеков
к познанию, не желание их уподобиться Богу (еще и поэтому, видимо,
данный фрагмент сближен текстуально с указанием на греховность
строителей вавилонской башни) – уразумев и далее пользуясь данной
им от Бога божественной способностью к сотворению новых человеков,
не наивная покорность Адама своей подруге, – но именно ревность
мужчины к змею, искушающему созданную из его ребра женщину.

В связи с этим возникает вопрос: а не был ли именно змей первым,
кто прикоснулся, проник и познал женщину? Не явилось ли вкушение
плода от Древа познания добра и зла лишь необходимым (но не первостепенным)
условием того, дабы Адам, видя, что и он, и Ева наги, мог сделаться
вполне сознательным наблюдателем акта между своею подругой и змеем,
вызвавшего в женщине чувство столь необыкновенного доверия к искусителю,
которое пересилило ее чувства и к мужчине, и даже к Богу? Не весь
ли расчет змея строился именно на том, что Адам взревнует подругу
свою к постороннему и, решившись нарушить данный Творцу обет,
возляжет в тени Сада с Евой, которой ласки эти, видел он, оказались
весьма и весьма милы?

При этом змей искуснейшим образом обратил ангельское наслаждения
от созерцания, дарованное Господом человеку, в удовольствие дьявольское
– для чего воистину требовалась хитрости более, нежели у всех
зверей полевых. А помимо того, воспользовавшись змеиным образом,
противник Творца указал Адаму и на истинное назначение мужеского
змееподобного органа, подобно какому-нибудь профессору под видом
анатомического урока произведя соблазнение и растление обитателей
Сада. По-видимому, без этого также было не обойтись, поскольку
первоначально Адам, по словам Деметрия, имел «о выгоде и полезности
дела этого плохое предчувствие».

А если допустить такое толкование, то почти само собою напрашивается
и вывод, что обрезание – это не только клятва, но и своеобразное
наказание человека путем насилия (экзекуции) именно над тем органом
его тела, который и послужил инструментом свершения первородного
греха. Отметина на детородном органе, как уже говорилось выше,
имеет многие преимущества в сравнении с иными способами клеймения.
Однако, не было ли здесь и более глубоких мотивов, не вполне очевидных
для человека, но имеющих первостепенное значение для Творца? Не
являлось ли отсечение крайней плоти, прежде всего, отречением
– отречением от змея и клятвой блудного сына Отцу? Ибо после грехопадения
и изгнания из Эдема Адам находился в земле, властителем которой
был противник Творца – поскольку искушение и было устроено змеем,
как сообщает книга, дабы «из рая вышел Адам и другому служил».
В пользу этого свидетельствует отрывок из ветхозаветного апокрифа
«Об Адаме и Еве» : «И взял Адам волов и вспахал землю. И пришел
Дьявол и встал перед волами, чтобы не давать Адаму землю пахать.
«Потому что, - сказал Дьявол, - моя земля, а Божии небеса и Рай.
И если хочешь моим быть, то землю паши. Если же хочешь Божиим
быть, то иди в Рай». И сказал Адам: «...Божии небеса и земля со
всем, что ее населяет». Дьявол же не давал ему пахать и сказал:
«Напиши мне своей рукой, что ты мой, и ты на земле будешь работать».
Адам же сказал: «Чья земля, того и я, и дети мои». Но знал Адам,
что должен сойти Господь на землю и родиться от девы. Дьявол же
очень обрадовался и сказал: «Заложись за меня». И взял Адам доску
каменную и написал рукописание, и сказал: «Чья земля, того и я,
и дети мои». Дьявол же взял рукописание и скрыл у себя…» (http://www.tower.vlink.ru/apocryph2/adameva.shtml).

Кстати, приведенные выше слова апокрифа обнаруживают несостоятельность
известной теории Фрезера о немотивированности действий змея при
искушении человека в раю. (Д. Фрэзер. Фольклор в Ветхом завете.
Гл. 2).

Мотив был.

По сути, обрезание крайней плоти у иудеев является одним из косвенных
свидетельств дуальности мира, в котором человек, противостоящий
змею (воплощенному злу), является лишь фигуркой (пешкой ли?) в
несравненно более высоком и сложном противоборстве Творца и Его
супротивника? Собственно, ведь и требование (и сама возможность)
клятвы верности кому-то одному (в том числе,
в форме декларирования монотеизма) свидетельствует, прежде всего,
и о присутствии другого (то есть, в конечном счете, о дуальности
мироздания).

Наиболее известными человеку и явными (и явленными в Книге) событиями
этого противостояния, помимо искушения человека в Эдеме, являются,
конечно, санкционированное Творцом, испытание Иова, а также искушение
Иисуса в Иудейской пустыне. Однако, средством борьбы, оружием
в этой повседневной битве, является, по-видимому, не только вечная
душа человека, но его смертное тело. Поэтому, обрезание у иудеев,
скорее всего, не является единственно своеобразным жертвоприношением
от детородной (сотворяющей как Бог?) части организма, которая
и была инструментом грехопадения, и даже не исключительно знаком
отречения от змея и заключения завета с Творцом – но, поскольку
этот орган более всего напоминает змея, еще и (и не в том ли истинный
смысл обрезания в день восьмой – когда мир уже создан Богом и
существует по законам, которых Творец отменить уж не вправе?)
символическим рассечением на части самого змея – ежечасным, ежеминутным
магическим способом борьбы Творца с падшим любимым ангелом – подобно
тому как прободают глиняную фигурку врага или сжигают фантомный
его образ в виде чучела, фотографии ли, предмета одежды…

Ибо нам неведомы цели Творца – равно как и мотивы вылепливания
человеческой фигурки из глины Тем, кто предвечно знает о всех
грядущих событиях: благих ли, бедственных…